— Более чем. Средний покинул Великохолмск и перебрался в свои владения. Обвинил старшего в том, что тот отца порешил.
— Слыхал я такие сплетни. Неужто, правда?
— Точно никто не знает, что произошло. По официальной версии князь умер во сне от остановки сердца, но вполне могли иметь место, как отравление, так и губительные чары. Но теперь мы уже вряд ли узнаем, что произошло на самом деле. Проблема в другом. Средний требует, чтобы его признали главой клана и чтобы старшего предали суду. Только нам-то что делать? На чью сторону встать? И у того, и у другого есть свои сторонники. А кто прав — пёс их разберёт.
— Непростая задачка, — согласился Василий Васильевич. — Но тут важнее другое: не кто прав, а у кого сторонников больше. Кто сильнее, тот и прав окажется. Но я, в любом случае, буду Малютиных держаться. Против бояр наших я не пойду.
— А Малютины за кого?
— Вот приедут, мы и выясним. А что ещё слышно?
— Младший пропал.
— Это который ублюдок-то?
— Он самый.
— И что же с ним сталось? Порешили?
— А бездна их знает. Может, и порешили. Только похорон не было. Теперь разные ходят слухи. Заозёрные, наверное, огорчены. Они-то надеялись с князьями породниться. А теперь не получится.
— Так они, небось, даже рады, — усмехнулся Василий Васильевич. — Я, признать, сильно удивился, когда узнал, что Заозёрные свою дочь собрались за полузнатного выдавать, хоть он и княжеских кровей. Другие посчитали бы подобную партию проявлением неуважения.
— Но князь-то настаивал, что Даниил — светлейший, — заметил Пётр, — и что талант у парня появится позже.
— Не зря, значит, Святополка безумным считали, — задумчиво проговорил помещик. — Видать, и правда с головой плохо стало.
— Скорее наоборот, — рассмеялся Пётр. — Святополк тем ещё хитрецом был. Это ж надо: сосватать полузнатного боярскому роду! Не каждый такое дело провернуть изловчится.
— Только зачем? Зачем он с этим ублюдком так возился? Своих, законных, мало что ли? Не, Петя, Святополк наш явно не в себе был.
На улице послышался топот копыт и звук бубенца.
— А вот, похоже, и Малютины прибыли, — Пётр встал с кресла и подошёл к окну. — А в карете кто, интересно? Неужто, сам епископ к нам пожаловал?
***
Запряжённая в сани лошадь, погоняемая кучером, бодро бежала по утоптанному снегу. В санях лежали трое: Егор, Маня и Алёша. Убитая горем Фрося сидела рядом с ними. На ней лица не было. Она всю дорогу молчала и время от времени всхлипывала.
Детям стало ещё хуже. Егор с трудом добрался до саней, у него были дикий жар и слабость. Маню с Алёшей пришлось нести: они даже на ногах стоять уже не могли.
Я решил сопроводить Фросю с детьми до поместья. Ей требовалась моральная поддержка в столь трудный час, а значит, отъезд мой снова откладывался.
По прибытии в поместье, мы перетащили детей во флигель, в комнатушку на втором этаже. Тут были кровать, столик, стул и сундук для вещей, которые занимали почти всё пространство тесного помещения.
Мелких разместили на кровати, для Егора нашли матрас и постелили на полу. Фрося напоила ребятишек каким-то отваром, который приготовила одна старая служанка, после чего уселась на кровати и стала наблюдать, как еле теплящаяся жизнь медленно покидает её малюток. Я сидел на стуле и молчал, не зная, что сказать. Самому было паршиво на душе. Я не верил, что дети выживут. Того, что я знал о Сне, было достаточно, чтоб не тешить себя и других пустыми надеждами.
— За что? — повторяла Фрося. — Почему Господь наказывает меня? За какие прегрешения?
— Сегодня это случилось со всем селом, — напомнил я. — Останься ты дома, тебя тоже постигла бы такая участь.
— Лучше бы постигла, — всхлипнула девушка, — лучше бы осталась. Зачем так жить дальше? Зачем видеть всё это? Неужели нет другого выхода?
Я промолчал. Подсел рядом и обнял.
— Но я должна сохранить им жизнь. Даже если это… — тут она замолчала, не решаясь произнести то, что хотела.
— Если можно что-то сделать, то почему нет? — спросил я.
— Нет, нельзя. Я не хочу им такой судьбы.
— Какой? Говори яснее, — я повернул Фросю к себе и посмотрел ей в глаза.
— Никакой, — она потупилась. — Не бери в голову. Мелю уже невесть что от горя. Сама не соображаю.
— А мне кажется, соображаешь. Ты знаешь какой-то способ, но боишься сказать? Почему?
— Потому что нельзя такое делать.
Я начал догадываться, о чём идёт речь.
— Пепельная смола? — спросил я.
Фрося испуганно уставилась на меня:
— Я слышала, она помогает излечиться от любой болезни. Но что будет, если они вкусят её?
Я вздохнул и, оперев голову на руки, задумался. Я тоже не знал, что делать в такой ситуации и стоит ли прибегать к данному методу. В долгосрочной перспективе сыворотка оказывала губительное воздействие на организм, она приводила к внешним изменениям, помешательству и, в конечном итоге, к смерти. Сложно сказать, что лучше: дать всем троим умереть сейчас или ненадолго продлить их существование, сделав зависимыми от дорогостоящего препарата.
— Я не знаю, правильно ли это. Это грех, церковь запрещает… Но я не могу их так оставить, — девушка разрыдалась. — Что мне делать?
— Так или иначе, у тебя нет сыворотки, — сказал я.
— Я знаю, где достать, — с жаром произнесла Фрося. — Прямо здесь. Это очень дорого, и я останусь совсем без денег, но я знаю. Но… я не могу. Я не могу решиться.
— Где? — удивился я.
— Нет, я не скажу, нельзя об этом говорить.
Это было любопытно. Значит, в поместье кто-то приторговывает пепельной смолой. Вот только кто?
— Послушай, если у тебя нет денег, я бы мог достать сыворотку, — сказал я. — Но мне нужно знать, у кого её можно купить?
Фрося не успела ничего ответить. В коридоре послышались шаги, и я на всякий случай убрал флягу. В следующий миг дверь открылась, и на пороге возникли трое: Василий Васильевич, какой-то господин с усиками и острой бородкой, облачённый в наряд тёмно-синего цвета с серебряной вышивкой, и ещё один человек в зелёной сутане, на груди которой красовался глаз в треугольнике. От вида третьего я чуть не поморщился: настолько он был уродлив.
Мужчина в сутане был толст и сгорблен. Лицо его обрюзгло, щёки обвисли, один глаз располагался ниже другого, лоб неестественно выпирал вперёд, а подбородок сливался с шеей. Правая рука мужчины оканчивалась четырьмя скрюченными пальцами, а левая тонула в рукаве — кажется, она была короче.
Фрося тут же вскочила, быстро утирая слёзы, и поклонилась вошедшим в пояс. Я тоже поднялся и поклонился, но не в пояс, а так, слегка. Вроде бы и не стоило выделываться, но я подумал, что если я — не крепостной, то и кланяться мне можно не так сильно.
Но когда я посмотрел на знатного господина в синем наряде, на лице его было написано недоумение. Кажется, я сделал что-то не так.
Господин обменялся взглядом с уродливым человеком в зелёной сутане, но ничего не сказал.
— Как зовут вас, дети мои? — спросил мужчина в сутане.
Ефросинья представилась, я тоже назвал своё имя:
— Александр.
На лице знатного господина отразилось ещё большее недоумение. Он вопросительно смотрел на меня, а я ничего не понимал. У меня было только одно предположение: я нарушил правила этикета и повёл неуважительно по отношению к сим высокопоставленным особам.
— Вот, ваше Преосвященство, — обратился Василий Васильевич к мужчине в сутане. — Эти дети тяжко захворали, как и почти всё село. Болезнь принесли моры, напавшие на нас этой ночью. Буду несказанно благодарен вам, если сможете хоть немного облегчить страдания этих несчастных. Я собираюсь послать в город за врачом, но раз уж вы здесь, я всецело полагаюсь на вашу помощь. А это — помещик кивнул на меня, — тот самый доблестный юноша, о котором я только что рассказывал и который в одиночку сражался с порождениями Сна.
— Этот юноша? — человек в сутане посмотрел на меня ироничным взглядом. — Что ж, это весьма похвально. Было бы любопытно узнать подробности.
Глава 19
Но узнать подробности Его Преосвященству сегодня оказалось не суждено. Первым делом он занялся осмотром больных, а я, сославшись на то, что не хочу мешать, вышел на улицу и отправился к берёзовой роще, где и бродил до наступления темноты.
Я оказался в щекотливом положении. В поместье внезапно появились знатный господин и высокопоставленное духовное лицо. И от них мне следовало держаться подальше. С церковью, как я понял, здесь вообще лучше дел не иметь, особенно когда в твоей крови — странная субстанция, полученная из пепла обитателей Сна. Попасть в руки следственного отдела в планы мои не входило, а потому разумнее всего сейчас было поскорее покинуть усадьбу.
Одно останавливало: я не мог бросить в беде Фросю и детей. Я был в силах спасти их, дать своего рода лекарство, которое продлить жизнь несчастным. Но при этом я сомневался, стоит ли это делать, и правильно ли поступлю, если опою их сывороткой. Позволить умереть им сейчас или оттянуть неминуемый конец, но с неизвестными последствиями? Я не мог ответить на этот вопрос. В конце концов, и безнадёжно больных лечат, пытаясь продлить жизнь на жалкие месяцы.
Так или иначе, нельзя было уйти, не попрощавшись, а потому, когда стемнело, я украдкой вернулся во флигель, стараясь не попадаться слугам на глаза. Поднялся на второй этаж, подошёл к двери, прислушался: за всё тихо. Тогда я вошёл в комнату.
Фрося сидела на кровати рядом с детьми. Младшая лежала неподвижно с закрытыми глазами, старший вертел головой и что-то бормотал в бреду. Егор согнулся в позе эмбриона и тяжело дышал. При тусклом свете лучины эта картина выглядела ещё более гнетущей. Мне стало страшно: рядом с Фросей сидела смерть и ждала своего часа. Смерть уже потирала свои костлявые руки, предвкушая, как заберёт ещё три жизни в довесок к тем десяткам, которые уже поглотила или ещё только поглотит на своём беспощадном пиршестве.
— Что сказал священник? — спросил я. — Их можно спасти?