— Нет, в Западном море человека подстерегают всякие бедствия. Но, Саади, предстоит мне еще одно путешествие; если только оно осуществится, то весь остаток жизни я проведу в своем углу!
— Какое же это путешествие? — спросил я.
— Я хочу повезти в Китай персидскую пемзу, — я слышал, она там в высокой цене, а оттуда повезу китайский фарфор в Рум, румийский шелк — в Индию, индийскую сталь —в Алеппо, алеппское стекло — в Йемен, а йеменские ткани — в Персию. После этого оставлю я торговлю и засяду в своей лавке...
Короче говоря, он нес столько чепухи, что у него не было уже сил говорить.
— Саади, ты тоже расскажи что-нибудь о том, что ты видел или слышал! — попросил он наконец.
Я воскликнул:
В пустыне, средь могил — ты слышал, друг? —
С верблюда у купца свалился вьюк;
Он молвил: «Очи жадные насытит
Одна могила: мал для них сундук!»
Слыхал я об одном богаче, скупость которого повсеместно была настолько же известна, насколько щедрость Хатема Тайского. Снаружи он был украшен мирскими благами, но внутри его до такой степени укоренилась душевная мерзость, что он не выпустил бы из рук малый хлебец за великую душу, не угостил бы куском хлеба кошку Абу-Хурейры и не бросил бы кости собаке семи отроков...[13] Словом, никто не видал дверь его дома открытой, а скатерть его накрытой.
Лишь запах вкусных яств его
Отведать мог несчастный нищий;
И птицам, пообедав, он
Кусочка не оставит пищи.
Слышал я, что он через Западное море направлялся в Египет и мечтал он стать Фараоном, «вдруг пришел час ему потонуть» [14], плыть стало трудно, противный ветер закачал судно:
Как сердцу не всегда дано с твоей природой гнусной ладить,
Так и попутный ветер дуть в твой парус может не всегда.
Он воздел руки с молитвой и начал бесполезно орать: «Садясь на корабль, они заверяют <ога, что они чисты и благочестивы!»[15].
Что пользы, если раб в нужде с молитвой тянет к небу руки,
Коль в дни благие он держал под мышкой руки, не молясь?..
Ты золотом и серебром старайся людям делать благо
И можешь щедро на себя тогда достаток тратить свой.
Когда же этот дом земной покинешь, то возьмешь в дорогу
Под голову два кирпича — серебряный и золотой...[16]
Говорят, что у того богача в Египте были бедные родственники, которых дом обогатился оставшимся после него добром. Они разорвали свои старые платья и сшили новые из парчи и дамьеттской ткани. На той неделе видел я одного из них, он гарцевал на скакуне, а за ним бежал слуга...
О, если бы назад пришел усопший
К родным, в тот город, где провел он детство!
Заплакал бы, как над родным умершим,
Наследник, возвращающий наследство...
В силу старого знакомства, которое было между нами, я взял наследника утонувшего богача за руку и сказал:
Достойный муж, добро не береги напрасно:
Твой родич все копил — и все гноил, злосчастный...
Одному слабому рыбаку попала в сеть сильная рыба. Он не мог удержать ее, рыба пересилила его, вырвала из рук его сеть и ушла.
Раз водонос отправился к ручью —
И смыт в пучину был его волнами.
Ловилась рыба в сети каждый раз,
А тут явилась — и ушла с сетями.
Другие рыбаки сожалели его и упрекали:
— Такая добыча попала тебе в сеть, не сумел ты ею завладеть.
— Братцы, — ответил он, — что же делать, видимо не суждена была мне эта доля, да и дни рыбы еще не были сочтены!
В сети рыбака без счастья рыба даже в Тигре не попадет, а рыба, пока не пробил ее смертный час, даже на суше не умрет.
Некий безрукий и безногий человек убил сороконожку. Один благочестивый муж, проходя мимо, заметил это и воскликнул:
— Слава Аллаху! Хотя было у нее сорок ног, но, когда велел ее рок, она не смогла убежать от безрукого и безногого!
Когда бежишь ты от врага в свои последние минуты,
Твой конь, коль суждено судьбой, сам на ногах почует путы.
Когда тебя настигнет враг неумолимый — смерть твоя,—
Тогда едва ль натянешь ты лук бесполезный бытия.
Я видел здоровенного балбеса, облаченного в драгоценное платье, под ним гарцевал арабский конь, на голове его красовалась чалма из египетского полотна... Кто-то спросил меня:
— Саади, как тебе нравится пурпурный шелк на этой безмозглой скотине?
Молвил я:
— Это листок подметный, гнусный, золотыми чернилами написанный искусно!
Он на людей похож, как на зверей осел,
Всего теленок он, ревет же, словно вол.
Добрая природа лучше тысячи шелковых платьев.
Нельзя сказать, чтоб этот скот на человека был похож —
Лишь внешний облик, да тюрбан, да человека одеянье.
Проникни в мысли ты его, исследуй все его нутро —
Там не найдешь следов добра, лишь кровь есть для кровопусканья.
Коль благородного беда постигнет, думать ты не смей,
Что все достоинство его под гнетом нищеты падет...
Каймой из золотых гвоздей обив серебряную дверь,
В число достойных иудей — что хочешь делай — не войдет.
Один вор сказал нищему:
— Неужели тебе не стыдно обрекать себя на муку и из-за ничтожного гроша перед каждым подлецом протягивать руку?
Нищий отвечал:
Нет, лучше руку протяну я за серебряным грошом,
А то сворую золотой — и отсекут ее мечом.
Рассказывают, что один борец злою судьбой был измучен вконец, а его широкая шея — хоть плачь! — обессилела от неудач. Пошел он жаловаться своему отцу и попросил у него разрешения:
— Я решил отправиться в путешествие, быть может, удастся мне силой руки завладеть полою счастья.
Способность, доблесть — все ничто, пока мы не приложим труд.
Кладут алоэ на огонь, благоуханный мускус — трут.
Отец ответил:
— О сынок, выкинь из головы безрассудные мысли и подбери ноги воздержания под полу спокойствия, ибо мудрецы говорят: «Счастье дается не по труду», и потому лучше причинять себе меньше волнений.
Ты в жизни счастия полу не схватишь, друг мой, грубой силой,
Скажи слепой, чтоб зря она бровей сурьмой не обводила.
Что сделает силач, когда судьба гневлива?
Не нужно мощных мышц — владей рукой счастливой!
Пусть в каждом волоске твоем по сто умов гнездится разом:
Коль злая у тебя судьба, и этот не поможет разум.
— О отец, — возразил юноша, — выгоды путешествия велики: путешествуя, радуешь сердце, извлекаешь выгоды, видишь разные диковины, слышишь о чудесах, осматриваешь города, беседуешь с друзьями, расширяешь образование и познания, умножаешь богатство и состояние, знакомишься с людьми и испытываешь судьбу. Как говорят путники, идущие по божьей дороге:
Пока лишь дом твой для тебя хорош,
Невежда, ты на мужа не похож!
Иди же, друг, и поброди по свету,
Пока навек со света не уйдешь...
— О сынок, — молвил отец, — выгоды путешествия, как ты сказал, велики, но дело в том, что оно доступно пяти родам людей. Во-первых, купцам, живущим сладко и, кроме богатства и достатка, имеющим прелестных рабов, невольниц и расторопных конюхов. Они наслаждаются мирскими благами каждый день в новом городе, каждую ночь в новой обители, каждую минуту в новом отрадном уголке.
Богач не будет чужестранцем в горах, в степях, среди пустыни —
Шатер разбить сумеет всюду, расположиться на ночлег.
Но тот, кому мирские блага и наслажденья не доступны,
В своей стране, в родном селенье — как чужеземный человек.
Во-вторых, ученому, которого благодаря его сладким беседам, его красноречия победам и достоинствам ума, куда бы он ни явился, окружают почестями и оказывают ему всяческие услуги.
Как золото — ученого природа,
Ему повсюду воздадут почет.
Невежда-князь — фальшивая монета,
Что на чужбине нищий не берет.
В-третьих, красавцу, к общению с которым склоняются сердца всех людей, наделенных сердцем: как говорят мудрецы, — небольшая красота лучше большого богатства. Уверяют, что красота лица — бальзам, исцеляющий утомленные сердца, и ключ, отпирающий замкнутые двери. Естественно, общество его всюду считает желанным, а услужение ему воспринимается как приятная обязанность.