– Гут! – оценил генерал. – Господин Зонненфельд, все организовано блестяще. Я не сторонник перевода офицеров с фронта в тыл и скептически воспринял весть о вашем назначении, но теперь вынужден признать, что ошибался. Ваша дивизия потеряла толкового интендантуррата, но группа армий его приобрела. Примите мою благодарность.
Крайнев вытянулся и щелкнул каблуками.
– Я согласен с генералом, – важно добавил начальник СД, – но меня волнует одно обстоятельство. Весь обслуживающий персонал в столовых, кроме поваров, – русские?
Крайнев подтвердил.
– Вы можете гарантировать, что никому из них не придет в голову подсыпать в пищу яду?
– Прошу следовать за мной! – предложил Крайнев.
Он отвел делегацию в неприметное здание, прятавшееся за одним из бараков. Когда офицеры зашли внутрь, они замерли в недоумении. За длинным столом из некрашеных досок сидело два десятка детей разного возраста. Все они жадно ели.
– Как вы, наверное, заметили, господа, – сказал Крайнев. – Среди русских, работающих в столовой, нет юных девушек. Преимущественно женщины зрелого возраста. Это не случайно. У каждой есть дети, все они за этим столом. Дети получают пищу со всех кухонь, причем, кому из какой кухни достанется еда, определить невозможно – распределение порций случайно. Если какой-либо русской вздумается подсыпать в пищу яд, она отравит своего ребенка. Если такая безумная все же найдется, ее схватят за руку другие русские, которые любят своих детей больше.
– Просто и эффективно! – восхитился начальник СД. – Вы умница, Зонненфельд!
Генерал одобрительно кивнул, и делегация отправилась в гостиницу Эльзы, где для высоких гостей был накрыт богатый стол. Угощали делегацию по-русски обильно и вкусно, генерал и его свита покинули N вполне довольными. Хмурился только Бюхнер.
– Вы кормите русских детей немецкими сосисками! – сказал он Крайневу. – Это расточительно!
– Вы слышали, почему это делаю! – возразил Крайнев.
– Достаточно одной сосиски на всех! – не согласился Бюхнер. – Пусть пробуют по очереди! Вовсе не обязательно отваливать маленьким русским по полной порции! Это продукты вермахта!
«Не тебе, ворюге, меня учить!» – подумал Крайнев, пообещав учесть замечание начальника.
На самом деле он кормил детей по другой причине. Эльза просила взять на работу самых обездоленных. У всех женщин, работающих в столовых, не было мужей: погибли или пропали без вести. Семьи голодали. Крайнев понимал, что матери обязательно станут таскать еду детям, рискуя попасться на воровстве. У немцев с этим было строго, уличенного в преступлении в лучшем случае выгоняли, но могли и в лагерь отправить. Территория станции обнесена колючей проволокой, часовые у входа проверяют сумки, русских обыскивают. Крайнев своими глазами видел, как солдаты зверски избивали подростка из паровозных мастерских, утащившего отвертку. Крайнев долго думал и нашел выход…
Поразмыслив над словами Бюхнера, Крайнев решил их игнорировать, а паче интендант станет настаивать, напомнить о пяти тысячах марок. За что плачено? Если начальник полезет в бутылку, можно предложить Бюхнеру самому заняться столовыми. Крайнев был абсолютно уверен, что вороватый интендантуррат от такой перспективы придет в ужас – служба на станции была чрезвычайно тяжелой и хлопотной. Крайнев уходил на работу затемно, возвращался поздно, с Эльзой они не виделись днями, хотя ночевали под одной крышей. Крайнева это устраивало – он до сих пор не мог преодолеть чувство вины перед Настей. Эльза вздыхала, но не сетовала: ее грела сама мысль, что любимый рядом.
…Николай появился через неделю после возвращения Крайнева в N. Вечером в дом Эльзы постучал неприметный человек с корзинкой и предложил купить у него пирожные. Виктор был дома, продавца впустил. Гость поставил корзинку на стол, откинул прикрывавшее пирожные полотенце, после чего спокойно произнес пароль.
– Я открываю кондитерскую неподалеку, – сказал Николай (так он представился). – Нет ничего необычного в том, что кондитер носит свежую выпечку по домам. В этом доме живет дама, а женщины любят сладкое.
– Как думаете передавать сведения в Москву? – поинтересовался Крайнев.
– По радио.
– Ежедневный выход в эфир? Вас запеленгуют мгновенно!
– Не запеленгуют, – сказал Николай. – Примем меры. В N я не один. Добытые вами бланки аусвайсов пригодились.
– Познакомите меня с членами группы?
– Нет. Им не следует знать вас, вам нежелательно видеть их. Связь через меня.
– Пусть! – согласился Крайнев. – Не сочтите меня трусом, но рано или поздно немцы перехватят донесение и расшифруют – дешифровальщики у них хорошие. Станет ясно, что источник сведений находится на станции, причем, судя по его информированности, круг подозреваемых весьма узок.
– Никто не считает вас трусом, – сказал Николай. – Для этого нет оснований. Наоборот. В Москве меня предупредили: вы склонны к неоправданному риску. Мне нравится ваша осторожность, но вы зря беспокоитесь. Если немцы расшифруют донесение, то не смогут его прочесть.
– Почему?
– Перед шифровкой я переведу текст на язык одной малой народности СССР. В Москве есть люди, знающие этот язык, а вот в Германии – вряд ли. Особенно среди дешифровальщиков.
Крайнев внимательно посмотрел на плоское, скуластое лицо Николая и больше вопросов не задавал. Через день после этого визита над N появился самолет с красными звездами на крыльях. Он неторопливо облетел город и окрестности и был отогнан спешно вызванными немецкими истребителями. Истребители пытались самолет сбить, но он скрылся в облаках. А на следующий день прилетели бомбардировщики. Они деловито забросали фугасными бомбами несколько расположенных в окрестностях N воинских частей, уделив особое внимание той, возле которой Виктор с Эльзой некогда устроили пикник. Крайнев узнал это, прослушав запись, сделанную Эльзой в ресторане. Судя по горячности немецких офицеров, налет оказался чрезвычайно эффективным (Крайнев с удовольствием указал это в донесении): погибло не менее четырех сотен немцев, еще большее число ранено, батальон связи с его приемо-передающей аппаратурой, станцией пеленгации и антеннами перестал существовать. Говорившие сетовали, что восстановить узел связи и слежения получится не скоро: у вермахта не хватает техники и специалистов, а центральный фронт в данный момент – спокойное место, горячие бои идут на Украине. Туда в первоочередном порядке идут подкрепления.
В N давно не видели русских самолетов, налет произвел панику. В городе ужесточили комендантский час и светомаскировку. Крайнев получил нечаянные выходные. Опасаясь повторных налетов, немцы временно закрыли станцию: эшелоны следовали через N без остановок и преимущественно ночами. Обслуживающему персоналу велели сидеть дома. Виктор подчинился и три дня бездельничал. Эльза была в восторге. Забросив дела в гостинице, она не отходила от возлюбленного. Они вместе ели, спали, мылись, разве что в уборную ходили порознь.
– Пусть бы самолеты еще прилетели! – сказала Эльза на третий день. – Так хорошо с тобой!
Крайнев вздохнул.
– Грех радоваться! – сказала Эльза, по-своему поняв его вздох. – Но я не могу удержаться. Умом понимаю: погибли люди…
– Это не люди! – сказал Крайнев. – Фашисты… Видела, что вытворяют?!
– Где? С начала войны не выезжала из города.
Эльза прижалась щекой к его плечу, Крайнев стал рассказывать. О гибели Брагина и сопровождавшего его бойца, о лагере для военнопленных в Городе, намерении немцев расстрелять городских евреев, пытках и убийстве семьи Мони Иткина, уничтожении жителей Вдовска… Эльза плакала, он осторожно стирал слезы с ее лица, но продолжал. После того как он закончил, Эльза долго молчала.
– Всегда знала, что ты замечательный человек, – вымолвила она, наконец. – Я тобою горжусь!
Виктор не ответил.
– Не вздумай возражать! – сердито сказала Эльза, хотя Крайнев ничего такого и не думал. – Расскажи о себе! Ты обо мне все знаешь, а я о тебе – ничего. Хоть немножко!
Крайнев, выбирая слова, рассказал о родителях, бабушке, учебе в училище.
– Не могу поверить, что ты интендант! – сказала Эльза. – После того как ты воевал в сорок первом. Да и здесь… Кем ты хотел стать в детстве?
– Переводчиком.
– Вправду знаешь два языка?
Крайнев задумался и продекламировал по-английски эпитафию на могиле Шекспира, сочиненную самим драматургом.
– Как по-английски «я тебя люблю»? – спросила Эльза.
Крайнев сказал.
– Звучит лучше, чем по-немецки, – сказала Эльза.
Виктор улыбнулся и произнес фразу по-украински, затем – на белорусском и польском.
– Приятно, когда тебе объясняются в любви на стольких языках! – сказала Эльза. – Интересно, если по-белорусски «любить» – это «кахать», то ты «каханый»?
– А ты «каханка».
– Мне нравится! – сказала Эльза. – Хорошо знать много языков!
– Лучше иметь один свой и держать его за зубами! – возразил Крайнев.
– Не-е! – не согласилась Эльза. – За зубами плохо. Какой тогда французский поцелуй?
Она тут же продемонстрировала Крайневу, что его высказывание необдуманно. Виктор вынужден был согласиться. В наказание Эльза велела ему трижды поцеловать ее по-французски. Однако уже второй поцелуй перерос в контакты второго рода, которые по взаимному согласию продолжались до полного изнеможения сторон. Эльза сразу уснула, а Крайнев долго лежал с открытыми глазами. Ему было неловко осознавать, что его отношение к Эльзе все более определялось словом «кахать». Это было неправильно – любить одновременно двух женщин, но в реальности получалось именно так. Они были очень непохожи: стеснительная, тихая Настя и раскрепощенная в любви, но жесткая в деле Эльза. В сознании Крайнева они сливались в один образ, индивидуальные черты одной дополняли другую, причем, получалось не нечто искусственное, а наоборот – близкое и родное. «Может, правы мусульмане, заводя несколько жен? – подумал Крайнев и тут же пристыдил себя за такую мысль. – Распутник! Сатир! Бабник!..» – заклеймил он себя, но придвинулся ближе к Эльзе. Она прижалась горячим телом, и Крайнев, засыпая, подумал, что в исламе все же что-то есть…