Гуль и Навруз — страница 2 из 13

Поэма "Гуль и Навруз" отличается простотой, лаконизмом, яркостью и образностью языка. На поэме Лутфи сильно сказалось влияние народно-поэтического творчества. Поэт широко использует содержательные народные пословицы и образные выражения, которые помогают ярче раскрыть образ. Этим Лутфи приблизил "Гуль и Навруза" к народному творчеству не только по содержанию, но и по форме. Лутфи умело и щедро употребляет в поэме метафоры, живые сравнения, образные эпитеты, смелые гиперболы, очень близкие к приемам народной образной мысли.

Однако следует подчеркнуть, что общественные проблемы Лутфи решал так, как это было свойственно мыслителям средневековья, -наивно, утопически, идеалистически. Он возлагал свои надежды на справедливого монарха, героями избрал людей, далеких от народа. Мировоззрение автора и персонажей его поэмы содержит в себе много элементов ортодоксального ислама. Несмотря на то, что Лутфи обращается к устному народному творчеству и широко привлекает лексику разговорно-бытовой речи, язык его поэмы все же в значительной степени условен и традиционен. И это вполне естественно, ибо в тот период, когда язык художественной литературы был далек от живого народного языка, поэт усваивал многие традиции книжного языка с тем, чтобы удовлетворить эстетические вкусы образованных людей.

"Гуль и Навруз" — поэма, в которой сочетаются старые традиции с новыми веяниями. В поэме, с одной стороны, обнаруживается самобытность творческого мира поэта, с другой — его тесная связь с народнопоэтическим творчеством и древней письменной литературой.

В старой узбекской и. персидско-таджикской литературе много произведений, посвященных традиционному празднику народов Средней Азии- наврузу (но старому персидскому календарю первый день месяца фарвардин, то есть день нового года) и произведений, в которых созданы образы Навруза и Гуль. Тема Навруза упоминается в "Шахнамэ" Фирдоуси (934 — 1020/ 25). У Хаджи Кирмани (1281/82 — 1352) имеется поэма "Навруз и Гуль". Автор "Кашфуз зунун" Котиби Чалабы (XVIII в.) упоминает, что произведение, связанное с именами Навруза и Гуль, имелось и у поэта Муиди.

Безусловно, что Лутфи был знаком с произведениями своих литературных предшественников и в известной степени испытал их влияние, но Лутфи больше всего обращался к народным легендам. Испытав определенное воздействие однотемных народных героических легенд, он создал совершенно новое оригинальное произведение.

У Лутфи использование тем и сюжетов народнопоэтического творчества сочеталось с приближением к народной точке зрения на жизнь. В его поэме сильней, чем в других произведениях того времени, ощутимо своеобразие народной поэзии, так как в "Гуль и Наврузе" глубоки социальные основы, ярко отражены прогрессивные взгляды современников поэта, более того — мечта лучших людей о справедливом и счастливом царстве.

Поэма оказала определенное влияние на последу-Ю!цее развитие узбекской литературы. О популярности поэмы свидетельствует, в частности, список рукописи поэмы, сделанный через сто лет после ее написания. Во вступлении к поэме "Киссаи Сайфулмулук" поэт Меджлиси (XVI в.) с восхищением упоминает о поэме "Гуль и Навруз". Автор словаря "Абушка" (1560) при объяснении слов приводит около 80 строк стихов из разных частей поэмы "Гуль и Навруз". Поэма "Гуль и Навруз" оказала влияние на творчество Навои, что ярко проявилось в отдельных поэмах "Хамсы". Заметно влияние "Гуль и Навруза" в "Киссаи Сайфулмулук" на упомянутого выше поэта Меджлиси.

Жизнерадостное и высокохудожественное творчество Лутфи на протяжении веков сохраняло свою поэтическую силу и свежесть, а теперь оно с выходом в свет на узбекском языке "Избранных произведений" и на русском языке поэмы "Гуль и Навруз" становится достоянием советского читателя.

Садыр Эркинов

Начало книги

Подобный в красноречии Мессии,

Явился Хызр[2], творя слова такие:

Познал Иавшада мудрый государь

Все то, что будет впредь и было встарь.

Фаррухом звался взысканный судьбою,

Владел землею, ратью боевою,

Он правосуден был и справедлив,

И царствовал, державу укрепив.

Фарруху сына лишь недоставало —

Иной печали сердце не знавало.

Он сильно, страстно жаждал быть отцом

И был за то вознагражден творцом.

Красавица жила в его гареме,

Она познала радостное бремя.

Не в тягость было бремя для нее,

И наступило время для нее.

был в этот час весь мир красив и светел,

Веселием весны повеял ветер,

Он землю сделал раем, он принес

Благоуханье мускуса и роз.

Настал навруз, и новый год услышал:

Из раковины ценный жемчуг вышел!

На радостях добро свое Фаррух

Стал раздавать, разбрасывать вокруг,

Устроил он пиры, увеселенья,

Он обратил к всевышнему моленья,

Он узников освободил от уз —

Счастливым днем для многих стал навруз!

Наврузом сына царь нарек: звучало,

Как счастье, года нового начало!

Стал мальчик грудь кормилицы сосать, —

Не молоко сосал, а благодать!

Царевич рос, не ведая невзгоды,

Стал бесподобным в молодые годы.

Навруз постиг науки с малых лет,

В нем разума сиял бессмертный свет.

Он изучил искусство бранной славы;

Он возлюбил охотничьи забавы;

Он львов преследовал в сырую рань,

И птицу он приманивал и лань;

Устраивал пиры порой закатной,

Ища беседы умной и приятной,

Чтоб кравчие пленяли красотой,

Певцы — своей душевной чистотой.

Так благо получил он от рожденья,

Так расцветал, вкушая наслажденья;

Веселье было гостем вечеров,

Рассказы — украшением пиров.

Шли речи о красавицах Хотана[3],

О том, что девы Рума[4] — тонкостанны,

Что китаянки — радость для души,

Что дочери узбеков хороши.

Красавиц славили любого края,

Одну перед другой не унижая.

Царевич улыбался все светлей,

И цепи спутались его кудрей.

Пьянел он, описаниям внимая,

И закружилась голова хмельная.

Печальный, словно горлинки птенец,

Газель[5] о страсти вдруг завел певец.

Он пел о долгом горе, счастье хрупком, —

И кравчий подошел к Наврузу с кубком.

Навруз влюбляется в самого себя

Едва царевич кубок взял с вином,

Свое узрел он отраженье в нем,

И, собственной красою изумленный,

Свой ворот разорвал он, как влюбленный.

Да, к Самому себе познал Он страсть,

И только стыд мешал ему упасть.

Он с извиненьем прекратил веселье,

Смятенный, он улегся на постели.

Взял зеркало, взглянул, свой ум губя, —

Навруз влюбился в самого себя!

К себе он приближался с поцелуем,

Он обнимал себя, собой волнуем,

Разглядывал себя со всех сторон, —

И вдруг заснул, любовью потрясен.

Вино его повергло в сон глубокий.

Кого ж во сне увидел черноокий?

Предстал пред ним кумир, — нет, не кумир,

А пери, украшающая мир!

Темнеют косы, оттенив ланиты,

Глаза полны соблазнами, раскрыты,

В них смута без начала и конца,

А на кудрях повешены сердца.

Всех на земле прелестный лик пленяет,

А стройный стан — земных владык пленяет.

Проснулась, кубок с влагою держа,

Сама, как роза влажная, свежа.

Сказала: "Юный царь, вина отведай,

Ты всех отвергни, лишь за мною следуй

Испил царевич дивного вина, —

Горит душа, любовью зажжена!

"Луна!-он молвил, ноги ей целуя.-

Откуда ты? О, где тебя найду я?

В какой ты обретаешься стране?

К тебе дорогу кто укажет мне?

Кто ты? Душа? Так не чуждайся тела!

Иль, гурия, на землю ты слетела?"

Гуль во сне отвечает Наврузу

Она сказала, искоса взглянув,

Улыбкою чарующей сверкнув:

"Узнай, самим собою обольщенный,

Что в царстве красоты — мои законы.

Из-за меня погибнет бренный мир!

Сама страна волшебников, Кашмир,

От волшебства моих очей в смятенье!

Китай, где мускуса месторожденье,

Был потрясен, волненье перенес

От благовония моих волос.

Мои уста пылают, как зарница,

Тот, кто коснется их, воспламенится.

Всех кипарисов мира я стройней,

Сокрыта от адамовых детей.

Зовусь я Гуль