Милость Тиберия
Тиберий не был родным сыном предыдущего владыки Рима – Октавиана Августа. Он родился в семье, далекой от самой высокой власти, и только череда случайностей вручила ему мировую державу, можно сказать, насильно, против его воли. Главные причины этих случайностей: изощренный ум его властолюбивой матери – Ливии и любвеобильность Августа.
Отец будущего императора, Тиберий Клавдий Нерон, находился в стане политических противников Августа и долгое время скитался по миру с женой и малолетним Тиберием. После заключения в 40 г. до н. э. Брундизийского мира между Октавианом и Антонием, он, как и многие беглецы, получил амнистию и смог вернуться в Рим. Естественно, вместе с мужем поселилась в Вечном городе и блистательная жена – Ливия, которой Нерон так гордился.
Октавиан с первого взгляда влюбился в бесподобно красивую и обладавшую редкостным умом супругу недавнего противника. Он немедленно развелся с прежней женой – Скрибонией, якобы «устав от ее дурного нрава», и тут же предложил руку и сердце очаровательной Ливии. Октавиана не смутило то обстоятельство, что невеста находилась на шестом месяце беременности, имела мужа и маленького сына.
Вскоре после свадьбы Ливия родила второго сына. В народе много сплетничали по этому поводу, а одно выражение даже стало крылатым: «У счастливчиков дети рождаются через три месяца». Некоторые все же утверждали, что к рождению второго ребенка Ливии причастен Октавиан, но принцепс[3] знал, что это не так. Ему нужна была только Ливия, а не ее дети: малолетнего Тиберия и только что родившегося Друза Август отослал в дом прежнего мужа возлюбленной и предпочел о них забыть. Однако у Ливии были иные планы относительно своих детей от первого брака…
Август непременно желал наследников родной крови. Общих детей у него с Ливией не появилось, беременность закончилась выкидышем. Принцепс, который никогда не отчаивался и находил выход из любой ситуации, обратил внимание на ближайших родственников.
«И здесь принцепса, – замечает историк В.Н. Парфенов, – удачливость которого вошла в поговорку (много позже новым императорам Рима традиционно желали быть “счастливее Августа и лучше Траяна”), постигает череда катастрофических неудач, постоянство которых заставляет видеть в них нечто большее, чем набор простых случайностей».
Сначала Август, как пишет Тацит, «возвеличил Клавдия Марцелла, еще совсем юного сына своей сестры, сделав его верховным жрецом, а также курульным эдилом»[4]. Он женил племянника на своей единственной дочери от брака со Скрибонией и принялся ждать родных внуков. Вместо них предусмотрительный Август в 23 г. до н. э. получил известие о смерти Марцелла.
Следующий престолонаследный проект Август связал с ближайшим другом и сподвижником Марком Агриппой – человеком незнатного происхождения, но весьма талантливым военачальником. За него опять же выдали Юлию – дочь Августа.
На этот раз Юлия, к великой радости Августа, родила двух сыновей: в 20 г. до н. э. Гая, а через три года – Луция. Август немедленно усыновил своих внуков и начал всячески приобщать их к будущей высокой власти. Он, по свидетельству Тацита, «страстно желал, чтобы они, еще не снявшие отроческую претексту (не достигшие шестнадцатилетнего возраста), были провозглашены главами молодежи и наперед избраны консулами».
Пользуясь тем, что Август, наконец-то обретший наследников родной крови, находился в состоянии эйфории, Ливия начала продвигать собственных сыновей. После смерти родного отца они перебрались в дом отчима; далее своих пасынков – Тиберия Нерона и Клавдия Друза – Август наделил императорским титулом.
Радость Августа начала омрачаться постепенно – в 13 г. до н. э. умирает его зять Марк Агриппа. Тиберию было велено, как пишет Светоний, «немедленно вступить в брак с Юлией, дочерью Августа». Это был хороший знак; как только Юлия становилась вдовой, ее всегда выдавали замуж за человека, от которого Август ждал престолонаследника. Хотя на этот раз было бы странно оценивать брак с такой позиции: ведь у Августа уже имелись два усыновленных мальчика от Агриппы, а третий, Агриппа Постум, родился после смерти отца. Впрочем, когда наследством является Римская империя, никто не застрахован от случайностей. И они начнут случаться регулярно, нанося удар за ударом по проектам Августа и расчищая дорогу к трону тому, кого желала Ливия.
Чтобы жениться на «дежурной невесте» престолоноследной политики Августа, Тиберий вынужден был развестись с прежней женой, Агриппиной, «хотя они жили в согласии, хотя она уже родила ему сына Друза и была беременна во второй раз».
Естественно, новый брак не принес счастья молодым. Тиберий мечтал о прежней жене и отказывался делить ложе с Юлией, а она, в свою очередь, вспомнила о давнем любовнике Семпромии Гракхе.
Старшего сына Ливии не любил и Август; даже среди пасынков он предпочитал младшего – Друза. Вслед за императором и его дочерью Тиберия не любил весь Рим. Лишь один человек испытывал к нему противоположные чувства – именно материнская любовь и определила судьбу Тиберия.
Он беспрепятственно прошел всю карьерную лестницу – предел мечтаний любого римлянина. Должности квестора[5], претора[6] и консула[7] Тиберий занимал раньше положенного срока, а спустя немного времени, получил второе консульство и трибунскую власть на пять лет.
Самое интересное, Тиберий вовсе не стремился к высшей власти. Более того, он ее боялся как огня, потому что знал, насколько опасно для жизни быть первым человеком в Риме. Но еще больше он боялся своей матери, а потому покорно шел наверх ведомый ее рукой. Лишь в один момент животный страх перевесил и перспективу стать наследником Августа и боязнь ослушаться матери.
В 6 г. до н. э. 36-летний Тиберий взбунтовался. В расцвете лет и сил, среди потока успехов, он неожиданно решает удалиться от дел – и как можно дальше. Античные авторы называют разные причины такого необычного поступка: желание оставить простор для подросших внуков Августа, отвращение к навязанной жене – блудливой Юлии… Но действия Тиберия в последующие десятилетия говорят, что двигал им обычный страх оказаться лишним у подножья трона. А в этом месте лишние не умирают своей смертью.
По словам биографа Тиберия, «он просил отпустить его, ссылаясь на усталость от государственных дел и на необходимость отдохновения от трудов. Ни просьбы матери, умолявшей его остаться, ни жалобы отчима в сенате на то, что он его покидает, не поколебали его; а встретив еще более решительное сопротивление, он на четыре дня отказался от пищи».
Уже в пути неожиданно возникшее обстоятельство едва не изменило планов Тиберия. В Кампании его настигло известие о нездоровье Августа, который болел весьма часто и несколько раз был близок к смерти. Но желанного результата от недомогания отчима он не получил, а вместо него пошли слухи, что Тиберий медлит, ожидая, «не сбудутся ли самые смелые его мечты». Пришлось сыну Ливии продолжить путешествие; «он пустился в море почти что в самую бурю и достиг, наконец, Родоса».
Положению Тиберия на прекрасном острове не позавидовал бы и простой смертный. Когда он понял собственную глупость и попытался добиться разрешения повидать своих родственников, то «получил отказ: мало того, ему было объявлено, чтобы он оставил всякую заботу о родственниках, которых сам с такой охотой покинул». Но Ливия не оставила непутевого сына: она добилась, «чтобы для сокрытия позора он хотя бы именовался посланником Августа».
Впрочем, формальная должность была слабой защитой Тиберию. «Теперь он жил не только как частный человек, – пишет Светоний, – но как человек гонимый и трепещущий… Он забросил обычные упражнения с конем и оружием, отказался от отеческой одежды, надел греческий плащ и сандалии и в таком виде прожил почти два года, с каждым днем все более презираемый и ненавидимый. Жители Немавса даже уничтожили его портреты и статуи, а в Риме, когда на дружеском обеде зашла о нем речь, один из гостей вскочил и поклялся Гаю, что если тот прикажет, он тотчас поедет на Родос и привезет оттуда голову ссыльного – вот как его называли. После этого уже не страх, а прямая опасность заставили Тиберия с помощью матери неотступными просьбами вымаливать себе возвращение».
На восьмом году добровольной ссылки Ливии удалось добиться желанной милости для Тиберия. Однако ему было поставлено условие: не принимать никакого участия в государственных делах.
Недолго Тиберий оставался на покое, рок упрямо расчищал ему дорогу к величайшей власти. Не прошло и трех лет, как умирают полные сил усыновленные внуки Августа – Гай и Луций. Еще ранее погибает Друз, младший сын Ливии, которого Август явно предпочитал Тиберию. Теперь у императора не осталось выбора, и он поневоле обращается к нелюбимому пасынку.
«Август усыновляет его, – сообщает Тацит, – берет себе в соправители, делит с ним трибунскую власть; и уже не в силу темных происков Ливии, как прежде, – теперь его открыто почитают и превозносят во всех войсках. Более того, Ливия так подчинила себе престарелого Августа, что тот выслал на остров Планазию единственного своего внука Агриппу Постума, молодого человека с большой телесной силой, буйного и неотесанного, однако не уличенного ни в каком преступлении».
Впрочем, Август раскаялся в своем поступке, когда его здоровье резко ухудшилось. В 14 г. н. э. он с одним только Фабием Максимом отправился на остров, где находился в заточении Агриппа Постум. Поездка была тайной даже от Ливии, с которой он всегда советовался, принимая важнейшие решения. Во время встречи деда с внуком «с обеих сторон были пролиты обильные слезы и явлены свидетельства взаимной любви, отсюда возникает ожидание, что юноша будет возвращен пенатам деда».