голову вверх и довольно улыбнулся — к земле уверенно приближался ещё один светло-бежевый парашютный купол.
— Молодец, младший лейтенант Банкин, — негромко похвалил Ник. — Так держать, молодчик. А меня, тем временем, охватывает приставучее чувство «дежавю»…
Вскоре Михаил успешно приземлился. Ник помог ему разобраться с парашютом. Потом они, никуда не торопясь, перекурили и от души погрелись возле одного из жарких костров.
А дальше началось «повторение» 1940-го года. То бишь, событий, произошедших в этом самом месте почти двенадцать лет тому назад. Бывает…
Из-за молоденьких ёлочек-сосёнок вышла женщина, облачённая в неуклюжий мешковатый малахай и лохматую шапку-ушанку, и объявила приятным низким голосом — на русском языке, с мягким ненавязчивым акцентом:
— Здравствуйте, товарищи. Не будем, пожалуй, тратить время на изысканные взаимные приветствия. Финские метеорологи предупреждают о надвигающейся непогоде. Надо спешить. Следуйте за мной. А парашюты здесь оставьте. Я их потом приберу, когда вернусь…
Женщина, прервав монолог, резко развернулась и упруго зашагала на северо-восток.
Они размеренно шли через ровное поле, на котором лежал двухсантиметровый слой светло-сиреневого снега, изредка обходя кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.
Через двадцать с небольшим минут, когда из-за далёкого изломанного горизонта выбралось скупое ярко-розовое зимнее солнышко, впереди замаячили тёмные строения маленького финского хутора: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная банька, треугольник погреба, сруб колодца. Лениво забрехала собака. Почуяв людей, коротко всхрапнула лошадь. Тревожно замычали коровы. В одном из сараев возмущённо загоготали гуси.
«Всё, как и тогда, в 1940-ом», — вспомнил Ник. — «Да и погода похожая — на уровне ноля градусов по Цельсию. А сейчас хозяйка двумя-тремя фразами успокоит разволновавшуюся живность. Ну, и начнёт демонстрировать здешнее знаменитое гостеприимство…».
Так и произошло: женщина что-то гортанно прокричала по-фински, а потом, когда животные угомонились, пригласила гостей, перейдя на русский язык, пожаловать в дом.
Через тесные сени, стены которых были плотно завешаны самыми различными вещами, корзинками, пучками засушенных трав и берёзовыми банными вениками, они прошли в горницу.
Там всё было по-прежнему: большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой и скромной мебелью, по торцам — цветастые ситцевые пологи, отгораживавшие спальные места, в углу — круглая (в сечении), ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось живительное тепло.
Хозяйка оперативно зажгла допотопную керосиновую лампу, стоявшую на кухонном столе, а после этого, сбросив на пол малахай и ушанку, обернулась.
«Ничего не понимаю», — удивился Ник. — «Это же не Мария Виртанен. А какая-то молоденькая девчушка лет девятнадцати-двадцати от роду: невысокая, стройная, курносая, рыжеволосая, с живыми и быстрыми светло-голубыми глазами. И…, и…, и очень симпатичная. А узкая светло-бежевая юбка и белый облегающий свитер с тёмно-бордовыми ромбическими узорами очень даже выгодно подчёркивают все особенности и достоинства её фигуры. М-да. Есть на что посмотреть, короче говоря…».
Неуверенно откашлявшись, он спросил:
— Извините, но кто вы?
— Ха-ха-ха! — неожиданно развеселилась девушка. — Не узнали меня, дядюшка Андрес? Значит, долго жить буду…
— Анна-Мария? — прозрел Ник. — Неужели?
— Она самая. Называйте меня, пожалуйста, Анной. Так оно проще. И путаницы, что характерно, гораздо меньше.
— Договорились, не вопрос…. А выросла-то как. Похорошела…. Матом, надеюсь, больше не ругаешься?
— Скажете тоже, — засмущалась девчушка, отчего её светло-голубые глаза заметно потемнели. — Я же тогда совсем маленькой была и толком не понимала, что говорю…
— Ладно-ладно, верю. Проехали…. А где уважаемые Юха и Мария?
— Папа и мама в отъезде. На полтора месяца, в соответствии с полученным приказом, отбыли по делам заграничным. Я за них. Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Справлюсь.
— Не сомневаюсь, Аннушка.
— А я — Михаил, Миша, — встрял в разговор Банкин. — Ой…. Вернее, Микаэль…
— Ха-ха-ха! Уморил…. Начинающий рыцарь плаща и кинжала, как я понимаю?
— Начинающий, — улыбнувшись, подтвердил Ник. — Вот и путается слегка, бедолага. Бывает…
— Бывает, — согласилась Анна и, став бесконечно-серьёзной, предложила: — Всё, господа шпионы и диверсанты, заканчиваем с шуточками. Сейчас перекусим. А быстро соберу на стол. На раз-два…. И не надо, пожалуйста, спорить. Папа говорит, что перед дальней и трудной дорогой надо — в обязательном порядке — хорошенько «заморить червячка». Мол, лишним никогда не будет. А переплыть на вёслах через широкую морскую губу (тем более, в холодную зимнюю погоду), дело непростое, требующее значительных физических усилий…
Предложенная трапеза была скромной, непритязательной, но сытной и калорийной: варёная картошка в мятом чугунке, толстые ломти варёного и копчёного мяса, форель и голец холодного копчения, ржаные «плетёнки», плоские овсяные лепёшки, жёлтое деревенское масло, а также горячий ароматный чай с малиновым и черносмородиновым вареньем.
Через десять-двенадцать минут Анна объявила:
— Всё, товарищи коммунисты, завершаемся с приёмом пищи. Хорошего — понемногу. Труба зовёт. Поднимаемся и одеваемся…. Стоп-стоп. Ваши унты надо поменять на сапоги из тюленьей шкуры. Море, оно так и норовит — перелиться через борт…. Не бойтесь, не замёрзнете. Сапоги, они очень больших размеров. Я вам ещё по две пары толстых шерстяных носков выдам…. У вас — вязаные перчатки? Ха-ха-ха, насмешили. Ерунда полная и несерьёзная. Сейчас брезентовые рукавицы на собачьем меху презентую. Незаменимая и многократно-проверенная вещь…
Тщательно застегнув пуговицы и старательно затянув шнурки-завязки, они покинули гостеприимный дом семейства Виртанен.
Анна заперла входную дверь на солидный навесной замок.
— А как же ваша живность? — спросил Ник.
— Что с ними станется? — пожала плечами девушка. — С утра все накормлены и напоены. До вечера потерпят. Здесь же недалеко. Три часа туда. Пять — обратно.
— Почему такая разница? — заинтересовался Банкин, явно «запавший» на симпатичную рыженькую барышню. — Кха-кха…
— Это же, Микаэль, так просто. Когда пойдём к шведскому берегу, то на вёслах двое будут сидеть. А в обратную сторону мне одной предстоит грести…. Почему вы подкашливаете? Астма? Надо было раньше сказать, я бы вас мочёной морошкой накормила. Она страсть, как целебна и полезна при всяких лёгочных заболеваниях…. Ах, как приятно и мелодично снежок хрустит под подошвами наших сапог. Заслушаться можно…
Пройдя метров триста пятьдесят по хвойному мелколесью, они поднялись на локальный водораздел, с которого открывался шикарный вид на морское побережье: ленивые серо-свинцовые зимние волны, грязно-жёлтый песок узкой косы, местами покрытый овальными снежными пятнами, чёрно-красные валуны, разбросанные и здесь, и там, несколько неказистых баркасов у старенького заснеженного причала, длинный ветхий сарай под красно-коричневой черепичной крышей.
— Величественная такая картинка, — одобрительно хмыкнул Михаил. — И, одновременно, очень мрачная, суровая и многообещающая. Кха-кха…. Из нетленной серии: — «Суровая и безжалостная зима на подходе. Скоро она вам, ребятки, устроит. Ужо. Три шкуры спустит. Только держись…».
— Стоп, — тревожно вскинув вверх правую руку, велел Ник. — Останавливаемся, соратники.
— Что такое, командир?
— Пока ничего. Пока…. Просто у меня — обострённое чутьё на опасность. Я её, суку злую и грязную, за версту чую. Извините, Аннушка, за грубое выражение…
— Ничего…. Может, дядюшка Андрес, уже перейдём на «ты»? А то смешно как-то получается. Словно мы находимся на официальном приёме у здешнего полицмейстера.
— Перейдём, не вопрос…. Кстати, по поводу «полицмейстера». Полиция Безопасности[2] Финляндии — организация достаточно серьёзная и жёсткая, с которой шутить не стоит…. Не кажется ли тебе, коллега по благородному ремеслу, что возле этого длинного сарая слишком много свежих следов? И возле причала? И на местами заснеженной косе? И, главное, кто же их натоптал?
— Не знаю, — неуверенно шмыгнув курносым носом, призналась девушка. — Я к баркасам подходила только позавчера, ещё до снегопада…. Думаете, что…
— Думаешь.
— Ах, да. Извини…. Думаешь, что здесь активно шастают агенты финской Полиции Безопасности?
Со стороны хутора раздался злобный собачий лай, ещё через пару секунд тревожно заржала лошадь.
— Нет, пожалуй, уже не шастают, — нахмурился Ник. — Нас, в гости по утрам не ходи, постепенно и целенаправленно обкладывают. Как лесных волков — красными флажками. Резидентура, похоже, провалена. А у причала, наверняка, обустроена засада. В том смысле, что в сарае расположились вооружённые оперативники, которые должны — по замыслу их руководства — нас арестовать.
— Я им арестую. Кишка тонка. Кха-кха…. Кровью, гады, умоются, — достав из внутреннего кармана полушубка браунинг бельгийской сборки, пообещал Банкин.
— Отставить, младший лейтенант. Убрать пистолет обратно и забыть о его существовании. Нам сейчас нельзя шуметь, на звуки выстрелов может сбежаться целая куча финского служивого люда. Причём, решительного и вооружённого до самых коренных зубов.
— Ик, — растерянно икнула Анна. — И что мы теперь будем делать? А? Ик-к-к…
— Надо срочно уходить. Из страны, я имею в виду. И нам, и тебе.
— Как — мне уходить?
— Вместе с нами. Морем, естественно.
— Я не об этом…. А как быть с хутором? С собакой и котом? С коровами? С лошадкой? С курицами и гусями?
— Прости, но это издержки нашей многотрудной профессии, — извиняюще передёрнул плечами Ник. — Будь она неладна…. Разведчики и диверсанты постоянно вынуждены чем-то и кем-то жертвовать. Постоянно и безвозвратно. Диалектика в действии…. Значится так, мои юные друзья. Разыграем, пожалуй, следующую рабочую схему. Ты, Анна-Мария Виртанен, задержанная советская шпионка. А мы с Микаэлем — доблестные агенты британской МИ-6