Я выключаю музыку не сразу. Выхожу на улицу, достаю из багажника мешок с рыбой. И тяжелой походкой иду к зоне барбекю. Целенаправленно.
Ага, все наши сидят. Собутыльники херовы.
Вижу, в котелке что-то варится.
При моем появлении музыку выключают, разговоры прекращаются. Смотрит народ враждебно, но мне уже пофигу.
Злость внутри вновь щупальца выпустила, они лелеют мое эго, детские обиды и просто дрянной характер. Да, я могу попытаться войти в положение и понять многое, но не попытки выставить меня идиотом.
— Уху варите? — бросаю им в лицо вопрос-утверждение.
— Да, вот уже скоро будет готово... — с улыбкой отвечает повар.
— Вы в баню сходите, Данил Андреевич, — по-отечески советует управляющий. Он ровесник и бывший друг моего отца. — И подходите, накормим, напоим. Расскажете про приключения. Вы, кажется, заблудились. Мы вас искали-искали, не нашли. Но это ничего, десять лет прошло, откуда вам помнить. Идите, идите в баньку, — умиляется он мне, как неразумному малышу.
Я беру тряпку, наматываю на ладонь. Подхожу к чану и не раздумывая переворачиваю его! Суп выплескивается на плиту, стол, пол... Народ отпрыгивает, боясь обжечься. Возмущенно вопит, кроет матом.
— Щуку фаршированную приготовь, — рявкаю я, швырнув на стол мешок с рыбой. И смотрю на повара: — Сейчас.
Часы в башке отсчитывают мгновения. Одно. Второе. Третье... Я не двигаюсь, смотрю в глаза. Дернется, откажет, выкажет сомнение — придется увольнять и выгонять. Заступятся за него — драка будет.
Напрягаюсь всем телом, ожидая почувствовать удары со спины, сбоку... Все вокруг чужие. Молчание режет драматическую паузу на лоскуты. Аж физически больно.
— Конечно, Данил Андреевич, будет сделано. — Повар стреляет глазами в пол.
Я выдыхаю. И нет, я не забыл добавить «пожалуйста». И он это понял.
— Зачем же вы так с ухой... — всплескивает руками наш агроинженер, который тоже должен был быть на рыбалке. По ходу, он и был. Только в другом, менее диком месте.
— А где Поляков? — хмурюсь я.
Поднимаю глаза и вижу знакомую фигуру, которая выруливает из переулка, резко поворачивается вокруг своей оси и заруливает обратно. Смотрю на агроинженера. Умный мужик, на нем вся наша техника. Пришел уже после моего отъезда, но работает по совести и исправно. Что же делать?
— Много не пейте, — говорю я. — Завтра в восемь ко мне зайдете.
Тот кивает. Всё еще под впечатлением от моего появления и щук, которых повар одну за другой достает из мешка.
— Одну готовить или... — начинает повар.
— На всех, — перебиваю я. Ищу глазами управляющего: — Баня топится, говоришь?
— Должна быть готова. Сейчас пошлю кого-нибудь проверить, Данил Андреевич.
Я очерчиваю всех глазами, проверяя, может, кому есть что добавить. Отчитывать смысла нет — вокруг взрослые люди, все всё понимают. Киваю своим мыслям и иду в усадьбу.
Срочно помыться и отпариться! От усталости, перенапряжения, да и, чего греха таить, страха пальцы подрагивают. Пот катится между лопаток.
Надеюсь, никто не замечает.
Позади слышны редкие хлопки и перешептывания: «Кулак», «Кулацкий сын», «Заткнись ты», «Прекрати хлопать!», «Он другой, не тянет на Кулака», «Тихо!».
Прищуриваюсь. С отцом меня сравнивать не надо. Новая вспышка ярости такая сильная, что погасить не выходит. Поэтому я спешу скорее в дом.
Злата стоит на втором этаже в белом полупрозрачном платье, которое ей невыносимо идет. Душистая, ухоженная до кончиков пальцев.
— О боже мой, Данил! — Она испуганно хватается за лицо. — Что случилось?! А что с глазами?
— Сейчас помоюсь, расскажу. — отвечаю, поднимаясь по лестнице в спальню. — Долгий был день.
А когда я после душа, взяв свежую одежду и полотенце, иду к выходу, Злата подходит и нежно обнимает за плечо. Опасливо заглядывает в глаза. А у меня в душé... вместо привычного равнодушия, граничащего с ниоткуда взявшимся отвращением, которое она ничем не заслужила, вместо выжженного пепелища вдруг откуда ни возьмись — теплота.
Вернее, отголоски вспыхнувшего еще днем на озере сильного желания. Острого, едва ли контролируемого. Желания брать сильно, чувствовать нежную влажность и слышать девичьи сладкие стоны. Громкие, частые, чтобы до хрипоты, до самого пика...
Желания быть живым.
Злата красивая и неожиданно(?) кажется ласковой. Какой я раньше ее видел. До аварии. Почти такой же.
— После бани вернешься в спальню? — шепчет она. — Я невыносимо сильно по тебе соскучилась.
Глава 9
Марина
Варвара сидит на крыльце. Я замечаю ее сразу, едва захожу в ограду. А еще понимаю, что она расстроена. Может быть, даже плачет. Одного мимолетного взгляда на сестру, ее позу, хватает, чтобы понять: опять довели.
Сердце сжимается, а следом и пальцы в кулаки. Гады, ненавижу.
— Ты чего здесь? — спрашиваю я, погладив собаку и подходя ближе.
Плюхаюсь рядом. Варя откидывается на руки, смотрит на темное небо, словно звёзды считает. Пожимает плечами.
— Не хочу домой идти. Тут хорошо, тихо. Яшка на страже. А малыш спит. — Она ведет рукой по животу. — Мне кажется, ему нравится на воздухе.
Я бросаю взгляд на будку, в которой дрыхнет наш пес, и уточняю, чуть понизив голос:
— Ментовский дома?
У нашего отчима фамилия Хоментовский. Учитывая профессию, ясное дело, все вокруг его кличут иначе. Даже иногда в документах ошибаются, это такая потеха! Сам он, правда, со мной не согласится. Психует, если услышит. Но разве его реакция хоть раз кого-то останавливала?
— Дома, ужинает.
— Ясно.
Пару минут мы просто сидим молча. Я чувствую, что сестра не хочет разговаривать, но и бросать её одну здесь не стану. Яшка... он хороший, но старый. Едва ли сможет защитить нас даже от мухи.
— Как у тебя день прошел? — спрашивает Варя.
— Неплохо. Лучше, чем могло быть, — улыбаюсь я своим мыслям.
Может быть, чуть позже расскажу Варе о Даниле. Она поругает, что я так сильно рисковала. Он мог оказаться маньяком. Но не оказался ведь, а значит, ничего страшного.
— А я к маме ездила сегодня. — Варя болтает ногами.
— И как она?
— Нормально, — отмахивается. — В сам санаторий посторонним заходить нельзя, но мы погуляли по территории. Красиво там, мне понравилось. Лавочки кругом, клумбы. Фонтан.
— Она всё еще в депрессии?
— Говорит, что хвойный воздух идет на пользу. Фиг его знает. Она всё время от чего-то лечится. Вообще, я зря поехала, ей только хуже стало от моего вида. — Варя вновь гладит живот.
Последние несколько лет мама пытается родить ребенка Семёну и создать тем самым полноценную ячейку общества. Пока безуспешно, к сожалению, поэтому беременность Вари она восприняла болезненно. Мало того, что дополнительный рот в семье, так еще и статус будущей бабушки ввел ее в печаль. Наш гинеколог в станице тетка классная, но особым тактом не обладает. Сказала напрямую: «Вы уже бабушка, может, хватит пытаться? Нянчите внуков и наслаждайтесь жизнью».
После этого мама неделю не вставала с постели. В данный момент она в очередной раз поправляет здоровье. Варвара на хозяйстве, а я... помогаю добывать деньги.
— Что-то ты поздно, — слышу над головой хриплый голос. — Как рабочий день?
Вслед за отчимом из дома просачиваются запахи драников и супа. Варвара прекрасно готовит.
— Так себе. Не заплатили, дядя Семён. — отвечаю я, оборачиваясь, и поднимаюсь на ноги. — Я говорила, что они мутные. Зря время потратила.
— Вот блин! — всплескивает руками Варвара. — Дядя Семён, давайте Марина больше не будет работать на Глухих! Это ведь не в первый раз у них такое практикуется!
— Совсем не заплатили? Да ладно! Что-то с трудом верится.
Он хватает мою сумку и, не дав возможности пикнуть, открывает. Осматривает содержимое. Находит пятьсот рублей. Ту самую сдачу, что осталась от покупки продуктов и воды.
Блин! Я совсем об этих деньгах забыла! Надо было в трусы перепрятать.
— Это моё, верните!
— Изымаю. Должны были косарь дать, а тут только пятьсот. Где остальные? Спустила на что-то опять? Транжира, мать твою. Всё понять никак не можете, что ваша сытая жизнь давно кончилась. Отец вас бросил, а мы тут — люди честные, позволить роскошь себе не можем. Счета, лечение матери кто-то должен оплачивать или нет? Кормить вас, одевать? Ситуация сложная, Варе нужно собрать сумки в роддом, коляску купить. А ты воруешь! Да у кого? У своих!
Я поднимаю руки вверх, сдаваясь, и ухожу к себе.
Ночью просыпаюсь внезапно, сама не знаю почему. Тихо вокруг. Темно. Ни шороха. Но я лежу и напряженно прислушиваюсь. У противоположной стены раздается едва различимый жалобный всхлип, потом еще один.
Выбираюсь из-под одеяла и иду к кровати напротив. Это Варя снова плачет, мы с ней спим в одной комнате.
— Я тебя разбудила? Прости, — шепчет она, поджимая губы. — Не хотела.
— Двигайся, — подталкиваю я ее в плечо.
А потом укладываюсь рядом и обнимаю со спины. Крепко-крепко. Варвара несколько минут тихо плачет, а я молчу. Губы кусаю, щеки. Сердце разрывается, но понятия не имею, что говорить в таких ситуациях! У меня совершенно нет опыта, я... иногда кажется, что я такая глупая.
— Я тебя люблю, — шепчу.
Будить отчима нельзя, а спит он, собака, чутко. Встанет — разорется, что единственному кормильцу спать не дают.
Варя сжимает мою ладонь.
— В следующий раз прячь деньги в трусы, — шепчет она заговорщически.
И я прыскаю! Потому что сама думала о том же самом. Варя поворачивается ко мне, мы утыкаемся лбами и молчим. Когда я родилась, Варвара уже была. Она всегда была в моей жизни, не представляю, как без нее. У нас совсем крошечная разница, но я привыкла к мысли, что она всё знает. Что она умная, рассудительная. Даже новость о незапланированной беременности сестра восприняла спокойно. Не убивалась, имя отца ребенка не сдала. Поэтому, когда Варя плачет, у меня начинается паника.