— Почему не портного или сапожника? — не понял я.
— Метки на белье вышиты, — напомнил Иван Адамович. — Вряд ли их прачка вышивала, у них от горячей воды да щёлока [5] руки к шитью не очень-то и пригодны. И сам наш покойник тоже наверняка их не вышивал. Значит, вместе с пошивом белья метка и вышита. Так что вспомнит белошвейка своего заказчика наверняка, может, и имя назовёт!
А ведь и верно! Ох, Крамниц, ох, Иван Адамович, да тебе палец в рот не клади!
— И ежели наш «В.Д.» и вправду был любовником Ташлиной, жил он, скорее всего, неподалёку, — развивал пристав свою мысль. — Стало быть, и белошвейка, что его обшивала, тоже где-то поблизости живёт. Так что с окрестностей дома Ташлиных и начнём, — в предвкушении он аж потирал руки. Да, Иван Адамович не только умеет исполнять свою службу, он её ещё и любит! Что ж, значит, за розыск по убийству Ташлиной я мог быть спокойным. А раз так, пора и мне за свой розыск приниматься, да залезать в служебные дела нашего безутешного вдовца. Кажется, там меня ждёт немало примечательного…
[1] См. роман «Жизнь номер два»
[2]См. роман «Семейные тайны»
[3] Около 178 см
[4] Резиновые калоши надевали поверх кожаной обуви для обеспечения её непромокаемости
[5] Щёлок — водный настой древесной золы, использовался в качестве моющего средства
Глава 13. О старинных вещах и современных делах
Главноначальствующий Палатою государева двора первый государев советник боярин Павел Петрович Висловатов принял меня со всей любезностью, разве только угощение не предложил, да и то потому, видимо, что визит мой к нему проходил исключительно по служебной части. Усадив меня за стол, боярин пресёк мою попытку титуловать его превосходительством, пожелав общаться без чинов, и со всей приязнью сообщил, что получил распоряжение оказывать мне всю возможную помощь, и готов оное со всею тщательностью исполнить. От кого распоряжение, вслух он не произнёс, оба и так всё знали и понимали.
Ясное дело, предварительно я навёл у дяди Андрея справки о боярине. Точнее, попытался навести, ибо жизнь боярина Висловатова была настолько прямой и ровной, что ничего особенного в ней не нашлось. Всю эту свою жизнь после обязательной военной службы Павел Петрович прослужил в Палате государева двора, начав с места столового дьяка и чина приказного надзирателя, что соответствовало поручику в армии, и дослужившись до первого государева советника, полного генерала то есть, и главноначальствующего. О нём говорили как о начальнике справедливом и не особо строгом, каких-то великих успехов или столь же великих провалов в его службе не отмечалось. Женат, правда, боярин был на урождённой Миловановой, но самих Миловановых никогда не поддерживал и с роднёй супруги своей общался нечасто. Этакий дослужившийся до верхов образец умеренности и аккуратности, выражаясь словами классика из истории бывшего моего мира.
— Павел Петрович, — начать я решил подчёркнуто по-деловому, но с должной вежливостью, — я стыжусь красть ваше время, поэтому давайте сразу о деле.
— Давайте, Алексей Филиппович, — с видимой охотой поддержал мой настрой боярин.
— Что входит в служебные обязанности приказного советника Ташлина? — сразу спросил я.
— Евгений Павлович возглавляет розыск и выкуп у владельцев предметов старины, достойных выставления в царских музеях и хранения в царской библиотеке, — ответил Висловатов.
Ого! По прошлой своей жизни я имел некоторое представление о том, какие махинации в подобных делах можно прокручивать и какие деньги на этом зашибать. Должно быть, такой цинизм как-то проявился на моём лице, потому что боярин сразу же принялся уверять меня в полной и абсолютной чистоте помыслов и действий Ташлина:
— Даже не подумайте ничего такого, Алексей Филиппович! Все выплаты от ста рублей проводятся только казначейскими переводами, до ста рублей — под расписки и письменные отчёты!
— А оценивают те предметы как? И кто? — уцепился я.
— В большинстве своём сами владельцы и оценивают, — как о чём-то само собой разумеющемся, сказал Висловатов. Хм, интересно… — Да только люди сплошь и рядом сами не понимают, какие ценности им достались, вот и запрашивают за них вполне приемлемую плату. А Евгений Павлович ещё и поторгуется, и получается так, что для казны особого наклада при выкупе не бывает.
М-да, как-то уж очень гладко выходило оно у Висловатова. Ну вот не верю! Да, при таком раскладе, если для покупателя цена приемлема и начальство потом ту цену не оспаривает, возможностей для воровства вроде бы и не просматривается, но…
— А каким образом Ташлин те предметы разыскивает? — чтобы за что-то тут ухватиться, я захотел представить себе всю последовательность действий.
— По архивным записям, по упоминаниям в иных источниках, по расспросам учёных и просто знатоков, — перечислил Висловатов. — Да вы лучше самого Евгения Павловича о том спросите.
— А дальше что? — я пока сделал вид, что совет расспросить самого Ташлина не услышал.
— Дальше Евгений Павлович едет к владельцу, на месте определяется с состоянием и ценностью предмета и уже начинает говорить о его выкупе, — рассказал боярин.
— И часто Евгению Павловичу ездить приходится? И куда, кстати? — я всё пытался нащупать что-то такое-этакое, за что можно было бы зацепиться.
— Да по всему царству, — вздохнул боярин. — По Москве-то почти всё уже давно разыскано да выкуплено.
— И что, из каждой поездки он что-то привозит? — удивился я.
— Да нет же, нет, Алексей Филиппович, что вы! — Висловатов только что руками не замахал. — Далеко не из каждой! Иной раз, знаете, и записи в архивах неточны, иной раз состояние предметов делает их выкуп невозможным, всякое бывает…
— А Ташлин один этим занимается? — я всё пытался искать зацепки.
— Нет, конечно, — ответил боярин. — Ещё палатный надзиратель Серов Виктор Сергеевич и палатный надзиратель Варчевский Христофор Донатович.
— А приказной советник Ташлин над ними старший? — предположил я.
— Именно так, — подтвердил Висловатов. Ну да, странно было бы, если бы в деле, где заняты два капитана и подполковник, как звучали бы в армии чины названных лиц, подполковник не оказался старшим…
Наша с первым государевым советником любезная беседа продолжилась ещё недолго. Я получил заверения, что могу в любое угодное мне время (в присутственные часы, разумеется) получить доступ к любым бумагам, а также беседовать с Ташлиным либо иными чинами Палаты, ежели у меня возникнет таковая необходимость. Я так и не смог понять причину такого благоприятствования — то ли боярин Висловатов и правда рад, что в его ведомство царь прислал своего личного доглядчика, не пустив туда губных или, упаси Господь, тайных, то ли сам верил, что всё у него чисто, то ли полагал, что отставному подпоручику дела Палаты окажутся не по зубам, то ли наличествовали все эти причины, вместе взятые. Но и предвидение, и опыт двух уже жизней, и простейшая логика подсказывали, что в Палате вовсе не так всё благостно, как это пытался показать её главноначальствующий. Да и государь меня сюда направил не просто так.
Правда, эти мои предчувствия наткнулись, едва возникнув, на серьёзную преграду. Ведь если боярин Висловатов готов предоставить мне все бумаги, значит, он уверен в том, что в них полный порядок. Мысль о подделке тех бумаг специально для меня я сразу же отбросил ввиду полной невозможности провернуть такую подделку. Я имею в виду, провернуть качественно, чтобы совсем ничего нельзя было распознать. Получается, что либо всяческие неблаговидные дела творятся за спиной главноначальствующего, либо же вообще не отмечаются письменно. Хм… Нет, хоть что-то должно быть на бумаге, что-то такое, за что можно ухватить. Ладно, как бы и что бы там ни было, а деваться-то мне особо и некуда, надо искать.
Поиски свои я начал с чтения послужной ведомости Ташлина. Читать пришлось прямо у Висловатова в кабинете, пристроившись на месте одного из секретарей, коего ради такого случая главноначальствующий временно отправил в приёмную. На первый взгляд, служебная история Ташлина казалась более извилистой и замысловатой, нежели у Висловатова — до поступления в Палату успел Евгений Павлович послужить в разных местах по гражданской части, но именно что на первый. В Московской городской управе Ташлин служил в отделе, заведовавшем публичными библиотеками, затем нёс службу в уже знакомом мне Кремлёвском архиве, откуда и перешёл на нынешнее место. Ничего особенного я больше в послужной ведомости Ташлина не вычитал, хотя и отметил несколько записей о выраженном ему начальственном благоволении и ни одного наложенного взыскания. Да, ещё там был отмечен второй разряд одарённости — не Бог весть что, но поиску древностей могло и способствовать.
Общение с самим приказным советником Ташлиным я начал с выражения ему своих соболезнований в связи с гибелью супруги. С таким же успехом, как мне представляется, я мог бы пожелать Ташлину доброго утра, сказать, какая замечательная стоит на дворе погода, поздравить его с выигрышем в карты или поделиться достоверным знанием того, что на будущую пятницу назначен конец света — Евгений Павлович посмотрел на меня уже хорошо мне знакомым тяжёлым цепким взглядом и буркнул нечто такое, разобрать в чём слова благодарности смог бы только человек с развитым творческим воображением. Во всяком случае, никакой скорби о столь трагично ушедшей супруге я в нём не заметил, как не заметил и особого желания со мной говорить.
Однако же, как я понимаю, не только боярин Висловатов получил некое распоряжение на мой счёт, так что говорить со мною Ташлину всё-таки пришлось. Впрочем, когда он наконец сообразил, что вопросы ему я задаю, к гибели его жены отношения не имеющие, он несколько оттаял и начал отвечать всё более и более многословно.
Выяснилось, что боярин Висловатов ввёл меня в некоторое, не особо, однако, значительное заблуждение относительно служебных обязанностей Ташлина — розыском тех самых ценных предметов старины Евгений Павлович занимался и в Москве, а не только в иных городах Царства Русского. Да, слова главноначальствующего о том, что в Москве почти всё уже найдено, Ташлин подтвердил, но тут же с кривоватой усмешкой обратил моё внимание на слово «почти». Говорили мы около часа, и к концу нашей беседы я даже начал что-то соображать в нелёгком искусстве поиска и оценки древностей. Но вот что я понял с полнейшей определённостью, так это правоту покойной супруги Ташлина, укорявшей мужа за то, что службу свою он ставил превыше всего остального, в том числе и превыше семьи. Решив, что на первый раз хватит и этого, я покинул Кремль и отправился в Знаменскую губную управу, благо от Кремля она совсем недалеко.