Со снекки полетел целый ливень дротиков, вонзаясь в наши щиты и борта драккара. Дробный звук напоминал катящиеся с деревянной крыши камешки, но порой среди этой дроби слышались и вскрики раненых. Дротики пробивали щиты насквозь, хоть и несильно. Но поцарапать всё же могли.
— Бей! — крикнул я, когда поток вражеских снарядов иссяк.
И теперь мы принялись отвечать тем же самым. Главное, собрать потом всё, что не упало в море.
На какой-то особый результат я и не надеялся, крепкие деревянные щиты оберегали и нас, и их. Но в бою ворочать щитом, в котором застряла длинная сулица, почти нереально.
Раздался зычный крик, и в нашу сторону полетели крюки и кошки. Синхронно, отточенным движением, будто эти пираты всю жизнь только и делали, что брали суда на абордаж. А потом «Морского сокола» рывками начали подтаскивать к вражескому кораблю. Рубить канаты и отцеплять крюки было бесполезно, мы только зря потратим время, их слишком много.
— Стена щитов! — прокричал я.
Уж лучше встретить дорогих гостей доброй сталью. Я потянул из-за пояса верный топор, в этой ситуации он подходил вернее всего.
Мой щит сомкнулся со щитом Кьяртана, его щит плотно прижался к щиту Вестгейра и так далее, пока все не превратились в единое целое. Защищать наш корабль мы будем до последней капли крови.
Людей на снекке было не больше, чем у нас, примерно столько же, да и мы все были воинами, а не купцами. Преимущество внезапности пираты утратили, но всё равно упрямо подтягивали корабли друг к другу, чтобы рвануть на абордаж. Отчаяние и голод порой толкают на самые безумные поступки.
Борта кораблей столкнулись с грохотом и шумом, палуба качнулась под ногами так, что я едва устоял, и в этот же момент на борт «Морского сокола» с рёвом и воинственными криками полезли противники. Мне вдруг вспомнились пятна крови на скамьях драккара в день, когда мы купили его в Кембридже. Однажды его уже брали на абордаж.
— Бей! — проревел я.
Защищаться обычно проще, чем атаковать. Вот и мы приняли первые удары пиратов на щиты, сразу же пытаясь сбросить их обратно на борт снекки. Застучали топоры по дереву, злые крики пиратов начали перемежаться воплями раненых. И наших, и их.
Я вскинул щит, закрываясь от очередного удара, принял чей-то топор прямо на металлический умбон, тут же рванул его вниз, чтобы ударить самому. Что-то прилетело в шлем, из глаз посыпались звёзды и я автоматически закрыл голову щитом, но строя не нарушил. Шлем защитил, хотя ощущение было такое, словно бы мне встряхнули все мозги до основания. Лучше такие удары не пропускать. Даже вскользь, как сейчас.
И всё же мы теснили их. Не давали прорваться на борт и закрепиться здесь, хоть это и было непросто. Пылкая ярость против мрачной решимости защищаться до конца. И пока что силы оставались равны.
Мы все понимали, что пощады не будет никому. Ни нам, если мы проиграем, ни пиратам, если мы победим, и поэтому все дрались с максимальным ожесточением.
Больше я не подставлялся под удары, вовремя закрываясь изрубленным уже щитом. Зато мой топор то и дело собирал жатву. Пираты явно были победнее нас и намеревались разжиться не только нашим грузом, но и нашими кольчугами.
Вот только мы им этого не позволим.
Нам удалось остановить первоначальный натиск, выбить пиратов обратно на их снекку, но отступать они не собирались. Обе стороны понесли потери, и павшие требовали отмщения, здесь и сейчас.
И теперь уже нам пришлось ломать строй и перебираться через борта сцепленных кораблей, благо, их снекка сидела в воде чуть ниже «Морского сокола», и штурмовать сверху вниз проще, чем снизу вверх. И наши противники не успели выставить собственную стену щитов, так что теперь решала не выучка и дисциплина, а храбрость, сила и личное мастерство.
Теперь в дело пошёл Кровопийца, радостно покинувший ножны, чтобы вкусить свежей крови, в таких поединках лучше фехтовать мечом, нежели охаживать противника топором, словно дубиной. И я обрушился на первого из врагов, на вражеского хёвдинга, который продолжал скалить зубы и улыбаться, пока я наседал на него, оттесняя к противоположному борту.
Он был массивнее и опытнее, я был моложе и быстрее, к тому же его защищала только льняная рубаха, а я был одет в кольчугу. Ублюдок тоже дрался мечом, всё время пытаясь поймать меня на какой-нибудь финт, но я не давал ему подобной возможности. Ежедневные тренировки во время зимовок здорово меня поднатаскали.
Рядом с нами бились и другие, весь бой развалился на серию отдельных стычек, практически поединков, и мы постепенно одерживали верх над местными пиратами. По сравнению с передовыми частями нортумбрийской армии эти пираты казались просто помехой на пути.
Вражеский вождь попытался полоснуть меня по ноге, торчащей из-под щита, и на этот раз я не стал отступать, а наоборот, сделал шаг навстречу, толкая пирата щитом. Дзынькнул металл, его меч встретился с железной полосой в моём сапоге, и он этого не ожидал. Зато я, не теряя времени, добавил щитом ещё раз, оглушая его, а потом Кровопийца добрался до его незащищённого тела, разрубая ключицу и разрезая артерии.
Ноге, конечно, больно, будет здоровенный синяк, но это ерунда. Главное, их отряд обезглавлен, и я тут же переключился на другого пирата, помогая Рагнвальду и Хромунду, которые с двух сторон атаковали здоровенного викинга, будто псы, нападающие на кабана.
Вскоре всё было кончено.
— Расцепляйте корабли, братцы, — выдохнул я.
В этой драке мы не заработали ни богатства, ни славы, наоборот. Только потеряли. Снекка не в счёт, она пойдёт ко дну, личные трофеи тоже. Что хуже всего — в бою среди прочих погиб Гуннстейн. Мы остались без кормчего.
Глава 2
У меня было такое чувство, будто я в этом бою лишился не просто чего-то очень важного, а словно бы я лишился правой руки. Старик и в самом деле был моей правой рукой, а его знания и умения не раз выручали всю команду, и, по-хорошему, после смерти Кетиля надо было выбирать вождём именно его, но по своему характеру Гуннстейн привык подчиняться, а не командовать.
Кроме него погибли и другие, Стюрмир, Гейр, Хаки, Маленький Гудорм, многие оказались ранены. Эти датчане, эти пираты… Напали очень уж невовремя и дрались как черти.
Меня и самого мутило, по мускулам растекалась предательская слабость, такая, что я не мог даже поднять руки, а голова после пропущенного удара болела так, что каждый звук вызывал боль. Я даже не сдержался и блеванул за борт, словно мальчишка, впервые оказавшийся на корабле. На моём шлеме осталась неслабая такая вмятина, и я легко представил, как лопнула бы моя голова, не будь на ней этого самого шлема.
Стало жутковато.
— Клянусь, это люди Рагнарсонов, — произнёс Олаф, раздевая ещё одного убитого пирата.
— Ты их знаешь? — спросил Лейф.
— Впервые вижу, — отрезал Олаф. — Просто чуйка.
— Весть не могла добраться так быстро, — возразил Торбьерн, и все остальные согласно закивали. Всё-таки, мы покинули Англию самыми первыми.
— Ну а кто ещё станет разбойничать в Скагерраке? — буркнул Олаф. — Либо их люди, либо с их ведома.
— Да кто угодно, если он достаточно отчаялся, — сказал Асмунд.
— Говорил же, к северу надо повернуть, — сказал Олаф. — Ещё, кстати, не поздно. Косматый нас примет.
Я хотел что-то ответить, но вместо слов сумел исторгнуть только очередную порцию блевотины.
— Мы вроде уже всё решили, — вместо меня ответил Рагнвальд.
— Разве? — хмыкнул Олаф.
— Да, — выдавил я. — Перетаскивайте всё ценное на драккар, расцепляйте корабли, топите это корыто и сваливаем.
— Тут и ценного-то почти нет, один только парус, — буркнул Кьяртан.
— Хотя бы его тогда берите, — сказал я.
Моряки ловко убрали парус со снекки, который продолжал тянуть оба корабля, свернули, закинули на борт драккара. Забирали всё хоть мало-мальски ценное, всё, что могло пригодиться, а убитых, наоборот, перетащили на пиратское судно. Затем Даг прорубил в его днище дыру, и снекка медленно начала погружаться на дно пролива, оставляя после себя лишь буруны и пену.
А потом «Морской сокол» двинулся дальше, как ни в чём не бывало. Я стоял, держась за рулевое весло из последних сил, и размышлял о том, кто мог бы заменить Гуннстейна. В принципе, почти кто угодно, рулить драккаром не так уж сложно, но надо ведь не просто рулить. Надо знать все морские пути, помнить фарватеры и течения, удобные бухты и фьорды. Старик был самым опытным мореходом среди нас.
Наконец, я остановил свой выбор на том, кому доверял больше всего из команды.
— Торбьерн! Брат, смени меня, — попросил я.
Кузен нехотя повернулся ко мне. Я знал, что он больше грезил славой поэта, а не моряка, но одно другому не мешает.
— Зачем? — вдруг фыркнул он, и меня удивила неприкрытая враждебность в его тоне. — Это ты у нас вождь, любимец Одина, ты и веди.
Я даже на мгновение растерялся.
— Затем, — сказал я, не найдя ответа получше. — Кьяртан, смени меня.
Этот спорить не стал. В конце концов, Кьяртан любил корабли, и многое на «Морском соколе» было сделано или отремонтировано его руками, так что за драккар можно быть спокойным. А вот поведение некоторых моих соратников меня тревожило.
Я уселся на колченогий табурет рядом с рулевым веслом, на котором прежде любил сиживать Гуннстейн.
— Чего это с ним? — тихо спросил я.
Кьяртан обернулся, взглянул на меня, на Торбьерна.
— Завидует, — так же тихо сказал он.
— Чего? — протянул я.
Мне даже в голову такое не пришло. Было бы чему завидовать. Куча ответственности на плечах, вражда с самыми могущественными людьми севера, гуляющий ветер в карманах. Даже не знаю, что из этого могло так расстроить кузена.
— Завидует, — повторил Кьяртан. — Сам посуди. Он же скальдом мечтает стать.
— Ну и что, — не понял я.
— Он, может, мечтал так же вису на пиру сказать, сходу, без подготовки, — пояснил Кьяртан. — Да ещё кому, всем братьям Рагнарсонам. Уж это-то точно запомнят.