Фиби тяжело вздохнула. Она не хотела испортить эту ночь. Но она понимала, что нельзя дальше оттягивать неизбежный разговор на эту тему.
— О, Бретт! Ты знаешь, что я чувствую?.. Я не стыжусь тебя, но в то же время я не хочу расстраивать своего отца. — Она умоляюще взглянула на него.
— Я понял. Ты не хочешь расстраивать и огорчать старого Боба Стефансена. Но тогда мне ты не даешь шанса, — с горечью произнес он.
— Давай не будем говорить сейчас о моем отце, — резко заявила она.
— Но он угрожал мне, Фиби. Ты знаешь, что он остановил меня вчера на улице и сказал, что если я не оставлю тебя, он приложит все силы и употребит всю свою власть, чтобы посадить меня на скамью подсудимых? — Глаза Фиби широко распахнулись, а Бретт продолжал: — Он назвал меня индейским ублюдком. Если бы он не был твоим отцом, я бы ударил его.
— Он был не прав... — начала Фиби.
— Он, наверное, считает себя Всевышним, — прервал ее Бретт. — Я не хочу вникать в расовые проблемы. Меня не волнует, что твой отец — мэр, как для меня не имело бы значения, если бы ты была из самой бедной семьи и жила в трущобе. Я люблю тебя, а у любви нет предрассудков. У моей любви. А ты вынуждена скрываться, обманывать.
Фиби приоткрыла рот для оправдания. Но где-то невдалеке заквакали лягушки, запели сверчки, и вода мягкой волной подкатила почти к самым их ногам. Она так и не произнесла ни слова, потому что все, что сказал Бретт, было правдой, неприятной, но правдой. Тяжесть на сердце и боль, которые она испытывала, передались Бретту, и гримаса исказила его лицо.
— Ты должна принять решение. Выбирай между ним и мною, — твердо сказал он.
Фиби удивленно посмотрела ему в лицо в надежде обнаружить намек на компромисс, но натолкнулась на маску неприступности.
— Но, Бретт, мне только семнадцать лет, — запротестовала она. — Я не могу вот так порвать все отношения с отцом. Я хочу стать художницей. И я не хочу принимать решение.
Бретт обхватил рукой свой подбородок и уставился в воду.
— Я все понимаю, Фиби. И я знаю, что не должен давить на тебя. Но, Господи, Фиби, я так хочу поехать с тобой в Чарлстон, пообедать там в каком-нибудь ресторане. Мне до смерти надоел этот страх.
Фиби, услышав полную безнадежность в его голосе, захотела поближе придвинуться к нему и почувствовать тепло его тела. Она инстинктивно протянула ему руку, а он взял и прижал ее к своей щеке.
— Я никогда и не думал, что это получится. Но я люблю тебя, Фиби. Я не прошу тебя выходить за меня замуж прямо сейчас, потому что мне нечего тебе предложить. Вначале я хотел бы добиться чего-нибудь в этой жизни, чтобы тебе никогда не было стыдно за меня.
Фиби погладила его волосы и обвила шею руками, позволяя Бретту положить себя на мягкую траву.
— Я не стыжусь тебя, — прошептала она, а затем вновь повторила слова, родившиеся в глубине ее сердца еще тогда, когда он мчал ее на мотоцикле к этому райскому месту. — Я люблю тебя, очень люблю!
Земля была сырой от росы, но они были без ума друг от друга и такие мелочи не замечали. Их поцелуи не были похожи на прежние, теперь это была смесь страсти, отчаяния и блаженства. Фиби перебирала пальцами волосы Бретта, все теснее прижимаясь к нему и все явственнее чувствуя силу его мужского начала.
— Бретт, Бретт, — стонала она, когда его обжигающий рот целовал ее грудь, опускаясь все ниже в разрез кофточки. Его дрожащие пальцы расстегнули трудно поддающиеся пуговицы и нежно оголили ее плечи. Наслаждаясь, он целовал округлые девичьи груди и напряженные розовые соски, искушая себя и доводя до исступления ее.
Пока он покусывал и ласкал все ее изнемогающее тело, она отчаянно пыталась расстегнуть пуговицы его рубашки, так как ей безумно хотелось коснуться его обнаженного тела. Бретт осторожно водил языком вокруг ее набухающих сосков и прижимался рукой к сокровенному месту Фиби. В свои семнадцать лет она еще не испытывала таких головокружительных ощущений, но чувствовала, что Бретт может дать ей еще большее наслаждение.
Его пальцы справились с пуговицами на ее джинсах и дотронулись до трусиков. Но она вся сжалась, отталкивая его руку. Ее собственные руки в безудержном порыве исследовали его тело, ласкали грудь, шею, цеплялись за волосы и царапали спину. Для нее это было ни с чем не сравнимое ощущение слабости перед напряженной и угрожающей мужской плотью. Фиби и Бретт, не говоря ни слова, понимали друг друга по выражению глаз, дыханию, движению рук.
Когда Бретт старался снять узкие джинсы Фиби, непрерывно лаская ее круглые ягодицы, она приподнялась, тем самым облегчая ему задачу. Нижнее белье в срочном порядке последовало за джинсами. Теперь Бретт имел возможность восхищаться ее нежным обнаженным телом. Не отрываясь от нее и покрывая ее всю обжигающими поцелуями, он сбросил с себя оставшуюся одежду, заставляя ее трепетать в предвкушении незнакомой страсти.
— О, милая! О, любовь моя! — повторял он снова и снова, обнимая ее истомленное тело крепкими руками и разводя в стороны ее податливые ноги своим коленом. Фиби не имела возможности изменить ход событий, даже если бы хотела, так как уже в следующий момент Бретт с силой вошел в нее.
Она непроизвольно закричала от боли, и он застыл. Его лицо выражало одновременно и сожаление, и страсть. Но желание начать движение было сильнее.
Фиби инстинктивно согнула ноги и подняла их повыше. Она двигалась в таком темпе, какой задал Бретт, и это позволило ей забыть испытанную в первый момент боль. Она еще сильнее прижалась к Бретту и полностью потеряла контроль над собой. Ей казалось, что она то парит в воздухе, то бросается на землю, то снова воспаряет...
Долгое время они лежали неподвижно в объятиях друг друга, и Бретт нежно ласкал ее.
Повернувшись, Фиби взглянула на него, ожидая сиюминутного извинения и раскаяния. Ее мама всегда повторяла, что девушка должна сохранить себя до свадьбы. Вряд ли она могла предположить, что ее дочь потеряет девственность в семнадцать лет темной ночью на сырой холодной земле. Но Бретт смотрел на нее так восхищенно, как если бы она преподнесла ему самый дорогой подарок.
Фиби внезапно охватил озноб, хотя внутри все еще горел огонь. Она потянулась за вещами, но тут Бретт схватил ее за руку и повернул к себе.
— Фиби, — взволнованно заговорил он, — не стесняйся. И не бойся, я никогда не позволю себе упрекнуть тебя. Ты должна верить, что я люблю тебя. Я счастлив, что был первым твоим мужчиной.
Фиби улыбнулась и прижалась к его щеке, желая еще раз почувствовать его тепло.
— Я тоже счастлива, что именно ты был у меня первым, — сказала она и легонько поцеловала его в губы. — Но сейчас я замерзну окончательно, если ты не дашь мне одеться.
Она торопливо оделась и повернулась к нему. И только тут заметила странное выражение его лица. Когда они уже были одеты, он взял ее за руку и притянул к себе. Она взглянула на него, ожидая, что сейчас он ее поцелует, но он нахмурился.
— Это было замечательно, Фиби, но этого недостаточно, — сказал Бретт глухим голосом. — Мы обожжены страстью. Но я хочу большего, чем секс.
— Скажи, чего именно ты хочешь? — спросила Фиби, хотя знала ответ заранее. Он хотел того же, чего и она: счастливого брака, умненьких детей и спокойной жизни до старости. Но не здесь и не сейчас. В следующем году она поступит в колледж, уедет из Конуэя. Ах, если бы он только поехал вместе с ней! Но даже если он не сможет поехать, их любовь преодолеет любую разлуку.
— Я уже говорил тебе, — сказал Бретт, и счастье озарило его лицо. — Я хочу открытости. Я хочу пройтись по главной улице Конуэя вместе с тобою. И я хочу знать, что ты не стыдишься меня.
— О, Бретт, — взмолилась Фиби. — Ты же знаешь, что это невозможно сейчас.
— Я думал, что ты любишь меня. Но для тебя это, видно, не любовь, — сказал он с болью в голосе.
Сердце Фиби пронзила игла. От его бестактности и грубости, никогда не проявлявшихся прежде по отношению к ней, слезы навернулись на глаза и покатились по щекам. Она смахнула их. Одной минуты хватило ей, чтобы испытать и безудержную страсть, и глубокое разочарование.
— Не так все просто, Бретт. И наша любовь здесь ни при чем. Ведь мне только семнадцать лет, и мой отец убьет тебя, если узнает, что случилось.
— Может быть, мне не следовало допускать этого. Но я хотел тебя, я желал этой близости, как никогда и ничего раньше. И ты, я чувствовал, хотела этого так же, как я.
Может, даже больше, добавила Фиби про себя. Ее все восторгало и пленяло в нем с того момента, когда она села к нему на мотоцикл и они помчались навстречу будущему. Да, она хотела его! И она любила его! Но она не готова заявить об этом на весь мир. Она не готова объявить об этом даже своему отцу.
— Ты не знаешь моего отца, Бретт, — сказала Фиби, пытаясь остановить слезы. Как могли они за такое короткое время превратиться из любовников во врагов? — Он очень сильный человек и знает, как сломать тебя.
— Я не боюсь твоего отца, — огрызнулся Бретт.
— Но я боюсь, — проговорила Фиби и расплакалась. — Если он узнает про нас, он не разрешит мне поступать в колледж. Он уничтожит тебя. Я всегда повиновалась ему и не хотела бы испытать на себе его ярость. Но я не хочу терять и то, что есть у нас.
— Тогда уйди от него, — не уступал Бретт.
— А что, если я не могу? — спросила Фиби, выделяя каждое слово. Неужели Бретт не понимает, как это важно для нее — уехать из Конуэя и попытаться сделать что-то самой! Ему же известно, как она мечтает учиться живописи. — Тогда наши отношения прекратятся? Я правильно поняла?
Ее синие глаза неподвижно застыли на заплаканном лице. Теперь она стала похожа на маленького обиженного ребенка, каким была несколько лет назад. Бретт не мог больше выдерживать расстояние, разделявшее их. Он обнял ее за дрожащие плечи, и она прильнула к нему, ища защиты от слишком жестокой действительности, окружающей их. Бретт прикоснулся губами к ее шелковистым волосам и почувствовал безумную жалость.