Рассказчик остановился и отхлебнул из пиалы.
— Ну? — нетерпеливо потребовал продолжения рассказа тощий.
— Так вот, в другой раз в чайхане сидел со своими друзьями уже мулла, когда на улице вновь пошел дождь. И вдруг мулла увидел, как по улице мчится Насреддин. «Ага! — радостно завопил мулла. — Вот ты и угодил в собственную ловушку! Отвечай, несчастный, почему ты бежишь от даров Аллаха?» ходжа на минутку остановился и сказал следующее: «Это ты, а не я говорил, что дождь — его дар. А если это и так, то кому понравится, чтобы топтали его дары? Поэтому я и стараюсь делать как можно меньше шагов». И сказав так, Насреддин побежал еще быстрее, перепрыгивая через лужи.
— Ха-ха, ха! — вновь засмеялись мужчины, а тощий сказал, вздохнув: — Вот бы эту шутку с нашим муллой отколоть.
Насреддин вновь промолчал, лишь улыбнувшись одними краешками губ. Икрам так и не понял, чему он улыбался: неужели ходже интересно слушать все эти небылицы про себя? А может, просто задумался о чем своем?
Икрам оказался близок к истине. В этот момент Насреддин размышлял о том, почему люди сочиняют и рассказывают про него столько историй. Все они, разумеется, разные, потому что придумывают их и богатые, и бедные. Бедным хочется видеть в Насреддине своего заступника, могущего дать отпор наглым богачам, не знающим в своей жадности никакой меры. Богатые же сочиняют истории про глупцов или берут услышанные где-то и приписывают их Насреддину, потому как это придает им уверенности в себе — ведь они умнее ходжи, а бояться глупца вовсе не стоит. И те и другие истории Насреддин считал полезными. Бедные набирались духу смеяться над жадностью и глупостью богатых и смелости противостоять их бесчинствам, а богатые слишком уж расслаблялись, не видя в Насреддине достойного соперника. И тогда наступал черед ходжи…
— А знаете, почтеннейший, — обратился рассказчик к Насреддину, оторвав его от размышлений, — ваши смелость и остроумие достойны самого Насреддина.
— Правда? — усмехнулся ходжа. — Польщен сравнением.
— А не скажете ли вы нам свое имя?
— Это мой друг из очень дальнего кишлака, — Икрам не дал открыть рта Насреддину. — Из очень-очень дальнего. А зовут его…
— Насыр, — подсказал ходжа, качнув рукой с зажатой в ней пиалой.
— Да-да, именно Насыр! — обрадовался помощи Икрам.
— Странно все это, — покачал головой вопрошающий. Похоже, его нисколько не убедил жар в голосе, с которым ему ответил Икрам. — Очень странно. Но все равно спасибо вам, Насыр-ако. Я думаю, теперь мулла на некоторое время присмиреет.
— И то хорошо, — ответил ему ходжа. — Но если вы его больше не будете баловать, то он непременно присмиреет навсегда.
— Неплохо бы, — опять тяжко вздохнул тощий. — А ну как он начнет грозить небесными карами?
— Забавный ты человек, — беззлобно усмехнулся Насреддин, выплескивая остатки чая на пыльную дорогу у себя за спиной. — Ты же своими ушами слышал, что мулла лишь слуга бога, причем не из лучших. Так чего тебе бояться гласа какого-то паршивого слуги? Вот когда Аллах лично возьмется тебе грозить — тогда и бойся.
— Кто ты, о странник, не страшащийся произносить вслух подобные речи? — в ужасе отшатнулся от него тощий.
— Я просто человек, — спокойно ответил ему ходжа Насреддин, печально глядя испуганному мужчине прямо в глаза. — Человек, который устал бояться и наконец прозрел.
Тут хозяин чайханы положил на дастархан рядом с ходжой две лепешки и небольшую миску с чувотом.
— Желаете еще что-нибудь? — спросил он.
— Нет, спасибо, — Насреддин протянул ему две медные монеты, но Саламат взял из его пальцев только одну.
— Этого вполне достаточно. Заходите еще. Всегда вам рад.
— Благодарю. Всем доброго дня. — Ходжа раскланялся с присутствующими, сполз с топчана и, подхватив лепешки и миску, медленно направился к своему ишаку, привязанному под деревом. Икрам заторопился следом.
— Странный он какой-то, — пробормотал тощий мужчина, вертя пиалу в пальцах.
— Но хороший, — сказал тот, что рассказывал истории. — Я хороших за версту чую. И еще у него глаза добрые.
— Ты тоже заметил? — спросил бородач.
— Конечно! Нет, здорово он все-таки разделался с муллой.
— И все равно он странный, — повторил тощий и пригубил чаю из пиалы. — Только бы не было беды…
— Да что ты в самом деле заладил: беды, беды! Еще накаркаешь, чего доброго.
— Думаешь, мулла спустит подобную обиду? Вот погодите, он только очухается…
— А ты поменьше думай о мулле, — скривил губы второй из мужчин. — Он-то уж точно о тебе не думает.
— Да нужен он мне больно, этот ваш мулла! — фыркнул тощий, опуская пустую пиалу. — Только все равно страшно. Насыр приехал и уехал — ему-то чего бояться?
— А тебе чего?
— Ну-у… — с сомнением протянул тощий.
— Вот тебе и ну… — одернул его первый. — Правильно он все сказал, этот старик. И все-таки странно… И имя его — Насыр… Кстати, а вы слышали историю про собачью молитву? Как-то раз некий человек пришел к Насреддину и сказал: «Ходжа, возле моего дома постоянно вертится собака, которая не дает мне житья. Я так боюсь ее, что не могу спокойно выходить на улицу. Но я слышал, будто есть такая молитва, на арабском языке, прочтешь ее — и у собаки закрывается пасть, и укусить человека она уже не может. Прошу тебя, научи меня этой молитве». На что Насреддин ему ответил: «Молитва молитвой, а лучше носи всегда с собой палку. Я не думаю, что собака с вашей улицы знает арабский язык». «Ты в этом уверен?» «Конечно! — воскликнул ходжа. — Спроси об этом искусанного муллу».
— Ха, ха-ха, ха, — засмеялись мужчины, а пуще всех смеялся тощий. Ему было уже не так страшно.
Дом Икрама оказался даже более запущенным, чем мог себе представить Насреддин: облезлые стены снаружи и внутри, через прорехи в штукатурке виднелась кирпичная кладка, кое-где из нее торчали пучки прелой соломы. Одна стена несколько покосилась, ее стыки рассекли глубокие трещины. Потолок просел, вспучившись досками, но потолочные балки еще были крепкими — это ходжа проверил первым делом, для чего он повис на одной из них и долго дергал ногами. Дом трещал, а стена, давшая скос, вздрагивала вместе с Икрамом, который при каждом новом скрежете или шорохе прикрывал голову руками, зажмуривал глаза и принимался бормотать молитвы. Наконец дехканин не выдержал и взмолился:
— О ходжа, прошу тебя, перестань издеваться надо мной. Неужели ты хочешь лишить нас последнего пристанища?
— Нет, я как раз и хочу убедиться, что этот дом им не станет, — сказал ходжа, спрыгивая на скрипучий пол, чьи доски ходили ходуном при каждом шаге, и отряхнул ладони. — Но все можно поправить.
— Поправить эту развалину? — не поверил Икрам собственным ушам. — Ты верно шутить.
— И в мыслях не было! Но если он нравится тебе таким, какой он есть… — Насреддин хитро поглядел на дехканина и щелкнул по бородке. Облачко пыли поднялось с нее и растаяло в воздухе.
— Разумеется, нет, но знаешь ли ты, сколько потребуется на ремонт денег?
— Этот вопрос мы как-нибудь решим, — серьезно заявил Насреддин.
— А мастера? Знаешь, сколько хороший мастер берет за работу?
— Уверяю тебя, тебе не придется потратить на них ни единой монетки, — ходжа Насреддин прошел мимо стоявшего столбом Икрама и вышел в дверь. Дехканин заторопился следом.
— Разве ты плотник или каменщик? — спросил он, наблюдая за непонятными действиями ходжи, который, обойдя дом сбоку, остановился у высокого каменного забора, частью которого оказалась задняя стена дома.
— Почему бы и нет, — пожал плечами ходжа, задрав голову и уставившись вверх, затем он протянул руку и похлопал ладонью по камням.
— Ну, знаешь!.. — выдохнул в волнении Икрам. — Если истории говорят правду…
— О чем ты? — спросил его ходжа, двигаясь вдоль забора прочь от дома и что-то измеряя локтями.
— Про то, как ты ремонтировал свой дом.
— И как же я его ремонтировал?
— А так! Подпер падающую стену палкой, только с другой стороны, и дом рухнул, вот как! Прости, конечно, не хочу тебя обидеть, но я беспокоюсь за свое жилище. Другого у меня нет и не будет.
— Я понимаю твое беспокойство, но идея с палкой не так уж и плоха в самом деле, — развеселился Насреддин.
— Да ты что! — охнул Икрам, отстранившись от ходжи.
— Здесь ведь что главное: все хорошенько продумать, — Насреддин согнал улыбку с лица и приблизился к стене дома.
— Не делай этого, ходжа, я умоляю тебя! — застонал Икрам, падая на колени и пряча лицо в ладонях. — О, я несчастный!
— Сейчас — да, но скоро ты станешь самым счастливым человеком. Я тебе обещаю, — Насреддин ткнул кулаком в стену. Та скрипнула; боковая трещина, плюясь глиняным крошевом, несколько удлинилась.
— Твоими стараниями скоро я стану бездомным. О ходжа, пусть все останется как есть, а? Давай просто пойдем в дом, перекусим и отдохнем.
— Глупости! — отмахнулся от него Насреддин. — Я ведь обещал тебе помочь, значит, помогу. Ты лучше скажи, кто живет за этим забором? — указал он рукой на новенькую кладку.
— Там живет торговец материей Пулат, — произнес Икрам, высморкавшись в платок и утерев им выступившие на глазах слезы. — А что?
— Он богат?
— Ходжа, я не имею привычки считать чужие деньги, — нахмурился Икрам, поднимаясь на ноги. — Тем более, у соседей.
— Это хорошее качество, выдающее в тебе достойного человека. И все же?
— Ну-у, наверное, богат, раз отстроил себе такой дом и каменный забор, — предположил дехканин, пожав плечами.
— То-то я гляжу, забор совсем новый.
— Новый, — подтвердил Икрам. — Ему всего лет пять. А раньше здесь стоял старый забор. Только чуть дальше.
— Насколько дальше?
— Локтей на пять-семь, может, чуть больше, — пожал плечами Икрам. — Когда у Касыма…
— Это который чеканщик? — уточнил Насреддин.
— Да-да, он самый. Когда у него настали трудные времена, он сговорился с Пулатом о продаже части двора. Купец давно хотел увеличить свой двор, и Касым уступил. Тогда Пулат снес старый забор и выстроил новый по линии дома.