Зол, как Сатурн, воинственен, как Марс.
Он кровь людскую пил — не мог напиться,
В огне горящем не сгорал убийца.
Так звали страшноглазого — Ялда[25].
Лицо — как день последнего суда.
Границы охранял он, вняв хакану,
Что молвил: .Взыскивать с тебя не стану,
Хотя б ты пролил крови океан!"
Страж действовал, как разрешил хакан.
На рубежах он возглавлял дозорных,
Таких же злобных и таких же черных.
Увидел он следы скитальцев двух,
Стал их искать, напряг он зренье, слух,
Нашел их, сладко спящих без тревоги,
И сразу же связал им руки, ноги.
Они проснулись, начали смотреть —
Увы, перепела попали в сеть!
Над ними — черноликий кровопийца,
Двуногих пожирающая птица!
Навруз привет смиренно произнес,
Хвалу злодею царский сын вознес.
А негр себя держал, как царь Китая,
Как тот, чье царство — вся юдоль земная!
Несчастные, чтоб не попасть в тюрьму,
Взмолились, как преступники, к нему.
Был злобен нечестивец, страж дороги,
Допрос влюбленным учинил он строгий.
Навруз отвечает негру
Поцеловал Навруз пред негром прах.
"Будь счастлив, — молвил, — в воинских трудах!
Мы -пленники, мы в плен попали в детстве,
Рабами став, познали много бедствий.
Хозяин притеснял и мучил нас,
Мы от него бежали в горький час.
Теперь мы, как рабы, тебе послушны.
Не дашь ли волю нам, великодушный?"
Но был к мольбам жестокосердый глух,
К хакану он отправил этих двух.
Был рад Навруз принять любые муки,
Но только не с возлюбленной в разлуке.
Гуль и Навруз прибывают к Хакану
Хакан мечтал о Гуль, не зная сна, —
И вдруг с Наврузом прибыла она.
Их руки связаны и слиплись груди —
Варенье так прилипло бы к посуде!
Увидев их, стал весел властелин:
Без них ему был тяжек миг один.
Но было в той стране обыкновенье,
Скорее — заповедь, вероученье:
В кумирню отводился тот слуга,
Чья служба властелину дорога.
Сначала он прислуживал кумирам,
Затем к хакану возвращался с миром.
Об их нлененье выслушав рассказ,
Хакан в кумирню их послал тотчас.
Увидел жрец два идола желанных —
Забыл о рукотворных истуканах,
Отрекся от кумира своего.
Когда нашел иное божество.
Он пренебрег безжизненной кумирней.
Стал поклоняться красоте надмирной...
Не в капище загубленный, молюсь, —
Как идолу, возлюбленной молюсь!
Ты не служи, язычник, истуканам,
А идолам с живым прелестным станом!
Смерть Хакана
Навруз и Гуль бежали от жреца,
Сокрылись два несчастных беглеца.
Узнали утром люди о потере:
Исчезла Гуль, прекрасная, как пери!
Искали десять дней — и не нашли.
Но, ярости боясь царя земли,
Гонцов послали с письменным докладом,
Бумагу напитав смертельным ядом.
Печальный свиток развернул хакан —
Упал, внезапным горем обуян.
Свернулся, словно свиток, царь державы,
Скончался от убийственной отравы.
Навруз и Гуль бегут из Китая
Китай внезапно треснул, как фарфор.
Распались на куски страна и двор.
Власть оказалась немощной и жалкой,
Стал меч в ее руках всего лишь палкой.
Забыл о человеке человек,
И каждый проклинал свой бренный век.
Тогда Навруз и Гуль возликовали
И, радостные, к господу воззвали:
"Ты тех караешь, чьи дела черны,
А мы чисты, за нами нет вины!"
Они бежать решили из Китая,
Удачей время смутное считая.
Гуль и Навруз в жилище дивов
Они блуждали в гное и в пыли.
Вот к озеру соленому пришли.
В нем — смоляного дома отраженье:
То дивов-хитрецов сооруженье.
Влюбленные, проделав трудный путь,
Решили в этом доме отдохнуть:
Один лишь вздох у них остался в челе!
Спустилась мгла — и дивы[26] прилетели,
Свиреполицы, чуждые добра,
Вкруг озера кружились до утра.
Но утром стало страшно черным дивам,
Когда явился муэдзин с призывом.
В смятенье стало скопище дрожать,
При имени творца бежало вспять.
Навруз и Гуль вступают в келью отшельника
Обитель непотребную покинув,
Пустились дальше дети властелинов.
Пришли они к обители Наджн —
Седого шейха, постника — ханжи.
Лишенный чести, Азазилю[27] равный,
Прислужник шейха встретил их злонравный.
Он взял их за руки и ввел их в дом,
Стал угощать едою и питьем —
Сырой водой с лепешкою ячменной,
Но пища показалась им отменной.
Не утолили голод, а злодей
Унес еду от алчущих людей,
Однако, разузнав у них сначала
О том, как тяжко их судьба терзала...
Шейх в келье от людских таился глаз,
Слуга поведал постнику рассказ.
Как только шейху стало все известно,
Решил: "Начну разгадывать чудесно!"
Предстал перед влюбленными бахвал,
О том, что с ними было, рассказал,
Мол, потому, что в келье он постится,
Есть у него блаженный дар провидца.
Бубня слова, исполненные лжи,
С них пояс и рубашку снял Наджи.
Увидев их тела без облаченья,
Старик разжег в себе огонь влеченья.
Л те, увидев шейха низкий нрав,
Проделки святости его поняв,
Сказали: "Это див. От божьей мести
Сокрылся он, с людьми живет он вместе.
Гуль и Навруз в ладье
Пошли — на берег моря вышли вскоре.
В ладью уселись и пустились в море.
Гуль и Навруз — им равных нет нигде —
Как две жемчужины в морской воде!
То вал вздымает их, седой и пенный,
То падают они на дно геенны.
Пусть грянет вихрь — влюбленным все равно.
Что жизнь для них? Ячменное зерно!
Пусть землю всю зальет, бушуя, море —
Им, слившимся в одно, какое горе!
Любви благословенен произвол:
Она колодец превратит в престол![30]
Что путникам преграды и утраты,
Когда любовь — их преданный вожатый!
Влюбленному тоска любви милей,
Чем радость самого царя царей!..
Завидуя блаженному уделу,
Судьба склонилась вновь к дурному делу.
Судьба владеет запасным конем,
Мы от судьбы защиты не найдем!
Ладья распадается от удара волны
Сгустились тучи, громом громыхая,
И вспыхнула, как нефть, вода морская.
Потопа, мнилось, хлынула вода,
Как в страшный день последнего суда.
Разверзлись хляби моря, как могила,
Скажи: труба архангела трубила!
Гора вставала средь морского дна,
И гору Каф[31] затмила бы она.
Ладьи кружились там, мертвы, безмолвны,
О грудь утеса разбивались волны
...Вдруг их ладья распалась.
Смерть близка: Ведь от доски оторвалась доска!
Гуль и Навруз оказываются вдали друг от друга
Непрочная ладья разбилась в щепы.