Кончал купца, где вырезал солдат —
Держал пути военные под страхом.
Настал конец владычества орла: Чреда атак вандалов, готов, гуннов
Державу Рима в клочья разнесла,
С нее как пыль величье славы сдунув.
Распался мир на Запад и Восток,
Напитан чуждой христианской новью.
Еще один истории бросок —
И пройден долгий путь к средневековью.
В дела людские и событий ход .
Порой природа вносит измененья —
Скрывает царства под разливом вод
И города —под пеплом изверженья,
Хамсин багровый тучами песка
Сжигает жизнь цветущих поселений, От мора гибнут грозные войска,
А не в боях, не на полях сражений...
Не натиск орд народов кочевых
Античный город ввергнул в пораженье –
Массивы стен и башен крепостных
В короткий миг смело землетрясенье.
Слепою силой не один квартал
Жилых домов разбит, как лбом тарана, На месте улиц — каменный завал,
На площадях — раздолье для бурьяна.
Прекрасным слыл античный Херсонес —
Ничтожным стал Херсоном в веке пятом.
Стряслась беда, но город не исчез
И возрождался дважды пред закатом.
Еще пройти немалый должен срок,
Когда он станет мертвым городищем, В письме уставном летописных строк
Еще мы Корсунь греческий отыщем...
Комит светлейший, некто Диоген,
По повеленью кесаря Зенона
Исправил кладку обветшавших стен
На деньги мытниц самого Херсона.
Кто знает, как-то преуспел комит
В работе сложной и достиг ли цели, Лишь серый камень с надписью гласит, Что он отстроил башню цитадели.
Юстиниан спустя полсотни лет
Застройку вел и здесь, и на Боспоре; Не сразу вдруг оправился от бед
Сей пункт торговый на Эвксинском море.
Из Ватикана изгнанный Мартин
Писал, что город — бедный, просто нищий, Еще как варвар дик христианин,
Не раздобудешь ни вина, ни пищи.
В достатке жил херсонесит давно,
Располагал богатою казною,
На вывоз гнал пшеничное зерно,
Вел торг вином, соленою хамсою.
Теперь он — жалкой бедности пример: Мошну не тянет бронзовый ассарий, Ладонь не греет золотой статер,
Не тешит глаз серебряный денарий.
И вышло так, почти само собой,
Что град Херсон стал фемой Византии, Он низведен изменчивой судьбой
До форпоста ее периферии.
Нам не узнать, кто первый окружил
Жилища рвом, дубовым палисадом,
Кто камень к камню в стены уложил, Назвав селенье укрепленным градом.
Не вечны люди, но плоды трудов
Они, уйдя, потомкам оставляют —
Вот почему срок жизни городов
Не человечьим веком измеряют...
Свой путь Херсон и дале продолжал
С времен Зенона, исцеляя раны,
Ему хазарин рабством угрожал,
Но с ним считались жадные каганы.
В нем в ссылке жил Второй Юстиниан,.
Когда того Леонтий сбросил с трона, Здесь восставал на кесаря Вардан
И строил храмы Коматир Петрона.
Удобным местом город наделен:
Сошлись к нему степные тракты, реки, Пути морские — как бы в центре он
И при дороге «из варягов — в греки».
Везет товар транзитом русский гость, Купец восточный, западный меркатор, А город мзду гребет за горстью горсть, Как повелел ромейский император.
В нем обитал не только грек один —
Здесь жил и росс, варяг, еврей, хазарин, Сюда стремился ловкий армянин,
Бежал от рабства сумрачный болгарин.
Монах-философ Константин-Кирилл,
Святейший муж, славянский просветитель, В Саркел проездом город посетил
Как истой веры прочную обитель.
В тиши базилик славили Христа,
Огонь лампад мерцал под каждой крышей.
И с твердью стен и с сенью от креста
В десятый век Херсон богатым вышел, И, если б длилась мирная пора,
Достиг бы он и большего расцвета, Но дотянулась от брегов Днепра
К нему рука язычника-соседа.
Владимир Солнце Красно, светлый князь, Помог войсками в деле Цареграду,
Просил отдать, еще не окрестясь,
Царевну Анну в жены, как награду, И был разгневан, получив отказ,
Пришел с угрозой к городу Херсону, Решив, как делал это много раз,
С ним поступить по своему закону.
Князь не шутил в делах войны, о нет!
Братоубийце не до шуток было.
Листая повесть стародавних лет,
Представь себе, как все происходило...
Херсон в кольце из каменных оград —
Воздвиг с умом их не один строитель —
Дружину бьет шесть месяцев подряд, Ему не страшен алчущий воитель.
Осаде трудной не видать конца,
Не взять преграды в лобовой атаке, Но велико желанье у бойца
Сойтись грудь-о-грудь в рукопашной драке.
Как много в войнах пало крепостей, Без счета войск не избежало плена, Когда на почве пагубных страстей
Взрастала тайно подлая измена!...
Послал врагу священник Анастас
Письмо стрелой: «Там — нить водопровода».
Князь приказал дружинникам тотчас
Копать, найти и перерезать воду.
Другой предатель, Ждьберн, ему открыл, Где тайный путь для хлебного подвоза —
Дорогу в город князь перерубил,
Не пропустил ни одного обоза.
Херсон от жажды, глада изнемог,
Открыл «на милость недруга» ворота,
И наконец-то князь Владимир смог
С дружиной въехать внутрь его оплота…
Историк некий твердо убежден:
Успех достигнут был совсем иначе, И не изменой Корсунь побежден,
А был намерен к добровольной сдаче; Мол, летописец кое-что приврал,
И с Анастасом эпизод измыслен,
Что князь всерьез Херсон не воевал
И к миролюбцам должен быть причислен.
Нет, Нестор точен! Переписчик лжет: Де, князь, войдя, всех обласкал достойно, -
Смешон такой кампании исход:
Жесток был деспот в беспрерывных войнах-
В одной из старых пожелтевших книг
Читай: когда закончилась осада,
Кровавый день настал — резня и крик, Грабеж — дружине княжеской награда.
Владимир сам позверствовать непрочь: Он разъярен нелегкою победой,
Связал стратига, обесчестил дочь, Как поступил он в Полоцке с Рогнедой.
Строчит угрозы в грамотах к царям, В Константинополь шлет гонцов, за море:
«Царевну — мне! Не то и вам воздам
Такое же, как Корсуню, я вскоре».
Снедает князя не к царевне страсть —
Наложниц, жен полно в его чертоге: Опору ищет он в борьбе за власть
В единой вере, в христианском боге, Хотя с млада в язычестве возрос...
Торопит он с ответом Византию.
Поможет Русь прибрать к рукам Христос, Ярмом смиренья сдавит ее выю...
В тот год Владимир венчан с Анной был-
В одном из храмов Корсуня крестился, Изрядный груз добычи прихватил
И со дружиной в Киев воротился,
Низверг Перунов с киевских холмов, Не укротив молитвой буйный норов, Крестил вначале дюжину сынов,
А день спустя, без долгих уговоров, Плетьми загнал народ в поток Днепра, Заставил низко кланяться иконам —
Пришла на Русь христовая пора
С лампадной гарью, с колокольным звоном.
Большой ли — малый причинил урон
Князь-неофит Херсону в озлобленьи, И был ли он разграблен и сожжен —
На этот счет историк в разномненьи.
И не пришел к согласью до сих пор...
На город взгляд направим непредвзятый—
Скопленья угля разрешают спор:
В дыму пожара кончен век десятый.
Минуть успело лет за семьдесят —
Навесил вновь в претории ворота
Архистратиг патриций Алеат
И порт расчистил для стоянки флота.
Еще столетье... и, почти как встарь, На стогнах — торг, толкучка, гул оравы, И каждый вносит лепту на алтарь,
Но далеко, увы, до прежней славы.
Когда тумены яростных татар
Под бунчуком хромого Субудея
Ворвались в Крым и, как степной пожар,.
В два дня спалили славную Сугдею, То старый город не был покорен,
Но срок ему неумолимым роком
Уже отмерен — Корсунь обречен
У Золотой Орды почти под боком.
Еще серпом махал на поле жнец
И вел рыбак добычливую ловлю,
Но хлынул в Крым из Генуи купец,
Отбил барыш, прибрал к рукам торговлю.
Ютился житель в тесноте домов,
Молил с надеждой в сумраке часовен:
«Не оставляй, всевышний, без кормов, Не угаси, господь, огонь жаровен...»
Под дробь копыт, под свист кривых клинков, От жажды крови ноя и зверея,
У рубежа тимуровых веков
Головорезы хана Едигея
Ворвались в город... Он дотла спален, Разграблен вдрызг. Руины, пепелище...
Был Хероcонес, был Корсунь, был Херсон!
Увы, осталось только городище...
Нет, не святой водою окроплен
Клочок земли полуденного края!
Ты потревожь его бессрочный сон,
Воспоминаньем время возвращая.
Пусть в струях Леты — Тартара реки —
Нашла забвенье сотня поколений —
Ты ощути тепло чужой руки
В холодном камне рухнувших строений.
Пусть полон склеп безмолвных черепов, Но их оскалы не посеят страха,
Когда ты искрой мысли, силой слов
Поднимешь к жизни мертвых из-под праха.
При свете дня, в безлунье, при луне, В молчаньи штиля, в реве непогоды
Всплывают явью, как в тревожном сне, Былых времен событья, эпизоды.
Давным-давно огонь лампад угас, С известки хмурь святого лика смыта, Алтарь упал, исчез иконостас,
До стертых плит базилика разбита.
Но, видишь, спичка вспыхнула в ночи
Над беспробудно-мертвенным покоем —
Как будто слабый огонек свечи
Затрепетал от вздоха над налоем...
На море — крейсер, дым и свист турбин: Двадцатый век, совсем другая эра!
Нет, это режет вспененный Эвксин, На север правя курс, пентеконтера...
Толпу ребят ведет музейный гид,
Они галдят и полны интереса —
в их голосах, прислушайся, звенит, Как эхо, смех мальчишек Херсонеса...
Иная жизнь сейчас бурлит окрест,
Тысячелетья скрыты под ногами,
Но на прошедшем не поставить крест —
Оно навечно остается с нами.