онятное дело, сотрудники отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности (сокращенно ОБХСС) капитан Корнеев и инспектор Бусько прибыли на проходную ликеро-водочного завода не подышать спиртосодержащими испарениями. Через проходную под конец рабочей смены двигался или проползал нескончаемый поток работников. По-хорошему, тщательно проверять, то есть обыскивать, следовало бы каждого. Но в этом случае проверка грозила затянуться до утра. Вот троица с песней про камыш нетвердой походкой весело прохромала рядом, усердно поддерживая не стоящего на ногах товарища посередине. Мгновенье спустя, заметив служителей порядка, тощий синюшный субъект перед самой проходной достал из-за пазухи емкость, за несколько мгновений осушил ее и с гордо поднятой башкой продефилировал мимо.
— Смею предположить, что дети этого работяги, чтобы нарисовать папу, из всех цветов выбирают только синий, — с тоской заметил инспектор Бусько.
— Я думаю, у детей этого работяги карандашей вовсе нет, — парировал капитан Корнеев и тут же наметанным взглядом выхватил из толпы подозрительное лицо, проверил и изъял из потайных карманов мятого пиджака две бутылки без этикеток.
Минуту спустя инспектора Бусько привлекла крупная крашеная блондинка в модном высоком шиньоне.
— Секундочку, женщина, вы позволите вам поправить прическу? — предвкушая удовольствие от разоблачения, инспектор метко вцепился в высокий кокон и обнажил часть прозрачной полиэтиленовой внутренности модного строения. За пакетом, искусно спрятанном в шиньоне, проступила едва заметная черная шпилька.
— А че не так? — громогласно парировала тетка, напирая внушительной грудью на Бусько.
— Шиньон ваш слегка прохудился, — инспектор, недолго думая, ловко дотронулся до обнаруженной шпильки и проткнул полиэтиленовый пакет.
— Ой… — женщина схватилась за модную не по годам прическу, но было поздно. Прозрачная струя стремительно потекла по разукрашенному лицу и, достигнув ресниц, тут же превратилась в черную бороздку.
— Возьмите, женщина, утрите слезы! — подоспел с носовым платком Корнеев к изумленной работнице ликеро-водочного завода с размазанной тушью. — То-то я гляжу, слезы-то у вас горькие! Сорокаградусные! — пожалел капитан даму, больше похожую теперь на плакучую иву, и повернулся к помощнику. — Ладно, Бусько, на рознице много не накапаешь, нам с тобой нужен опт… Пора выдвигаться к машинам.
Во внутреннем дворике водители-экспедиторы на больших машинах по очереди отмечали на проходной путевые листы. Нетрудно догадаться, что в каждом втором грузовике сотрудники ОБХСС обнаружили тайники с неучтенными емкостями только что изготовленной высокоградусной продукции.
— Тут что? Посмотрим… — инспектор открыл обшивку, заштопанную грубыми нитками, и в спрятанном баке насчитал аж 20 лишних бутылок спиртосодержащего напитка.
— Капитан, на этом заводике круглосуточно надо дежурить…
— Да, но к нашему спортсмену эти несуны вряд ли относятся. Вот что я тебе скажу, Бусько, если мы сегодня не отыщем хоть какую-нибудь зацепку, нашего соловья придется отпустить на волю.
Не прошло и десяти минут, как к сотрудникам отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности подошел молодой человек в темных солнцезащитных импортных очках и ослепительном костюме из ателье индпошива, который, представившись заместителем директора ликеро-водочного завода, настойчиво посоветовал внять мольбам и посетить директора.
В кабинете над головой у главного человека предприятия Иннокентия Самуиловича висел портрет Леонида Ильича с густыми темными бровями, пухлыми губами и строгим взглядом, будто бы вопрошающим: пить или не пить, вот в чем вопрос!
— Коньяк, виски или, быть может, желаете продегустировать продукцию нашего предприятия? — большой хозяин кабинета в мешковатом костюме от местного предприятия легкой промышленности открыл секретный сейф за стеклянной стенкой, и перед взором гостей предстали не обычные серые картонные папки с секретными документами, а скатерть-самобранка из дорогих заморских напитков.
При слове «виски» глаза Бусько, привыкшего к дедовскому самогону, таинственно заблестели, предвкушая наконец отведать знаменитый импортный продукт, о котором прожужжали все уши друзья и прочие знакомые советские граждане, однако трезвые мысли капитана, всегда стремящегося отыскать иголку в стогу сена, заставили отбросить вожделенные мечты на неопределенное время.
— Не беспокойтесь, мы на службе, — прервал благородные мысли коллеги Корнеев. — Расследуя дело, суть которого я пока озвучить не могу, мы прибыли с инспекцией. Хищения, мелкие кражи, недостачи, что-нибудь из этого перечня на вашем производстве…
— Ну что вы, как можно, — оборвал Корнеева Иннокентий Самуилович, и на его лбу предательски выступили крупные капельки пота. — Наше предприятие на хорошем счету, является неоднократным победителем социалистических соревнований, лауреатом различных профессиональных конкурсов, о чем свидетельствуют многочисленные грамоты…
— Жаль, что мы так и не услышали начальника автотранспортного цеха, — пробубнил в ответ инспектор, глядя на аккуратно развешенные дипломы по всей стене кабинета.
— Что вы сказали? — не понял вспотевший директор, по-прежнему удерживающий в руке початую бутылку заморского виски.
— Нет, ничего, это к делу не относится, — парировал Корнеев, — одно другое не исключает. Крупные хищения, неучтенная продукция…
— Ну что вы, впрочем, вы могли бы сделать официальный запрос, мы все проверим и пришлем ответ. На бланке, как положено, чтоб вопросов более не возникало…
— Так уже присылали. И даже ответ за вашей подписью получили.
— И какой был мой ответ?
— Нигде ничего не пропало.
— А что я вам говорил. Наше предприятие на отличном счету.
— Сразу видно, заливает! — шепнул в коридоре Корнееву Бусько, — в смысле не пьет, а врет.
— Рано или поздно узнаем. Но сейчас не об этом. Я полагаю, что наш соловей поет еще слаще.
Вернувшись в Ленинское районное отделение внутренних дел, Корнеев решил во что бы то ни стало уцепиться за последнюю соломинку.
— Сергей, принеси-ка из камеры хранения личные вещи Соловьева.
— С какой стати? Мы что-то упустили?
— А вдруг?
И правда, среди дорогих часов и запонок в пакете лежала маленькая, величиной чуть больше спичечного коробка, серая записная книжечка.
— Какого Лешего? Почему блокнот на глаза мне не попался при задержании Соловьева?
— При осмотре бардачка автомобиля оперативники обнаружили. В самом низу…
— Почему я узнаю об этом только сейчас? Бусько, за такой косяк придется ответить!
— Слушаюсь… — глаза милиционера потухли. — Как ответить?
— Садись и обзванивай всех указанных в книжке абонентов!
— По алфавиту? Прямо всех?
— Как угодно, лишь бы найти зацепку! Время, Бусько, время!
— Вы мне хотели жизнь испортить, спасибо, справился сам, — поникший Бусько послушно повернулся к полуразбитому и на скорую руку заклеенному пластырем серому телефонному аппарату, поднял трубку и с мученическим видом набрал на крутящемся диске первый по алфавиту номер.
— Инспектор Бусько беспокоит из Ленинского отделения внутренних дел. — В голосе милиционера отчетливо угадывалось море нахлынувшей печали от ненавистной рутинной работы, однако делать нечего, приказ начальства полагалось исполнять. — Вам товарищ Александр Соловьев знаком? — судя по всему, на том конце провода ответили утвердительно, и Бусько закашлялся от напряжения в пересохшем горле. — Давно? Хм… Понятно… Спасибо, — инспектор положил трубку, почесал затылок, бросил взгляд на стрелку часов, предательски застывшую на цифре пять, и вновь заглянул в записную книжку задержанного спортсмена.
Несколько часов непрерывного обзвона номеров, нацарапанных в записной книжке корявым почерком боксера, понадобилось Бусько, чтобы установить один непреложный факт: большинство указанных телефонов принадлежали исключительно тем родителям, чьи дети занимались боксом в известном спортивном обществе, и тренировал их до недавнего времени не кто иной, как Александр Соловьев.
Тем временем капитан Корнеев отправился в вышеупомянутое спортивное общество, где, походив по пустым тренировочным залам, встретился с его бессменным руководителем.
Маленький лысый человечек с суетливыми глазками при виде бордовой корочки служебного удостоверения сотрудника ОБХСС ойкнул, с ужасом провалился в кресло, так что едва ли своим подбородком доставал до края письменного стола, затем замер. Было видно, что на его лысине, как на полянке, в ужасе зашевелились ниточки извилин.
— Чем обязан? — необычайно высоким голосом пропищал испуганный директор с шарообразным животиком. И было непонятно: то ли писклявым голос его стал от гнетущего страха, то ли от естественной, точнее, аномальной природы.
— У вас некоторое время работал товарищ Соловьев Александр, тренер по боксу.
— О, да… Был такой. Так он давно…
— Да, уволен. Знаю. А по какой причине?
— По собственному изъявленному им желанию. А в чем, собственно, дело? Что он натворил? — при слове «натворил» голос спортивного функционера окреп и повысился до невиданных высот, напоминая то ли женский крик, то ли лай маленькой собачки.
— Что вы можете о нем сказать? — в многолетнем приобретенном искусстве проводить дознание капитан привык к вопросительным ответам на поставленный вопрос, именно поэтому пропустил последнюю тираду функционера мимо ушей и по-хозяйски устроился на пузатом кресле у стола.
— В каком смысле?
— Как о работнике. Как бы вы его охарактеризовали? — настаивал Корнеев.
— Ничего особенного, — продолжал заикаться директор. — Ребятишки его любили… Всегда вежливый, терпеливый. Но принципиальный.
— В чем это выражалось?
— Уж не знаю, стоит ли вспоминать, — пропищал испуганный коротышка.
— Не томите, уважаемый! — Корнеев хлопнул по столу, и от неожиданности круглый малый подскочил выше края стола.
— Один человек из райкома партии, — директор многозначительно указал пальцем вверх и перешел на шепот — первый секретарь, привел то ли сына, то ли племянника, не помню… И что-то в его поведении не понравилось Соловьеву, говорит: «Не буду его тренировать и баста!» И главное, причин не называл. Я спрашиваю: нет физических данных, а он мне: «По чем я знаю! Не в этом дело! Пусть другие тренируют!»