С полсекунды, пока звук не догнал пулю, казалось, будто у кенгуру просто шея зачесалась. Затем раздался громкий хлопок, как от сильной затрещины, и валлару шлепнулся на попу. Когда попадаешь в добычу, понимаешь сразу. Даже если ты моргнул и не увидел, как она упала. Понимаешь по глухому удару, который ни с чем не спутать. Даже не верится, что кусочек свинца размером с ноготь на мизинце производит столько шума и наносит такой урон. Красиво.
Ох, скажу я вам, как же хорошо, что валлару попался мне вблизи от приисков! Хоть он и был маленьким, вряд ли я дотащил бы его издалека. Я добрел назад, развел перед лачугой огонь и обнаружил, что нож для масла – не лучший мясницкий инструмент. Но ничего, и он нормально справился. Когда я снял с добытого приятеля шкуру и подвесил его на дереве, руки стали красными по локоть. Выглядело как кровавые перчатки. И ощущалось так же, когда присохло к коже.
Чтобы динго и бродячие коты не сбежались на шкуру и внутренности, я сгреб их в кучу и бросил в глубокий шахтный колодец. Потом вымылся возле бака при помощи песка и воды. Я тер себя и гадал – интересно, буду ли я еще здесь, когда помидоры на кусте созреют? Еще гадал – что бы я сделал, если бы не попал в валлару? Дурацкие мысли. Все равно что гадать, как сложилась бы твоя жизнь, если б тебе не достался отец-мудак.
Я был готов есть, скажу прямо. Не мог ждать, пока дрова прогорят. В общем, из бедного малыша не успела толком стечь кровь, а я уже отрезал от него кусок бедра и сжевал. Сырым. Потом накидал мяса на решетку от холодильника, которую нарыл в шахтной свалке, и стал смотреть, как оно шипит и корчится на углях. Вкуснее мяса я в жизни не пробовал!
Звезды взошли рано и засветили ярко-ярко. Я ощущал все запахи буша. Вдыхал аромат дыма и эвкалиптового сока. В меня врезались ночные бабочки и жуки – тяжелые, будто птицы. Кровь в венах вскипела, еда зарядила меня, обновила. Я падал с ног от усталости, но спать не мог. Слишком был взбудоражен, слишком большое облегчение испытывал. Поэтому лишь подбрасывал ветки в огонь и наблюдал за Млечным Путем. Он полз по небу медленно; тек, словно расплавленный жир. А в следующую секунду вокруг уже копошились птички, и я лежал на земле возле кучки теплой золы.
После этой истории я усвоил одну вещь. Даже в новорожденном ягненке мяса больше, чем в валлару. Позавтракав, я с трудом наскреб еды, чтобы взять с собой на обед.
В тот день я зашел дальше, чем вчера; в края, поросшие пустынными соснами и ядовитым кустарником. Снял серого кенгуру, большого; пришлось разделать его на месте и тащить домой на спине. Эх жаль, я не прихватил из сейфа тактический нож. Он бы сейчас очень пригодился. И распорка тоже. Разделывать кенгуру на земле – не шутка. Зато я вернулся с хорошим запасом мяса, столько мне было не съесть. И не сохранить. Вечером я еще не осознавал этой проблемы, еле дышал от усталости и слишком радовался мясу и дому.
Я подвесил тушу на засохшее дерево рядом с одной из мусорных куч. Там имелась веревка, да и проволоки хватало. Я опять вздохнул о распорке, но обошелся подручными средствами. Разделал добычу в лучшем виде, поджарил мясо крупными кусками и набил живот.
Спал я в лачуге, на твердом цементном полу – причем не хуже, чем на перине. Всю ночь видел сон: бродил по железнодорожным путям за нашим домом. Дома никого не было. Лишь стирка вертелась по кругу на ветру за моей спиной, как белое колесо. Я топал по путям. Когда через пастбище загрохотал первый поезд с пшеницей, я не шагнул в сторону, а прошел сквозь него. Вдохнул запах дизеля и апельсиновой корки на полу возле машиниста. Ощутил вкус стали и зерновой пыли, которая повисла в воздухе после исчезновения поезда. Я знал – меня не удержать. Я буду двигаться вперед, пока не попаду в нужное место. Только я не мог вспомнить, куда мне нужно. В этом и состояла загвоздка. Я вновь и вновь проходил сквозь поезда, как в заколдованном круге.
Два дня я старательно ел. Пожирал серого кенгуру, как акула-бык. Сперва от голода, потом по необходимости. К концу второго дня туша начала портиться. Дерево, на котором она висела, облепили муравьи и мухи. Вскоре к ним присоединились вороны. Чтобы сохранить мясо чуть подольше, оставалось одно – лишить его соков. То есть приготовить. Так я и поступил. Откромсал ляжки и запек. Звучит легко, но на самом деле… Резать кости ножом для масла очень и очень долго, поэтому отделять ноги от бедер я не стал. Костепилки у меня, само собой, не было. Голяшки я разбил ржавым прутом. Выглядел он страшновато, но для моей цели годился. Потом я сложил получившиеся куски пополам и сунул в печь. Я топил ее, пока в хибаре не стало нечем дышать от жары. Готовил это мясо, пока оно не зачерствело, как душа хозяина паба: ни отрезать, ни разжевать. Впрочем, голод не тетка, выбирать не приходилось.
К тому времени я уже понимал реальное положение дел. У меня две коробки патронов, одна из них начатая. Если я хочу продержаться здесь больше недели или двух, то должен считать каждый выстрел. Нельзя охотиться ежедневно и выбрасывать половину добычи. И нельзя оставлять так много испорченного мяса – сбегутся динго. Как же его хранить? Охлаждать нечем. Копчение, наверное, помогло бы, но Кэп так и не научил меня коптить. Единственное, что еще приходило в голову, – соль, только ее у меня тоже не было.
Смешно. Ведь рядом лежали миллиарды тонн соли.
Как же долго я соображал, обалдеть! Когда до меня наконец дошло, я уставился на рисованную карту. Дурацкую карту без озера Бальтазар.
Я проснулся и поел еще затемно. Я не знал, сколько времени займет поход, но надеялся вернуться до заката. Думал – пойду по колесным бороздам и рано или поздно наткнусь на солончак. Принесу домой целый мешок соли, чтобы хватило надолго. Я опять испытывал судьбу и даже не понимал этого. Мной овладела идея, будто соль совсем рядом. Ставка была очень крупной, о чем я и не подозревал. Если б она не отыгралась так, как отыгралась, мои кости нашли бы лет через пятьдесят, не раньше. И удивились бы – что за бедняга, почему помер в глуши? Так-то. Но не надо жалеть Джекси Клактона! Потому что я счастливчик, без шуток. Или потому что Финтан говорил правду. Я посланец. У меня есть предназначение. Иначе я бы уже пять раз умер. И не оказался бы там, где оказался сегодня, в трех часах езды от самого главного в мире.
В общем, все утро я занимался делом. Перед тем полночи строил планы. Когда с рассветом я выходил за порог, то нес в руках полную бутыль с водой, а в рюкзаке много мяса. На шее у меня висел бинокль, а на плече карабин. Мысленно я уже шел на восток. Не ожидал попутчиков. Поэтому, когда в серых сумерках я заметил кого-то у отвалов, чуть не наложил в штаны. Лишь через две секунды сообразил, что это не человек, а крупный старый кенгуру ростом с футбольного защитника. Зверь стоял прямо, поджав локти, и я сам не понял, зачем в него выстрелил. Как у меня так быстро получилось? Он сел на хвост, завалился на бок, а я подумал – твою ж мать, и что теперь?
Времени на разделку не было. Я просто подвесил тушу, выпотрошил ее и выкинул кишки в шахту. Кенгуру оказался огромным, я таких вблизи еще не видел. И тяжелым. Шкуру цвета ржавчины я оставил. Голову тоже. Не очень хорошо, конечно, но я торопился. Решил – разберусь позже.
Это, конечно, свинство – завалить кенгуру и бросить его. Только я не знал, что ухожу надолго. К тому же трудно отказаться от еды, если она стоит прямо перед тобой.
Когда я вышел к колее, солнце уже торчало в небе, а я был весь в крови. За прииском я оглянулся. Увидел не очень-то приятную картину. Перекопанная и вывернутая наизнанку земля. Посредине – убогая лачуга. А перед ней на эвкалипте раскачивается тело. Будто какому-то бедолаге до смерти надоело искать золото, и он повесился. Поставил точку.
Таким я увидел то место в последний раз.
Следовать за колеей оказалось нетрудно. Ветер не дул, утро стояло еще прохладное, идти было приятно. Я топал быстро. Слышал лишь свой маленький жестяной котелок. Он висел на рюкзаке и при каждом моем шаге дребезжал и поскрипывал.
Я сбежал из Монктона примерно неделю назад. Значит, Ли уже в курсе. Сначала она не поняла, где я, почему не приезжаю. Потом догадалась. Ли ведь умная. И хорошо меня знает. У нее в шкафу стоит собранная сумка. Ли будет ждать. Сколько бы времени мне ни понадобилось, она будет ждать. Лишь бы только тетя Мардж не отправила Ли в школу-интернат в Муре. Или, еще хуже, в Перте. Но такое произойдет, только если Ли выдаст себя, если сваляет дурака, вместо того чтобы терпеть и сохранять спокойствие. Нет, она умница. И ведет себя так, будто совсем ничего не ждет. Ли там, в Магните. Я не смогу двигаться дальше, если начну сомневаться.
Еще до обеда тропа стала заворачивать на север, и я увидел первый каменистый кряж, понижающийся с запада на восток. Я остановился – отдохнуть, попить. И в тишине услышал птицу, которая давно мне нравится. Ее грустная песня прям за душу берет. Флейтовая птица, или птица-мясник. Офигеть название, да?
Я потопал к кряжу. Он оказался неблизко. Когда я добрел до подножия, солнце уже светило над головой. Тропа стала очень неровной, появились вымоины глубиной по колено. На обычной машине тут не проедешь, да и с внедорожником тоже попотеешь. Наверху рос лишь колючий кустарник, сильно обглоданный козами. Их дерьмо валялось повсюду. Камни были красными и желтыми, с крупными вкраплениями кварца, похожего на замороженное молоко.
Взобравшись наверх, я посмотрел на север и увидел еще одну горку, километрах в двух. Долина между этими двумя кряжами выглядела голубой от деревьев и теней. Справа она понижалась, как я и надеялся, и там, на востоке, за верхушками деревьев блестела розово-белая поверхность озера. Оно было далеко. Я сразу понял, что к вечеру домой не вернусь, но вид соли придал мне сил, и я не расстроился.
Правда, спускаться начал не сразу – постоял немного, повтыкал. Я все не мог насмотреться. Спасибо за колесные борозды, без них я ни за что не нашел бы обратную дорогу.