Затупим ножи и вилки,
Как не любит Бильбо Беггинс,
Побьем бутылки и спалим пробки!
Порежем одежду и вляпаемся в жир,
Молока на пол кладовки,
Оставим конфеты в матраце спальни,
Набрызгаем вина на каждую дверь!
Побросаем кувшины в кипящий котел,
Наполним их всяким мусором,
И когда они все будут заполнены как следует,
Запустим их кататься по прихожей!
Все это Бильбо крайне не любит,
Так что...аккуратнее с тарелками!
Конечно, ничего из этих страшных вещей они не свершили, все помыли и убрали по шкафам со скоростью молнии, и намного раньше, чем хоббит обежал все вокруг и кругом посреди кухни, пытаясь определить, что они выделывают. Когда они вернулись обратно, Форин стоял у каминной решетки, покуривая трубку. Он выпускал множество громаднейших дымных колец и когда бы он что не говорил, одно колечко да выходило – вверху дымохода или за часами на каминной доске или под столом или у самого потолка; но как бы он не старался, этого все же было недостаточно, чтобы поспеть за Гендальфом. Пф! Он выпустил маленькое колечко из своей короткой глиняной трубки прямо сквозь такое же, произведенное Форином. Кольцо Гендальфа окрасилось в зеленый цвет и зависло прямо над головой волшебника. Он наделал уже достаточно колец вокруг себя, для того, чтобы матовый свет вокруг, заставил выглядеть его странно и таинственно. Бильбо стоял неподвижно и смотрел – он очень любил дымовые колечки – и вдруг покраснел от мысли о том, как гордился он вчерашним утром колечками, которые он сам посылал к вершине Холма!
-А сейчас немного музыки, - сказал Форин. - Принесите инструменты.
Кили и Фили помчались к своим сумкам и вернулись с маленькими скрипками; Дори, Нори и Ори, откуда то из глубин пиджаков вытащили флейты; Бомбур извлек барабанную дробь из стен холла; Бифур и Бофур тоже убежали и вернулись с кларнетами, которые они оставляли вместе с прогулочными тростями. Двалин и Балин заявили:
-Прошу простить! Мы оставили свое инструменты на крыльце!
-И мой захватите тоже! – крикнул Форин.
Они вернулись с виолами, столь же большими, как и они сами и с арфой Форина, обернутой зеленой тканью. Это была замечательная золотая арфа и когда Форин ударил по струнам, музыка полилась внезапно и мягко, так, что Бильбо сразу про все забыл и унесся в ночные земли под странными Лунами, далеко от Холма и своего жилища.
Сумерки вступили в комнату через маленькое окошко, которое открывалось в боку Холма; вспыхивали крохотные огоньки – был апрель – а они все еще играли, пока тень от бороды Гендальфа не замаячила на стене.
Темнота наполнила комнату и огонь погас, погасив и тени, а они все играли. И совсем неожиданно, сначала один, потом другой под их игру, глубокими голосами запели гномы в потаенных местах их старинных домов; и это стало словно бы фрагментом из их песни, если это конечно возможно, песня без музыки.
Далеко, под туманом и холодом гор,
Где стоят бастионы средь впадин и нор,
Мы должны быть в пути, когда смениться день,
Чтобы выискать золота бледную тень.
Гномы древние клали заклятий клубки,
Пока молоты били, звуча, как звонки,
Глубоко, там где темные трепетно спят,
Где над залами вниз водопады летят.
Здесь для эльфов владыки и для короля,
Золотых украшений пылает заря,
Все они, торжествуя в объятье луча,
Прячут камни в резной рукояти меча.
В серебре ожерелий запляшут они,
Увенчают короны, как пламя звезды,
Как драконий огонь, что нанизан на шнур,
Они выхватят свет от светила и лун,
Далеко, под туманом и холодом гор,
Где стоят бастионы средь впадин и нор,
Мы должны быть в пути, когда смениться день,
Чтоб узреть позабытого золота тень.
Там и кубков и арф золотая резьба,
И никому не проникнуть сюда,
Все это долго в подгорье лежит,
Слог многих песен на кладом дрожит,
Но не услышит мотивы вовек,
Ни светлый эльф, ни лихой человек.
Сосны колышатся на высоте,
Ветер рыдает в ночной темноте,
Красен огонь был и пламя крыла,
Мчались по древам, как факела.
Вдруг колокольчик в долине запел,
Сонм бледных лиц людских в небо глядел,
Злобный дракон, свирепей, чем пожар,
Башни палил и жилища сжинал.
Курилась гора под присмотром луны,
И гномы услышали поступь беды,
Оставили залы в смятении свои,
И ринулись вниз, под сияньем луны.
Далеко, под туманом и теменью гор,
Где стоят бастионы средь матовых нор,
Мы должны быть в пути, путь держа на закат,
Чтоб отбить свои арфы и золота клад.
И как они пели, хоббит чувствовал очарование прекрасных вещей, сделанных руками, хитростью или магией, пронизывающими их, сильной и страстной любви, пламенного желания сердец гномов. В это время в нем проснулось наследие Туков и он захотел пойти и посмотреть высокие горы, услышать шепот сосен и водопадов, исследовать пещеры, неся в руке меч, а не тросточку. Он выглянул в окно. Звезды проявились в черном небе над кронами деревьев. Он сопоставил их с драгоценными камнями гномов, сияющими в темных пещерах. Внезапно, в роще за рекой, вверх взметнулось пламя, словно бы кто-то устроил пожар и он подумал, что на его Холм устремляются драконы и поджигают его. Он задрожал и очень быстро снова стал мистером Беггинсом из Бег-энда под Холмом.
Его охватил трепет. Он задействовал менее половины мозга на то, чтобы принести лампу и больше половины, чтобы притворившись, пойти и спрятаться за бочонками пива в кладовке и не вылезать до тех пор, пока гномы не исчезнут.
Неожиданно он осознал, что музыка стихла и все смотрят на него глазами, ярко горящими во мраке.
-Куда ты собрался? – спросил Форин, тоном, по которому можно было судить, что тот прочитал обе половинки его мозга.
-Как насчет привнести немного света? – поинтересовался Бильбо извиняющимся голосом.
-Мы любим темноту, - объявили гномы. – Темнота – для темных дел! У нас много времени до наступления рассвета.
-Конечно! – откликнулся Бильбо и поспешно сел. Он потерял стул и сел прямо на буфер, постукивая по зольнику и совку.
-Тихо! – вмешался Гендальф. –Пусть Форин говорит. И Форин начал.
-Гендальф, гномы и мистер Беггинс! Мы вместе в доме нашего друга и друга заговорщиков, этого крайне замечательного и смелого хоббита – пусть волосы с его ступней никогда не опадут, и все мы благодарны за его вино и эль! – он сделал паузу для вдоха и вежливого ответа хоббита; но комплименты были совершенно потеряны для несчастного хоббита, который разевал рот для протеста, ибо он возражал против «смелого» и еще хуже против друга всех заговорщиков, хотя и не издал ни звука, будучи в крайнем замешательстве. Форин продолжил:
- Мы встретились, чтобы обсудить наши планы, способы, опасность и средства. Нам грядет до рассвета, начать наше путешествие, путешествия, из которого некоторые из нас, а возможно и все (исключая нашего друга и советчика, суперколдуна Гендальфа) никогда не вернутся. Это торжественный момент! Наш объект это... я расскажу вам как следует. Для владетельного мистера Беггинса и для одного, двух молодых гномов (я полагаю, что прав, называя имена Кили и Фили), точное изложения дела на данный момент, может потребовать некоторого объяснения...
Это было в Фориновском стиле. Все же он был весьма важным гномом. Он бы мог продолжить разговор и без паузы и без объяснения кому-либо сути дела. Но он был неожиданно и грубо прерван.
Бедняга Бильбо не мог выносить это больше. При «может никогда не вернется» он почувствовал пришедшую откуда-то извне дрожь и очень скоро она вспыхнула в нем со свистом вылетающего из туннеля состава. Все гномы повскакивали, грохнув о крышку стола. С конца посоха Гендальфа сорвался голубой огонь и эта вспышка осветила несчастного хоббита, который стоял на коленях на коврике перед камином, дрожа как растекающееся желе. Он упал на пол возопив «в меня попала молния!!!» и это было все, что можно было услышать от него еще долго. Тогда они подняли его и перенесли на кровать спальной, держа под рукой воду и после чего разговор о темных делишках возобновился.
-Весьма нервный маленький приятель, - отметил Гендальф, сразу, как только они уселись снова. Случаются смешные странные припадки, но в остальном он один из лучших – жестокий, как дракон в налете.
Если вы когда-либо наблюдали мародерствующего дракона, вы поймете, что это было крайне поэтическое преувеличение в отношении любого хоббита, даже для Старого Туковского предка Бычьего Рева, который был столь громаден (для хоббита), что мог скакать на лошади. Он разметал гоблинов Маунтгрема в битве у Зеленых Холмов и сшиб голову их короля Голфимбула деревянной дубиной. Голова пролетела по воздуху несколько сот ярдов и попала прямо в кроличью нору и таким образом победа в битве и зарождение игры в Гольф были одновременны.
Тем временем, гораздо более изнеженный потомок Бычьего Рева, возродился к жизни. Спустя немного, попив, он нервно попытался скрыться в направлении гостиной. Все, что он при этом слышал, было изречение Глоина:
- Хампф! (или какое то пыхтение, более или менее похожее на это). – Что он может, вы подумали? Все было просто отлично, когда Гендальф рассказывал про этого хоббита, наделяя его крайней свирепостью, но одной судороги, подобной той, свидетелями которой мы были, вполне достаточно, чтобы разбудить дракона и его родичей, которые убьют многих из нас. Полагаю, это звучит намного более пугающе, чем то, что вызвало припадок. Реально, если бы не знак на двери, я был бы уверен, что мы попали не в тот дом. Сразу же, как я увидел нашего маленького приятеля пыхтящего на коврике, меня одолели сомнения. Да он больше похож на лавочника, нежели на вора!
Тогда мистер Бильбо повернул ручку и вышел. Кровь Тука победила. Он внезапно почувствовал , что готов обойтись без постели и завтрака, чтобы стать сильным. Это «маленький приятель, пыхтящий на коврике» почти заставило его рассвирепеть. Некоторое время спустя он пожалеет о своем порыве и скажет себе: Бильбо, ты был идиотом; зря ты направил свои стопы в этом направлении.