Там постоянно стоял шум строительства. Палаточный городок уступил место общественным зданиям из камня. У них была госпитальная палатка; он подсчитывал число евреев, заболевших малярией. Порой могла слечь половина из них. Их это не останавливало. Несколько раз прибывали группы других евреев, чтобы помочь в работе.
Еврейская земля — большей частью несколько тысяч дунамов болот и низин, жуткое место, населенное змеями, комарами и прочими гнусными тварями. Ибрагим не понимал, как там может что-нибудь расти. В основном они были заняты непонятным копанием двух больших каналов к тому месту, где территория имела уклон к берегу. Эти каналы они выкопали по обе стороны болота, а потом поставили на них запруды. К каналам вела сеть канав.
Другая часть еврейской земли представляла собой склон холма как раз напротив табской оливковой рощи и простиралась до их общей границы. Она была полна древних заброшенных террас того типа, что древние евреи строили тысячи лет назад. Они были миниатюрным подобием огромных террас в Баб-эль-Ваде и знаменитых библейских террас Иудеи. На полях было множество камней. Евреи собирали их и на тележке, запряженной быками, перевозили к основанию террасы. Оттуда они их брали вручную, как делали еврейские рабы при сооружении египетских пирамид. Они переносили их туда, где время, дожди, солнце, землетрясения и выветривание разрушили террасные стены. Реставрация принимала вид ступеней гигантской лестницы. Каждая ступень подпирала небольшой участок земли, где можно было посадить фруктовый сад, виноградную лозу и даже злаки. Новые стенки предотвратят смывание плодородной почвы и позволят использовать землю, пропадавшую бесполезно. В Табе тоже было террасирование, но добрая его часть десятки лет уже была разрушена и никогда как следует не восстанавливалась.
Евреи привезли странные деревья, и Ибрагим заставил Фарука подняться и сосчитать их. Фарук сказал, что их сотни, потом тысячи, и ум его воспарил — он говорил уже о миллионах, может быть, даже миллиардах.
— Что они думают делать с этими деревьями? Выпить болото? — пробормотал Ибрагим.
— Это то самое, что, по их словам, произошло в Изреельской Долине, — ответил Фарук. — Не могут же они изменить того, что повелел Аллах! Этого никогда не может быть. Они идиоты.
— Я слыхал на рынке в Рамле, — сказал Фарук, — что деревья привезли из Австралии и что они всегда хотят пить.
— Австралия? У них что, есть в Австралии дикари?
— Не знаю.
— Где это?
— Где-то за Индией. Так далеко на восток, как продолжается на восток земля, пока не становится западом.
— Этого мне не понять, — сказал Ибрагим. — Они в самом деле верят, что эти деревья станут здесь расти? Оглянись, Фарук, видишь ли ты в этой долине какие-нибудь деревья, кроме этого убогого дуба, который здесь живет лишь ради нашего святого покровителя?
— Нет, — согласился с братом Фарук.
Спустя шесть месяцев после того, как приехали сюда евреи, произошло удивительное событие. Евреи снесли земляные плотины, что отделяли каналы от болота. Ибрагим вытаращил глаза, когда по соединительным канавам гнилые, вонючие воды стали медленно стекать в каналы. Вскоре каналы взбухли от устремившейся вниз воды, и уровень болота начал на его глазах понижаться. Через несколько дней он сам увидел, как австралийские деревья толстеют от вонючих соков болота. На месте болота, высыхавшего под горячим солнцем долины, показалась невероятно черная, богатая почва. Значительную ее часть перенесли на террасы, а остальное снова перекопали канавами, чтобы осушить последние следы болота.
Каналы были опустошены в низину. Ибрагим удивился, что они не дали им достигнуть моря, и велел Фаруку разузнать.
— Это полнейшее сумасшествие, — сказал Фарук, узнав ответ. — Они это оставляют как место отдыха для перелетных птиц.
Ибрагима бесило, что евреи каждый вечер поют и танцуют, что они в состоянии петь и танцевать после того, как потратили столько сил на дневную работу. Когда он сравнил это с вялой и сонной жизнью Табы, он понял, что два чуждых мира идут к столкновению.
То, что сделали евреи, весьма обескураживало деревенских.
— Нам никогда не отомстить, — однажды прохныкал Фарук.
— Мы добьемся отмщения, — сердито возразил Ибрагим. — Пусть евреи продолжают свои штучки. У них денег сколько угодно, а у нас их нет. Они могут прятаться за своим частоколом, потому что они трусы. Но рано или поздно им придется выйти оттуда, чтобы сеять и собирать урожай. Тогда они узнают законы бедуинов. Подожди… терпение сдвигает горы.
Больше всего Ибрагим размышлял о пугающей продаже земли. Сначала евреям откидывали болота и эродированые пашни. Поначалу все шло хорошо, ведь и сам он, и все шейхи и мухтары, и феллахи не верили, что у евреев земля пахотная. Рано или поздно они откажутся и уберутся отсюда. Этого не случилось.
По всему региону агенты отсутствующих землевладельцев вручали извещения о выселении. Некоторые деревни находились здесь поколениями, а то и столетиями.
Крестьянам давали несколько недель, чтобы просто собрать пожитки и уехать. Одни уезжали сами, других выселяли силой. Они уезжали, не имея ни нового места, ни нового занятия. Их арабские братья отбирали у них самую возможность хоть как-нибудь просуществовать. А всего через несколько месяцев землю непременно продавали еврейскому Земельному фонду по кошмарным ценам. Земельный бум продолжался: жадные люди нежданно наткнулись на золотую жилу. Не надо было быть гигантом мысли, чтобы сообразить, что проданный евреям дунам земли принесет больше дохода, чем пятидесятилетняя сдача в аренду феллахам.
С растущей тревогой видел Ибрагим, как его собственный землевладелец Фавзи Кабир продавал участок за участком в Аялонской Долине, и все, что осталось, — это Таба и несколько отдаленных деревень.
Внезапно продажа земли прекратилась. Табу пощадили. Почему? Ибрагим был поражен. Пашни Табы были самыми богатыми в долине и наверняка принесли бы солидный куш. Фавзи Кабир поступил так не из доброты.
Об этом Ибрагим размышлял упорно, как ни о чем другом в жизни. Наконец его осенило. Кабир был в постоянном раздоре с другими могущественными палестинскими семьями из-за финансового и политического контроля над страной. У Табы было отличное стратегическое положение. Чтобы любая из доминирующих арабских семей овладела местностью, потребовалось бы соединение Иерусалима с арабскими городками Рамле и Лидда. Таба блокировала такие поползновения. Заполучить контроль над Палестиной — значило иметь дело с Фавзи Кабиром.
Однажды Фарук поднялся на холм, чтобы напомнить брату о том, что Фавзи Кабир скоро совершит свою ежегодную поездку в Яффо для сбора ренты. Фарук смотрел на эту поездку как на лучший момент года, так как она означала неделю в злачных местах Яффо.
— Отправляйся в Яффо, — сказал Ибрагим брату, — и повидай Кабира. Скажи ему, что если он желает собрать арендную плату, то за ней надо приехать в Табу.
— Это все равно, как если бы ты сказал горе идти к Магомету! Он продаст все, что у нас есть, если только сперва не перебьет нас.
Ибрагим ласково улыбнулся.
— Он приедет, — сказал он.
Глава седьмая
Фавзи Кабир был потомком турка и все еще носил старинный турецкий титул эфенди. Доброе столетие Кабиры были одной из самых могущественных семей Палестины. Их верное служение стамбульскому султану щедро вознаграждалось. Клану Кабиров были дарованы, а частью приобретены им, более миллиона дунамов земли в разных местах от Газы на юге до Долины Бекаа в Ливане.
С начала столетия Кабиры жили в Дамаске, сделав его своей резиденцией. В Дамаске всегда можно было пристроить еще одного Кабира на доходную правительственную должность, и родственники были надежно интегрированы в истеблишмент. Когда турок вытеснили из региона, везение Кабиров пошатнулось.
Теперь в Дамаске были французы, и с ними можно было иметь дело. Они знали окольное искусство давать и получать милости — «как мир живет». В то время как Кабиры продолжали свою благополучную жизнь под французским контролем в Сирии и Ливане, в Палестине было по-другому. Английские чиновники, по крайней мере большей частью, вели дело открыто и без взяточничества.
С тех пор как англичане получили мандат, Фавзи Кабир стал получать счета на налоги и прошения от жителей своих деревень по поводу таких вещей, как улучшение дорог, открытие школ, введение агротехники. Парочка христианских арабских деревень просила о больнице, а одна даже имела наглость поинтересоваться насчет электричества.
На самом деле Фавзи Кабир при турках не платил никаких налогов, а турки, в свою очередь, не оказывали никаких услуг крестьянству, шедшему по натянутому канату над бездной нищеты.
В Палестине у Кабира были свои политические трудности. Вернулся его главный соперник в борьбе за власть — хаджи Амин аль-Хуссейни, в свое время удравший, чтобы избежать пятнадцати лет тюрьмы. Англичане не только реабилитировали его, но и назначили на пост Иерусалимского муфтия — высший на подмандатной территории исламский пост.
Еще один политический противник возник в образе Абдаллы, которого англичане привезли с Аравийского полуострова и короновали эмиром вновь образованного государства Трансиордания. Абдалла таил честолюбивую мечту присоединить Палестину к своему королевству. Сокращение дохода от сельского хозяйства, требования англичан платить налоги, а деревенских — строить школы и дороги, и появление серьезных политических врагов заставили Фавзи Кабир заняться переоценками.
Это евреи спасли его положение в Палестине. После мировой войны еврейская иммиграция сильно возросла, а мировое еврейство давало поселенцам неимоверные инвестиции и дарения.
При турках хорошим бизнесом было арендное земледелие. При англичанах оно чуть ли не достигло той точки, когда отдача расходов сокращается. Фавзи Кабир продал в Палестине всю свою землю, кроме апельсиновых рощ в Яффо и тех акров в Аялонской Долине, что имели стратегическую ценность.