Принимая такое на первый взгляд парадоксальное решение, Халед исходил из двух соображений. Первое — в Америке он чувствовал себя как рыба в воде: он знал дюжину мест, где в многонациональном обществе, в гуще иммигрантов из Италии, Ирана, Японии и Бразилии, они действительно растворились бы без следа. Второе — там он мог достать через своих приятелей настоящие документы. Халед больше всего рассчитывал на помощь одного своего знакомого по имени О’Коннор, у которого были связи на Дальнем Западе. Тот не раз помогал опальным работникам Компании затеряться в какой-нибудь провинциальной дыре, причем за сравнительно небольшое вознаграждение.
Можно было обосноваться на маленьком ранчо, например, в Северной Дакоте, где он и «девочки» вели бы скромную, неприметную жизнь, наслаждались бы свежим воздухом, ароматами трав, лакомились бы парной телятиной. Пройдет время, и можно истребовать деньги из бельгийского банка по кодированному счету. Он не будет торопиться с этим, чтобы случайно не обратить на себя внимание и не поставить под угрозу намеченный им план борьбы с Компанией.
А пока Халед составил новое завещание. На всякий случай. И составил довольно хитро. Его последняя воля: половину из причитающихся ему ста сорока тысяч долларов получает Фатма. Остальное достанется банку, но при условии, что завещание будет оглашено журналистам. Вводной же частью завещания является его исповедь. Так что, если повезет, он убежит от Компании. А вот ей от него никак не уйти.
Эта мысль доставила Халеду удовольствие, и он, улыбаясь, растянулся на подушках. Запрокинул голову и встретился взглядом с Фатмой, стоявшей на коленках у изголовья.
— Фатма, — прошептал он, — ты самая красивая девочка на свете…
— Я тебе не верю, Халиди, — серьезно возразила она, ероша ему волосы. — Ты вчера говорил то же самое маме. Я слышала. Ты обманщик, Халиди.
Он рассмеялся:
— Это потому, что я еще сам не решил, кто из вас красивее…
— Фатма! — позвала из кухни мать. — Фатма, спустись вниз за лепешками!
Фатма состроила жалостное личико.
— Иди, малышка, — подтолкнул он ее. — Пора завтракать.
— А ты разве не пойдешь со мной, Халиди? — с грустью спросила девочка. — Я пока приготовлю тебе апельсиновый сок.
Фатма собрала с туалетного столика монетки и выбежала из спальни. Халед с улыбкой смотрел ей вслед…
«Халиди»! С самого первого дня своего пребывания в аз-Загазике она называла его Халиди — «волшебный». Он знал, что это самый нежный эпитет в египетском диалекте.
Громко хлопнула входная дверь.
— Надия! — крикнул Халед. — Надия!
— Что, дорогой? — Надия показалась на пороге.
— Подойди сюда побыстрее. Я хочу тебя поцеловать, пока Фатмы нет. Эта плутовка все время подглядывает за нами.
— Она влюблена в тебя, что ж поделать! Перед тобой не может устоять ни одна женщина, — кокетливо заметила Надия. — Слышал, как она захлопнула дверь? Злится!
Надия присела на край постели. Халед потянулся к ней, но она мягко отстранилась.
— Милый, меня давно мучает одна мысль…
— Не надо, прошу тебя. Давай сегодня не говорить о делах.
— Нет, не то, что ты думаешь. Совсем другое. Это, конечно, мой каприз… Но я хочу спросить, как тебя зовут. Какое твое настоящее имя? Не думай, звать я тебя буду по-прежнему… Ты скажешь, милый? Это ведь не очень большая проблема?
Халед обнял ее за плечи, привлек к себе.
— Это вовсе не проблема. Ты можешь знать обо мне все. Когда-то меня звали Томми Реда.
— Томми? Тебе не идет это имя.
— Может быть, поэтому я его и забыл…
Звонок в дверь заставил Надию вскочить.
— Пойду открою, а то Фатма поймет, что мы тут целуемся, и от ревности вываляет все лепешки.
Напевая вполголоса какую-то песенку, Надия вышла в коридор.
Она открыла дверь и застыла. Холод сковал губы.
Перед Надией стоял ее муж с Фатмой на руках. И в висок девочке был направлен длинный и толстый ствол пистолета.
Часть III. Расследование
13
Полицейский инспектор Салим ан-Нуман захлопнул папку и небрежно швырнул ее на стол. Гладкое дело, подумал он. В нем есть все. Убийца, орудие убийства, жертвы, мотивы, свидетельские показания, неопровержимые улики. Прямо-таки идеальное дело.
Розыски убийцы заняли всего несколько часов. В дактилоскопической картотеке полицейского управления имелись отпечатки пальцев, идентичные тем, что были обнаружены на пистолете, брошенном на месте преступления. Их оставил некий Абдель Карим, судимый в 1980 году и приговоренный к крупному денежному штрафу за махинации в строительной фирме.
Его нашли дома в состоянии наркотической прострации — как выяснилось, обычном для него в последнее время. На кухне рыдала девочка, дочь Абдель Карима, которую он, совершив в аз-Загазике двойное убийство, привез к себе на виллу в Каир. Ревность и ненависть к жене-беглянке, помноженные на затуманенный гашишем ум, — стоит ли удивляться тому, что натворил этот безумец?
Да, есть все основания подвести черту. Но, если вдуматься, несколько небольших загадок в этом деле, похоже, способны вырасти в трудноразрешимые проблемы.
Можно, конечно, плюнуть на них, расписаться на протоколе и ехать домой, в Замалек. Сесть на террасе, подставить лицо и плечи свежему ветерку с Нила и забыть хотя бы на вечер о делах. Но он, к сожалению, так не сумеет — он изведет и себя, и окружающих, пока не получит ответы на все интересующие его вопросы.
Салим ан-Нуман выпил стакан кипяченой воды, закурил сигарету «Бостон» и пошел в соседнюю комнату, где на коленях у убитой горем старушки сидела маленькая Фатма. Инспектор вытащил свежий платок, аккуратно стер слезы с осунувшегося лица девочки и сел рядом.
— Фатма, расскажи мне снова, пожалуйста, когда ты увидела сегодня отца в первый раз? — попросил он, расправляя смятый бантик на ее затылке.
Девочка подняла на него заплаканные глаза.
— Когда он бежал за мной по лестнице.
— Бежал? Догонял тебя?
— Да. А потом он ударил меня по голове.
— Тебе было больно?
— Очень.
— Больше ты ничего не помнишь?
— Нет.
— Фатма, врач осмотрел тебя и не нашел никаких следов удара. Может, все было немного иначе? Может быть, отец сунул к твоему носу какую-то мокрую тряпочку? Вспомни.
— Нет, он ударил меня по голове.
Инспектор встал.
— Хорошо. Вы можете идти. Кстати, Фатма, ты давно не видела отца?
— Больше полугода девочка жила у меня, — ответила за Фатму бабушка. — Мы не позволяли отцу навещать ее, да он и сам к ней особенно не рвался.
Инспектор кивнул, выпустил из ноздрей сигаретный дым:
— До свидания.
Он вернулся в отведенный ему кабинет и уселся на вертящийся стул. Включил лампу: за окном начинало темнеть.
Нет. Абдель Карим не ударил девочку по голове, это определенно. Если удар был настолько сильным, что она на какое-то время потеряла сознание, Фатма получила бы сотрясение мозга. А этого не произошло. И никаких ушибов.
Почему она больше ничего не помнит? Потому что Абдель Карим, скорее всего, прибег к наркотику. Интересно только, чем он воспользовался — шприцем, капсулой? Абдель Карим не скажет. Он вообще все отрицает.
Раз так, нужно докапываться до истины. И поэтому закрывать дело рано. Надо настаивать, чтобы следствие было продолжено.
Салим ан-Нуман еще раз просмотрел содержащиеся в папке бумаги и, прихрамывая (новые туфли ужасно жали), пошел к главному инспектору объясняться.
— Салим, ты сошел с ума! — начальник был и расстроен, и зол. — Вечно эти твои сомнения! Ну, что тебе еще надо? Отпечатки пальцев на пистолете есть? Да, есть. Убийцу видели? Видели несколько человек, и все опознали Абдель Карима. А девочка, его дочь? Разве она не лучший свидетель? Абдель Карим был в состоянии аффекта, сам не сознавал, что делает. Тут нечего больше думать. Успокойся, ради Аллаха! Рассуждай как все нормальные люди!
Салим ан-Нуман погасил окурок в огромной пепельнице и закурил новую сигарету.
— Я тебя выслушал, — сказал он, — и ты подтвердил мои самые худшие опасения.
— Что?! — главный инспектор буквально подпрыгнул в кресле.
— На первый взгляд все правильно, — продолжал Салим ан-Нуман. — Но ты с такой горячностью перечислил аргументы в пользу виновности Абдель Карима, что я еще больше засомневался. Ты выстроил факты в идеально законченную картину. А вот я вижу на ней белые пятна. Более того, некоторые детали представляются мне пока необъяснимыми.
— Ничего не понимаю! Ну и что ты собираешься предпринять?
— Прежде всего я хочу повидать или, по крайней мере, созвониться со всеми, кто знал убитых. Мне кажется, тут какая-то тайна и она может нам раскрыться — пусть и случайно.
— Ты все преувеличиваешь!
— Нет… Ведь не исключено, что у убитых были и другие враги — не только Абдель Карим!.. А если Абдель Карим и ездил в аз-Загазик, то это вовсе не означает, что убивал именно он.
— Что значит «ездил в аз-Загазик»? Его же там видели!
— Ты хочешь сказать, что Абдель Карима опознали как человека, который побывал в аз-Загазике. Но имей в виду: никто из свидетелей раньше не был с ним знаком. Да и видели его там мельком. Что же касается дочери, то она не встречалась с отцом больше полугода, а в ее возрасте дети легко отвыкают от родителей.
— А отпечатки пальцев?
— Разве они не могли оказаться на пистолете до или после убийства?
— Ну, знаешь, у тебя на все готов ответ. Значит, ты считаешь, что убийца вовсе не Абдель Карим?
— Я этого не утверждаю… Но в конце концов, он мог быть в аз-Загазике и не один.
— Выходит, ему кто-то помог убить женщину и ее любовника? — В голосе главного инспектора прозвучала ирония.
— Слушай. Я расследовал не одно убийство на почве ревности, но с таким сталкиваться не приходилось. Представь себе: Абдель Карим добирается на машине до аз-Загазика. Кстати, как он узнал, где они? Допустим, выследил. Ну, вот он на месте. Его охватывает бешенство. Он оглушает свою дочь. Зачем? Чтобы не убивать на ее глазах? Или чтобы не мешала? Звонит в дверь. Ему открывает жена — вспомни, она найдена у порога. Он стреляет в нее. А откуда пистолет? Предположим, купил. Затем убивает ее сожителя — без сопротивления, без борьбы. Согласись, это немного странно. Но допустим, бедняга был парализован страхом. После этого Абдель Карим садится в машину, укладывает в нее дочь и благополучно возвращается домой. Накуривается гашишем до одури и ложится спать. Так?