Родила четырех сыновей, и все вышли в люди. Вела большое хозяйство, готовила, мыла посуду, стирала, убиралась и делала покупки. И никогда не жаловалась на мужа – не видела причин.
Никогда пальцем ее не тронул, даже когда бывал пьян. Изменял ли? Наверное, изменял, но, по ее рассуждению, в разумных пределах. Мужчины есть мужчины… конечно, несколько раз всплакнула, обнаружив, что его сорочка пахнет чужими духами, но нашла силы заставить себя забыть и не задавать вопросов.
Ходил с ней в церковь по воскресеньям – большой подвиг с его стороны, если учесть, что он не разделяет ее веру. А она никогда не пыталась заниматься миссионерством и навязывать ему свое представление о вере и кротости.
А так, если посмотреть, – обоим повезло. Оба из бедных семей, никаких особых талантов – и воспитали четверых благополучных сыновей, купили виллу у моря на двести квадратных метров, две машины, катер… Бог не оставлял их, лик Его всегда был обращен к ним с сочувствием – грех жаловаться.
Майвор не знала что и думать. Наверняка вмешательство Бога, как и все остальное на земле. Появится удобный случай – попробует спросить Господа. Но Он вряд ли ответит… придется, как и всегда, полагаться на себя. Так и должно быть.
Но в ближайшие часы уединиться вряд ли удастся. Соседи по предложению Дональда собираются в их палатке. Надо принять их достойно. Она – замечательная хозяйка. Это Майвор слышала тысячу раз.
Надо оставаться самой собой, доброй и приветливой Майвор. Что бы ни случилось.
– И почему мы должны это делать?
– Потому что это весело, вот и все.
– Почему весело?
– Увидишь, глупый щен!
– Я не хочу больше играть в собак. Скажи сейчас.
– Что тебе сказать?
– Ну, насчет этого… с чудовищем.
– Не-а.
– Ты же обещала! Сказала, что…
– Сначала я должна быть уверена, что ты никому не разболтаешь.
– Никому.
– Клянешься?
– Да! Клянусь!
– Клянешься мамой? Повторяй: если я кому-то расскажу, пусть мама умрет!
– Ты что?!
– Вот видишь… точно разболтаешь.
– Сказал же – никому. Клянусь!
– Клянешься мамой?
Эмиль уставился на Молли как на сумасшедшую.
– Клянешься мамой?
– Клянусь.
– Нет, не так. Говори: если я кому-нибудь расскажу, пусть мама умрет.
– Если я кому-нибудь расскажу, пусть мама… нет, не хочу.
– Значит, достанешься монстру.
За столом в палатке у Дональда собрались семь человек. По трое по бокам и Дональд на председательском месте. Только перед Стефаном и Дональдом банки с пивом; остальные пьют воду, лимонад или вообще ничего не пьют – все-таки еще утро… наверное. Если верить часам – утро.
Дональд поделился открытием – работающее радио. Транзистор по-прежнему исправно гудел, и они, переглядываясь, прослушали «Хамбустинту в мини-юбке». Потом, без всякого представления, начался следующий лот – голоса диктора они так и не услышали.
Совещанием это можно было назвать с большой натяжкой – настроение подавленное. То и дело оглядывались на откинутый полог входа в палатку – не подошли ли остальные. Никто не произнес ни слова. Почему-то казалось важным, чтобы присутствовали все.
Дональд сделал большой глоток пива, откинулся на стульчике, положил руки на живот.
– Вот так вот…
Все закивали, подтверждая справедливость высказанной мысли, а Стефан даже сказал: «Да уж…» – что скорее прозвучало как благодарность за пиво.
Майвор обратила внимание: у Изабеллы сильно дрожат руки. Положила ладонь ей на предплечье.
– Вы нездоровы, дорогая?
Изабелла звучно проглотила слюну.
– Может быть, у вас найдется конфета?.. «Дайм» или «Марс»… все равно что.
Дональд хмыкнул:
– На сладенькое потянуло? Ну что ж, сладким – сладкое…
Он победоносно завертел головой, но никто даже не улыбнулся его шутке. Напрягся, чтобы придумать еще что-то в этом роде, но поймал на себе укоризненный взгляд Майвор и молча отпил еще глоток пива.
– Я позавчера испекла булочки, – сказала Майвор.
Изабелла сложила руки крестом и зябко потерла предплечья.
– Спасибо, пойдет.
Майвор, покряхтывая, поднялась по лесенке и скрылась за дверью.
Дональд неодобрительно посмотрел ей вслед, повернулся к Стефану, хотел что-то сказать, но раздумал. В палатке вновь воцарилось тягостное молчание.
Он обвел взглядом присутствующих и будто впервые заметил Леннарта и Улофа. Те устроились друг напротив друга в конце стола.
– А вы? – спросил Дональд. – Вы что за фигуры?
– Леннарт, – сказал Леннарт.
– Улоф, – сказал Улоф. – Леннарт и Улоф.
– Как бывшие лидеры нашей партии. Партии центра.
– Не помню таких. Фельдина [5] помню, а остальных нет. Зато могу перечислить всех американских президентов.
– Ничего себе… – сказал Леннарт.
– Ничего себе… – как эхо, повторил Улоф.
Глаза Дональда сузились – уж не насмехаются ли над ним эти дуболомы? Похоже, нет. Смотрят с интересом. Он начал загибать пальцы.
– Вашингтон, Адамс, Джефферсон, Мэдисон…
Краем глаза заметил, как Майвор осторожно спускается по лесенке с миской в руках. Он знал, как она относится к демонстрации его талантов, но остановиться уже не мог.
– Монро, Адамс, Джексон, ван Бурен, Гаррисон…
Майвор не успела поставить миску на стол, как Изабелла жадно схватила сразу две штуки и начала лихорадочно жевать. Майвор улыбнулась и кивнула Изабелле – инстинкт хозяйки. Всегда приятно, когда люди уплетают твою стряпню.
– Тайлер, Полк, Тейлор…
Стефан вздохнул. Ему не давала покоя эта чертова селедка. Наверняка три сотни банок. Загромоздят все проходы на складе, и куда их девать? Если бы только можно было сделать один-единственный звонок… а почему это невозможно? Конечно, где-нибудь в Норрланде, в самой глуши, далеко от моря, наверняка можно найти зоны, где нет покрытия… но это же не Норрланд! Настолько не Норрланд, насколько можно представить…
– Филмор, Пирс, Бьюкенен, Линкольн…
Дональд произносил фамилии, не сводя глаз с Леннарта и Улофа. Выхваченные прожектором взгляда Дональда, они словно замерли в ожидании следующего кадра. В этом перечислении длинного ряда давно отгремевших имен им виделось что-то агрессивное, даже пугающее. Им бы хотелось взять друг друга за руки, но, не сговариваясь, решили, что лучше этого не делать.
– Джонсон, Грант, Хейс, Гарфилд, Артур…
Карина перехватила взгляд Стефана в сторону входа и поняла: он думает о том же, что и она. Эмиль. Он уже полчаса с этой девчонкой. Больше всего ей хотелось выйти, взять Эмиля за руку и увести с собой, но она знала, что делать это не следует. Мальчику трудно сходиться с детьми, мешают робость и застенчивость. Что из этого следует? Из этого следует, что надо радоваться: Эмиль играет с девочкой. Она сделала некоторое усилие, чтобы заставить себя радоваться.
– Кливленд, Гаррисон, опять Кливленд…
Каждый раз, когда ему приходится демонстрировать свои способности, Дональд делает это с удовольствием. У каждого имени есть лицо, каждое имя – период в американской истории. Он никакой не эксперт, но эти имена, собранные в единый список, – это и есть Америка. Возможности. Люди находят в себе силы подняться над обделившей их при рождении судьбой, сами куют свое счастье, сбрасывают оковы прошлого и обретают то, к чему только и стоит стремиться. Обретают свободу. Эти имена… не столько список давно умерших людей, сколько молитва, бесконечно повторяющаяся литания.
– Мак-Кинли, Рузвельт, Тафт…
Изабелла приступила к четвертой булочке. Ей бы ничего не стоило расправиться со всей миской, а потом, как хищный ящер, скрыться в темном углу и замереть, переваривая жизненно необходимые калории. Болезнь помогает поддерживать форму, но платить приходится дорого.
– Вильсон, Гардинг… подождите… Вильсон, Гардинг…
Карина настолько упорно заставляла себя радоваться, что Эмиль нашел себе подружку, что не заметила, как он сам проскользнул в палатку, бросился к ней и, вздрагивая, спрятал лицо у нее на груди.
– Что с тобой, любимый мальчик?
Эмиль замотал головой и потерся лбом о ее ключицу.
– Вильсон, Гардинг… потом второй Рузвельт… а кто же между ними?
Карина подняла глаза. У входа, облокотившись на стойку каркаса, стояла Молли. Пожала плечами, покачала головой и невинно улыбнулась, словно хотела сказать «я-то тут при чем».
– Помогите же кто-нибудь… – растерянно сказал Дональд. – Вильсон, Гардинг и потом…
Наступило молчание, прерванное автомобильным сигналом.
Все вскочили с мест, и сразу стало понятно, почему не клеился разговор: они только и ждали этого гудка, просто инстинктивно не хотели в этом признаться. Что-то узнать.
Чуть не отталкивая друг друга, бросились к выходу. Молли уже ускакала. Только Дональд остался на своем месте. Уставился в пространство и шевелил губами, еле слышно повторяя:
– Один пропал. Одного не хватает.
Голод удалось кое-как утолить. Она прихватила последнюю булочку и с облегчением покинула палатку – вульгарнее обстановки в жизни не видела.
Как люди могут быть настолько лишенными вкуса?
Изабелла выросла в семье, где оба родителя были истинными эстетами, поэтому любое проявление дурновкусия вызывало у нее самый настоящий приступ тошноты, вплоть до рвоты. В их доме каждый предмет был тщательно отобран и помещен на долго обсуждаемое место. Ее комната напоминала скорее монашескую келью, чем девчачью спальню с мускулистыми красавцами на плакатах. Никаких селфи, никаких карточек футболистов, никаких замусоленных мишек.
Неделя в кемпинге стала для нее серьезным испытанием. Изабелла сама не знала, что она ожидала, но безвкусица в малейших деталях была просто оглушительной, а люди… возможно, они просто не показывали виду, старались приспособиться к этой безвкусице. Но, скорее всего, просто не замечали. Она возненавидела кемпер и возненавидела Петера – какого лешего он уговорил ее ввязаться в эту поездку? Какие-то у него детские воспоминания, как они с мамой жили в кемпинге, – мама, кемпинг, тяжел