По примеру испанских и португальских первооткрывателей Лаптев давал названия в честь святых, на чьи дни приходились географические открытия. Обнаружив не нанесённый на старую карту остров, он просто заглядывал в святцы. В этот день был праздник Святого Преображения Господня. Так и записали в судовой журнал: «Весь день шли вдоль стоячего льду вокруг острова С. Преображения».
После обследования острова направились далее на север. Всё чаще встречались дрейфующие льды, приходилось много маневрировать. Неожиданно взору открылся обрамлённый высокими скалами залив. На карте его не было. Лаптев приказал стать на якорь. Для исследования залива и нанесения его на карту была снаряжена шлюпочная экспедиция во главе с Челюскиным.
Погода резко изменилась, поднялся сильный северо-западный ветер, который стал нагонять льды. Лаптеву докладывали каждые полчаса: ледовая ловушка вот-вот захлопнется, корабль просто раздавит, надо срочно уходить. Это было бы верным решением, если бы не шлюпочная экспедиция Челюскина. Их не было уже третий день. Уход парусника, с одной стороны, означал бы его спасение, с другой – неминуемую смерть отважных исследователей. Когда к Лаптеву в очередной раз зашёл офицер, то практически потребовал выхода в море. Лаптев поднялся с ним на палубу, построил экипаж. Он заговорил, едва сдерживаясь, чтобы не заорать:
– Запомните, и детям своим скажите: русские своих не бросают! Нигде. Никогда. Ни при каких условиях! – Капитан вздохнул, сказал спокойнее: – Продолжать наблюдение.
Лаптев ушёл. Челюскин появился только к вечеру. Опытный полярник, он прекрасно понимал, что происходит, и поверить не мог, что его дождались.
«Якуцк» немедленно снялся с якоря и взял курс на юго-запад. Но льды всё прибывали. Впереди мерцала спасительная, свободная ото льдов вода, но она всё отодвигалась – сильный ветер пригонял огромные льдины, которые сильнее и сильнее затирали корабль.
Лаптев подозвал Челюскина:
– Если я не вернусь, возглавите экспедицию.
– Не вернётесь?!
Лаптев взял шест, повернулся к экипажу:
– Добровольцы, за мной!
Половина экипажа во главе с Лаптевым спустилась прямо на льдины. Шестами, ломиками, голыми руками они отталкивали льдины от бортов, давая кораблю возможность двигаться к выходу из ледяной ловушки. Люди проваливались в воду, стёсывали о борта руки в кровь, но не сдавались.
Когда Челюскин увидел, что страшное позади и есть возможность двигаться, он заорал:
– Все на борт!
Последним подняли обессиленного Лаптева. Он еле слышно спросил:
– Все живы?
Челюскин кивнул. Лаптев улыбнулся и потерял сознание…
Он пришёл в себя только утром. Голова гудела, болела ободранная на руках и ногах кожа. Лаптев поднялся на палубу. Все члены экипажа, увидев своего капитана, бросились к нему. Челюскин впереди всех.
– Господину лейтенанту Харитону Лаптеву наше гип-гип…
– Ур-ра!
– Гип-гип…
– Ур-ра!
– Гип-гип…
– Ура! Ур-ра! Ур-р-ра!!!
По лицам матросов и офицеров было видно, что они очень гордятся своим капитаном. Лаптев улыбнулся. К глазам подступали слёзы, но он взял себя в руки.
– Где мы?
Челюскин показал место на карте. Капитан внимательно рассмотрел её, указал, куда направляться дальше – устье реки Хатанга. К вечеру команда была уже на месте.
Лаптев предложил не возвращаться на зимовку к реке Лене, а обустроиться здесь, чтобы весной продолжить путь на запад, к Енисею. До зимы было далеко, но происшествие со льдами показало – Север может быть очень опасен. Поэтому, ещё до окончания навигации, капитан решил построить на месте будущей зимовки амбар и выгрузить большую часть годового запаса муки, масла, пороха.
Амбар поставили быстро. Можно было выходить в море для продолжения экспедиции. И хотя каждый день был на счету, Лаптев медлил – он не видел в команде того заряда, который жизненно важен в таком тяжёлом путешествии. Оно и понятно – уже заканчивался август, была проделана огромная работа в тяжелейших условиях, так что экипаж был физически и морально измотан.
Решение пришло неожиданно: Лаптев случайно услышал, как матрос просит товарища поменяться с ним вахтой – хочет искупаться в полдень, когда солнце хоть немного прогревает текущую по вечной мерзлоте реку.
Лаптев тут же дал команду построить баню для топления по-чёрному. Такой простой ход здорово воодушевил людей. Баньку соорудили быстро, парились с наслаждением. Чтобы не терять зря время, пока строится баня, Лаптев приказал заготовить хотя бы часть материалов для постройки домов на зиму. А через два дня «Якуцк» вышел к океану с чисто выкупанным экипажем, готовым к любым испытаниям.
Работа кипела. Смогли нанести на карту большой участок побережья. Неделя шла за неделей. Для того чтобы дело спорилось быстрее, Лаптев разделил экипаж. Кто-то на шлюпках осматривал мысы и заливы, кто-то на собачьей упряжке уходил по припайному льду вдоль берега, кто-то на корабле составлял описи вчерашних экспедиций.
Погода всё ещё была относительно тёплой, так что на совещании офицеров было принято решение продлить экспедицию ещё на неделю, а затем возвращаться к месту зимовки. Прямо во время совещания корабль тряхнуло. Послышался хруст ломающегося дерева, крики матросов. Когда Лаптев выбежал на палубу, «Якуцк» уже дал заметный крен на нос.
Выяснилось, что вперёдсмотрящий пропустил подводный айсберг и парусник налетел на него на полном ходу: вокруг были дрейфующие льды. В обычной ситуации это не стало бы большой проблемой, но сейчас ход был потерян, через пробоину поступала вода. Матросы заделывали дыру просмолённой парусиной, заставляли её мешками с песком, забивали досками. Льды всё плотнее окружали корабль. По морскому уставу, моряки обязаны были бороться за живучесть корабля до последнего. Лаптев же, оценив обстановку, дал команду направиться на вёслах к прибрежному льду и выгружать содержимое трюма. Некоторые офицеры были недовольны, считая это нарушением устава. Но приказ есть приказ – стали выгружаться.
Тем временем ветер нагнал большое количество льдин, корабль зажало. Вскоре послышался новый треск. Парусник раздавило, как ореховую скорлупу. На глазах у потрясённых моряков «Якуцк» ушёл под воду.
Однако от места разгрузки до берега оставалось около версты. Когда начали переносить туда сохранённый груз, а также паруса и такелаж, выяснилось, что между берегом и припаем промоина около ста метров. Выхода не было – пришлось прыгать в воду и переправлять груз на себе. После этого двинулись по берегу к месту зимовки, где в амбаре были сложены основные запасы. В пути многие заболели, простудившись при спасении «Якуцка». Пока добрались, умерло тринадцать человек. Их несли с собой. Это очень угнетало команду. По приходе первым делом похоронили умерших. Затем начали строительство домов на зиму. Очень пригодились материалы, которые Лаптев приказал заготовить, пока строили баньку во время прошлой стоянки. Достраивали дома уже под снегом, страдая от морозов и стужи.
Настроение у всех было паршивым: корабль утерян, цель не достигнута. Товарищи погибли, считай, зря. Лаптев видел отчаяние экипажа, но повлиять на ситуацию не мог – не чувствовал в себе какой-то особой силы, той самой, которая и определяет капитана. Ситуация всё ухудшалась. Уныние становилось общим. Находиться со всеми было уже почти невозможно. Лаптев вышел. Небо давило чернотой. Он закрыл глаза.
– Господи, помилуй мя, грешного…
Лаптев прислушивался к себе, ожидая хоть какого-то ответа на свою молитву. Ничего. Надо возвращаться. Он вздохнул, открыл глаза и замер…
Всё небо переливалось невероятных цветов потоками света! Северное сияние то возносилось ввысь, то разливалось до горизонта. Световые столбы перетекали, обволакивали небосвод, согревая душу. Слёзы, благодатные слёзы потекли по его щекам. Вот он – ответ…
Капитан тут же вспомнил, как впервые увидел северное сияние в одном из фьордов Норвегии, как тогда сокрушался, что нет такой красоты в России… Есть! Во сто раз краше! Лаптев улыбнулся, раскинул руки, открылся небу, закричал на всю Арктику:
– Благодарю тебя, Господи!
На его крик из дома выглянул Челюскин:
– Что-то случилось?
– Случилось. Полундра! Все на выход!
Штурман ничего не понял, но, повернувшись к дому, заорал:
– Поднять полундру!
Из дома выбежали моряки, некоторые с ружьями.
Как же они удивились, когда Лаптев приказал… играть в снежки. Команда оторопела, никто не двигался. Капитану пришлось запулить снежком прямо в недовольного боцмана Медведева. Начали вяло, но уже через несколько минут моряки носились вокруг дома, швыряясь снежками, умываясь снегом, толкаясь, как дети, переродившиеся, словно сбросившие с себя непосильный душевный груз.
И сияние было над ними.
Наконец угомонились. Все пошли в дом. Лаптев остался на морозе. Хорошо-то как… Но на смену ликованию пришёл вопрос: что дальше? Как двигаться? Как продолжать экспедицию? Как выполнить приказ?..
Вдруг он услышал писк. Лаптев не поверил своим ушам. Показалось… Писк повторился. Капитан рванул на звук. Проваливаясь по грудь в снег, поднимаясь на бурелом, чтоб хоть что-то увидеть и прислушаться, он стремился к тому месту, откуда шёл этот беспокоящий душу звук.
Выйдя на освещённую северным сиянием поляну, Харитон замер. Сквозь сугробы пробирался щенок. Откуда он здесь?! Увидев его, малыш замер. По его реакции Лаптев понял – щенок впервые видит человека. «Ишь ты! Любознательный какой, – усмехнулся Лаптев. – Путешественник, как и я…» Лаптев сделал шаг, щенок попятился. Лаптев остановился.
– Не убегай, дураха… Пропадёшь ведь…
Лаптев сделал ещё шаг, щенок рванул в сторону. Ему легко бежать – он-то под наст не проваливается… Харитон не знал, как быть. Вдруг, неожиданно для самого себя, крикнул:
– Тиран, стоять!
Щенок замер как вкопанный. Лаптев был потрясён.
– Тиран, ко мне!
Но щенок не двинулся с места. Правда, и убегать больше не стал. Лаптев добрёл до него по снегу, обнял, сунул за пазуху, и, пока пробирался по сугроба