— Извольте, ваше сиятельство, — Смолин поклонился с видом человека, знающего себе цену. — Это мой заработок — наладить в доме исправную службу, выучить себе помощника, который сможет заменить меня после моего ухода, и таким образом устроить прислугу в должном порядке, каковой так и будет поддерживаться далее. После службы в очередном доме я предпочитаю некоторое время отдыхать, не сильно ограничивая себя в удовольствиях и тратах. Жалованье я прошу немалое, но отрабатываю его сполна.
— Чем вы подтвердите ваши слова? — а самомнения Смолину не занимать. Впрочем, какой-то час назад я и сам поражал профессора Маевского чем-то подобным. Что ж, посмотрим, чем будет воздействовать на меня этот кандидат в дворецкие, даже интересно…
— Гимназический аттестат и похвальный лист, — на коленях Смолина появился солидного вида кожаный портфель моего же фасона, откуда и были извлечены бумаги. Так, гимназию Смолин закончил в Киеве, надо полагать, оттуда он и родом. Первые очки я ему уже записал — изъясняется правильно, безо всяких следов тамошнего простонародного говора. Оценки вполне неплохие, одарённости не выявлено, ладно, в данном случае это несущественно…
— Университетский диплом, — продолжил он извлекать бумаги. Университет, стало быть, тоже Киевский, факультет нравственных и политических наук. Ну надо же, кто бы ожидал… Хотя что я удивляюсь, экономика тут проходит по части наук как раз-таки политических.
— Патент гильдии экономов и управителей, — я вгляделся в очередную бумагу. Должен признаться, о существовании такой гильдии слышал, но никогда не представлял, кого она объединяет. Но чем бы она ни занималась, просто так и кому попало патенты в гильдиях не выдают.
— И, с позволения вашего сиятельства, рекомендации, — тут Смолин протянул мне целую укладку бумаг, весьма объёмистую и, как я подозревал, очень и очень интересную. Да уж, интересную — это не то слово! Четыре генерала, одного из коих я знал лично, адмирал, товарищ главноначальствующего Дорожной Палатой, приказной советник из Московской городской управы, не считая князей и бояр вне государевой службы — все они не только самым благоприятным образом отзывались о способностях моего посетителя, но и ручались за его честность. Что ж, понадеюсь, что среди будущих нанимателей Смолина кто-то проникнется и рекомендацией от боярина Алексея Филипповича Левского. Кстати, о рекомендациях…
— А кто вам, Иннокентий Антонович, посоветовал искать службы у меня? — спросил я.
— Его превосходительство генерал-бригадир Бервальд, Генрих Арнольдович, — с поклоном ответил Смолин.
С генералом Бервальдом я, спасибо генерал-воеводе князю Романову, был уже почти год как знаком, и знакомство это относил и к приятным, и к полезным. Надо же, пользы тут оказалось даже больше, чем я думал.
— И во сколько вы оцените вашу службу в моём доме? — задал я главный вопрос. Сумму Смолин назвал и правда немалую, но я, недолго подумав, решил, что ручательство генерала Бервальда этих денег стоит.
— Что же, Иннокентий Антонович, вы приняты, — сказал я. — Когда готовы приступить к службе?
— В любое удобное вам время, ваше сиятельство, — на этот раз поклон Смолин дополнил вставанием.
— Для вас Алексей Филиппович. Моя супруга — Варвара Дмитриевна, — обозначил я правила домашней субординации.
— Премного благодарю, — воспользоваться моим дозволением вернуться в кресло Смолин не поспешил, — но со всем моим почтением позвольте, Алексей Филиппович, совет…
— Что же, попробуйте, — усмехнулся я.
— Мне чрезвычайно лестно, что вы именуете меня по имени-отчеству, — поклоны у Смолина, кстати сказать, получались вполне аристократично, — однако же при прислуге прошу вас именовать меня просто по фамилии, дабы не вводить людей в неуместные размышления.
— Хорошо, Смолин, — согласился я. — В таком случае сегодня же после обеда перевозите ко мне ваши вещи. Я представлю вас слугам и можете начать исполнение службы дворецкого в моём доме.
— Будет исполнено, Алексей Филиппович, — в кресло Смолин так и не вернулся.
Глава 2. Дурацкая история
К частной жизни отношение тут у нас совсем иное, чем в бывшем моём мире. В чём-то получше, даже намного лучше, а что-то мне до сих пор остро не нравится. Например, здесь очень строгие, пусть и неписаные, требования к внешнему виду. Конечно, что-то подобное было и в прошлой моей жизни, но там эта строгость ограничивалась по месту и времени — даже если человек на работе обязан был появляться не иначе как в костюме и при галстуке, вне работы он мог нарядиться во что только его душа пожелает. А здесь иметь внешний вид, приличествующий твоему положению в обществе, ты обязан всегда и везде. Да, некоторое пространство свободы и в этом остаётся, но уж больно оно тесное. Я вот, например, ношу усы и брею бороду, что среди благородных господ встречается крайне редко, и не ношу бакенбарды, что у местных безбородых в моём сословии не принято вообще, вот, собственно и всё. Ах да, ещё я периодически позволяю себе вольности в одежде, но тоже в весьма ограниченных пределах. Завязать галстук совершенно не встречающимся тут образом я могу, а вот выйти в летнюю жару на улицу в рубашке с короткими рукавами — уже никак.
С другой же стороны, неприкосновенность частной жизни здесь просто невероятная. Никаких папарацци, к примеру, тут нет и быть не может, а если и появятся, то ненадолго — те, за тайнами чьей личной жизни эти шакалы охотятся, просто будут в них стрелять, на том всё и закончится. Про незыблемость права любого человека защищать себя, свой дом и своё имущество от воровских покушений вплоть до уничтожения преступника я даже не говорю, здесь никому и в голову не придёт не то что оспаривать это право, а и просто ставить его под самое невинное сомнение.
Размышления обо всём этом посетили мою умную голову после прочтения маленькой заметки в разделе происшествий «Московского вестника»:
«Храбрая женщина
Прошлой ночью в дом господина Т. на Большой Никитской проник вор. Хозяина дома не было, но его отсутствие не помогло вору совершить задуманное. Госпожа Т., супруга господина Т., схватила недавно приобретённый её супругом карабин системы боярина Левского и двумя выстрелами убила вора на месте. Губной сыск занят установлением личности вора, ранее губной страже не известного».
Что касается личности вора, как и личности репортёра, подписавшего заметку инициалами Г.В., никакой надобности в их выяснении я не видел, но вот выяснить личность храброй госпожи Т. желание у меня появилось очень сильное. Заметка, конечно, и сама по себе неплохая реклама для оружия системы боярина Левского, но если бы удалось убедить храбрую женщину лично сказать несколько добрых слов о выручившем её карабине издателям, а через них и читателям «Московского охотничьего ежегодника», для роста продаж моего оружия оно вышло бы куда как полезнее.
Собственно, установить личность госпожи Т. я мог двумя способами — обратившись в редакцию «Московского вестника» или заглянув к старшему губному приставу Шаболдину. Выбрал я, разумеется, Шаболдина — с хорошо знакомым человеком иметь дело приятнее, да и к дому моему Елоховская губная управа намного ближе.
Уже на следующий день я узнал, что дом нумер восьмой по Большой Никитской принадлежит приказному советнику Евгению Павловичу Ташлину, а храбрую пользовательницу карабина моей системы зовут Антониной Георгиевной Ташлиной, в девичестве же она была Фильцевой. Надо сказать, с одним Фильцевым, тоже, кстати, Георгиевичем, я уже знаком. Поручик Владимир Георгиевич Фильцев состоит порученцем того самого генерала Бервальда, что пристроил Смолина мне в дворецкие. Нет, что мир тесен, а Москва — большая деревня, я знал ещё в прошлой жизни, но тут это выражено даже намного сильнее. Предчувствия меня не обманули. Героиня заметки в «Московском вестнике» и впрямь оказалась старшей сестрой поручика Фильцева, и вскорости поручик передал мне согласие зятя и сестры на мой к ним визит.
Увы и ах, но визит этот мою мечту об участии госпожи Ташлиной в рекламе карабинов Левского просто похоронил заживо. Во-первых, наотрез отказалась сама Антонина Георгиевна, во-вторых, никакого желания пойти мне навстречу не выразил глава семьи, а, в-третьих…
В-третьих, впечатление от четы Ташлиных у меня осталось какое-то невразумительное. Приняли меня вполне любезно, но любезность эта смотрелась не сильно естественной. Антонина Георгиевна, постоянно оглядываясь на супруга, немногословно рассказала примерно то же самое, что было в газете, Евгений Павлович поблагодарил меня за великолепное оружие, так кстати купленное им совсем недавно, но, как я уже сказал, никаких полезных для меня последствий наша беседа не имела. Да и вообще, осталось ощущение, что в этой истории что-то не так.
Уже на обратном пути до меня наконец-то дошло, что именно тут наверняка не так, поэтому я велел извозчику ехать не домой, а в Елоховскую губную управу.
— Значит, Алексей Филиппович, говорите, не могла? — задумчиво произнёс Шаболдин, внимательно меня выслушав.
— Скорее всего, не могла, — уточнил я. — Слишком уж субтильное у госпожи Ташлиной телосложение для лихой стрельбы. Впрочем, не так уж и сложно это проверить.
— Да, пожалуй, что и правда не сложно, — согласился старший губной пристав. — Тем более, раз уж о том говорите вы, Алексей Филиппович. Большая Никитская, конечно, не наша земля, но кое-кого я там знаю, попрошу копнуть поглубже…
Мы договорились, что пристав сообщит мне, что и как там случилось на самом деле, когда тамошние губные с этим разберутся, и я пешком отправился домой. Продолжая по пути размышлять о сегодняшних событиях и впечатлениях, я всё больше и больше утверждался в мысли о том, что при своём хрупком сложении, маленьком росте, общей видимой слабости и отсутствии признаков не то что храбрости, а хотя бы просто более-менее сильного характера Антонина Ташлина стрелять из моего карабина не могла. Даже если бы она и решилась на такое, в чём я сильно сомневался, удержать карабин своими слабенькими ручками у неё бы точно не вышло. Вот и получалось, что застрелил вора кто-то ещё… Но кто? Первая моя мысль была здесь о л