В Багдаде было как-то раз — внемли! —
Что занавес и знамя спор вели...
В пыли дорог, со стертыми ногами,
С укором занавесу молвит знамя:
«С тобою вместе служим мы, мой друг,
Принадлежа к числу царевых слуг...
Я отдыха не знаю ни мгновенья,
То я иду в поход, а то в сраженье.
Мучений ты не знал, не брал твердынь,
Не видел пыли, смерчей и пустынь.
Ты видишь — счет велик моим работам,
За что ж тебе лишь воздают почетом?
Тебя ласкает юноша-слуга,
К тебе служанка вовсе не строга,
Меня же конюхов хватают руки,
Я сковано в боях, я в вечной муке».
«Главу клоню я, — был ответ, — к ногам,
А не вздымаю дерзко к небесам.
Тот, кто надменно поднимает шею,
Наверняка себе сломает шею».
Некий благословенный муж увидел: стоит борец надменный и грубый; он разъярен, пеной его покрыты губы. Благочестивый муж спросил:
— Что приключилось с этим борцом?
Ему ответили, что кто-то обругал его.
— Вот глупец, — воскликнул тот, — поднять гирю в тысячу манов ему пустяки, а тут вдруг какие-то слова так его задели, что он не может этого вынести!
Когда в тебе живет лишь глупость, на мужество не притязай.
Не хвастайся могучей дланью, — хотя б и не был бабой ты,
Коль ты способен, друг любезный, то услади подруги рот,
Не в том же мужество, поверь мне, чтоб разбивать чужие рты.
Пусть пасть слона своею дланью он может разорвать,
Но если он не человечен, то не мужчина он.
От праха происходят люди, так скромен будь, как прах,
А то едва ли человеком ты будешь наречен.
Спросил я некоего праведного мужа о свойствах суфиев.
— Прежде всего, — ответил он, — их за то славят, что они желания ближних выше своих выгод ставят. Ведь и мудрецы говорят: брат, который скован только заботами о себе, тебе не брат и не близкий!
Если спутник твой спешит, спутник он тебе плохой,
Не привязывайся к тем, кто не дорожит тобой.
Если родич не богобоязнен, если мало благочестья в нем,
Лучше разорви родство навеки и забудь о родиче своем.
Помню я, что какой-то лжеправедник, услышав последнее двустишие, начал возражать против моих слов и сказал:
— Всевышний Господь в своей священной книге велел поддерживать родственную привязанность и запретил разрыв уз родства; а этому противоречат твои слова!
— Лжешь, — ответил я, — все это соответствует Корану. Там сказано: «Если родители твои стараются, чтобы ты сделал своими сотоварищами тех, кого ты не ведаешь, то не повинуйся им!»
Я тысячи своих родных, чуждающихся Бога,
Пожертвую для чужака, что чтит Владыку строго.
В Багдаде жил достойнейший старик,
Чью дочь сапожник в жены взял, мужик.
Раз укусил ее мужик жестокий,
Из губ пошли кровавые потоки.
Узнав, что дочь измучена вконец,
Наутро зятю так сказал отец:
«Ты для того, болван, имеешь зубы,
Чтобы кусать — но кожу, а не губы!»
Не шутка — этой басни острие,
Глубокий вывод сделай из нее..
Кого поработил дурной обычай,
Навек его останется добычей.
У одного законоведа была безмерно безобразная дочь. Она достигла брачного возраста, но, несмотря на ее приданое и богатства, которыми она могла похвалиться, никто не желал на ней жениться.
Шелк и парча нам кажутся не к месту,
Когда оденут гадкую невесту.
В конце концов делать было нечего родным, сочетали ее брачными узами со слепым. Рассказывают, что в это время прибыл из Серендиба врач, умевший возвращать зрение слепым. Законоведа спросили:
— Почему бы тебе не полечить зятя?
— Боюсь, — ответил он, — что, став зрячим, он разведется с моей дочерью!
Уродливой жене незрячий нужен муж.
Некий царь с презрением смотрел на собрание дервишей. Один из них уразумел в чем дело и сказал:
— О царь, в этом мире мы живем спокойнее, чем ты, меньше волнений в груди тая, и наша жизнь блаженнее, чем твоя, после смерти мы равны, а в день воскресения мы лучше тебя.
Пусть царь страны живет в довольстве высшем
И корки оставляет нам, дервишам.
Когда и тот погибнет и другой,
Они лишь саван унесут с собой.
Царям прощаться с сим земным жилищем
Труднее, чем оборванным и нищим.
Внешние признаки дервиша — рубище и нестриженые волосы, но действительные его приметы — бодрое сердце и умерщвленная плоть.
Дервиш не тот, кто от людей уходит в келью самозванства,
А если что не по нему, так сразу начинает бой.
Когда бы на него с горы катился по тропинке жернов,
То не был бы дервиш святым, когда б ушел с тропинки той.
Обязанность дервишей — молитвы и славословия Богу, услужение и повиновение ему, принесение в жертву себя и довольство малым, исповедание единобожия и упование на Бога, смирение и терпение. Кто обладает этими свойствами, он воистину дервиш, хотя бы он носил кабу. Но бродяга, не творящий молитвы, живущий у похоти и вожделений во власти, проводящий дни в оковах страсти, а ночами пребывающий во сне беспечности, пожирающий все, что попало, и болтающий все, что приходит на язык, — он все равно беспутный гуляка, если даже он облачен в рубище.
В твоей природе благочестья нет,
Хоть платье лицемерья носишь ловко:
Закрыл ты пурпурной завесой дверь,
А там, внутри — потертая циновка.
У сада как-то видеть мне пришлось —
Лежат с травой цветы прекрасных роз...
Спросил я: «Почему траве ничтожной
Лежать с великолепной розой можно?»
«Молчи! — трава взмолилась, зарыдав.—
Ведь дружба — благороднейших устав!
Я не пахуча, глазу не услада,
Но я— трава из одного с ней сада!..»
...Ничтожный раб у трона Бога я,
Плод вечных благ его — душа моя.
В душе немного доблести иль много —
Но уповаю я на милость Бога.
Хоть не богат товарами мой склад,
Хоть благочестьем я и не богат,
Но может Бог спасти раба от муки,
Хоть у раба и опустились руки.
Своих рабов, доживших до седин,
Отпустит благородный господин.
О Боже, мироздания основа,
Прости же ты меня — раба седого!
О Саади, стань на священный путь,
Иди в Каабу, в драгоценный путь...
Злосчастный только не признает Бога —
Другого в мире не найти порога...
Спросили некоего мудреца:
— Что, по-твоему, лучше — быть щедрым или смелым?
— Тому, кому щедрость дана, — отвечал он, — смелость не нужна!
На могиле Бахрам-Гура начертали так:
«Лучше щедрые ладони, чем большой кулак!»
Хатема Тая нет, но навсегда
Осталось имя, славное добром.
Плати «зекат» — коль подстрижем лозу,
Мы винограда больше соберем.
Глава третьяО ПРЕИМУЩЕСТВАХ ДОВОЛЬСТВА МАЛЫМ
Какой-то нищий из Магриба на рынке торговцев тканями в Алеппо говорил:
— О хозяева благ, если бы вы совестью обладали, а нам, нищим, небеса воздержанность дали, то перевелось бы на этом свете попрошайничество.
Приди ко мне, воздержанность, молю,
Твоим благим достоинствам конца нет.
Терпенья угол — доля мудрецов,
Нетерпеливый мудрецом не станет.
В Египте жили два сына эмира: один изучал науки, другой собирал богатства в свои руки. В конце концов первый из них стал выдающимся ученым своего века, а другой сделался царем Египта. Однажды богач, с презрением посмотрев на ученого, сказал:
— Я достиг царства, а ты все еще прозябаешь в нищете!
— О брат, — молвил тот, — все-таки мне больше надлежит возблагодарить Господа — да будет славным Его имя! — за Его благодеяния, ибо я обрел наследие пророков, науку, а ты же наследие Фараона и Амана — Египетское царство.