К вечеру завыли сирены. Какой ужас, боже мой! Все разбежались, стали сновать туда-сюда, как крысы, в жалких попытках скрыть свою гнусную физиономию, вонючую кучу костей, мяса и плазмы. Только я был спокоен, потому что знал — от этого не уйти. Это все равно найдет тебя повсюду, не сегодня, так завтра, как лейкемия, или спустя годы проявится в уродливых лицах твоих детей. Я интеллигентный человек и разбираюсь в таких вещах — от этого никуда не спрячешься.
Раздался вой самолетов и земля как будто задрожала от мощного гула реактивных сопел, стекла зазвенели, двери прогнулись, стараясь защитить неприкосновенность жилья. И тогда эти несчастные пали на колени, молитвенно воздев руки горе, к летящим крестам господним. И вдруг блеск, ослепительный блеск солнца, поцеловавшего землю. Меня ошеломил этот огненный фейерверк и ослепила волна света, но я знал, что это только начало, что через одну-две секунды грядет горячее цунами, что все рушит и испепеляет, сравнивая с горизонтом наши несчастные и жалкие доказательства разумности…
Сейчас я двумерный. Если бы кто-нибудь уцелел в этом мире, то назвал бы меня рисунком на стене. Рисунком, оставшемся после ядерного взрыва. Но нет никого, абсолютно никого. В десятках милей вокруг нет ни одной живой души, а я вот сижу и жду, когда же мне принесут рюмочку.
Иван МариновскиЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ СЛЕЗЫ
Не успел он спустить ноги с кровати, как тут же увидел нарушение порядка: левая тапка была на месте правой, а правая выглядывала из-под ночного столика. «Та-а-к», — протянул Асен — нахальство продолжалось, но он уже привык и только ждал, как далеко оно зайдет.
Он начал бриться, то есть намылился как следует и вдруг обнаружил, что у бритвы нет лезвия. Это случалось уже не в первый раз, пришлось спуститься в магазин за лезвием, а заодно купить и пакетик молотого кофе, потому что предыдущий пакетик оказался пустым: его кто-то выпил. А, заметьте, этот порог, кроме него самого, переступала одна лишь инкассаторша и, конечно, только по служебным делам, и только по понедельникам. Она становилась на услужливо поданный стул и смотрела на счетчик над дверью. Столько-то киловатт-часов, столько-то денег, до свиданья и до следующего понедельника.
Кто же тогда выпивал его кофе? Пока он рассуждал по этому вопросу и мылся в ванной, сквозь сильный шум воды неожиданно услышал:
— Фью-ю-ю…
Кофейник был без свистка, откуда свисток — он варил кофе в обычном джезве (античной семейной реликвии, передаваемой веками от отца к сыну) и кофе, закипев, просто выливался, после чего Асен два часа тер и чистил плиту. Поэтому он бросился на кухню и как раз вовремя — кофе почти выкипал.
— Спасибо за фью-ю, — сказал он на все четыре угла, не зная, где скрывается доброжелатель.
Асен жил тихой жизнью пенсионера, который почти не выходит из дома, он любил свою маленькую однокомнатную квартиру с ее пятью основными точками: комнатой, кухней, ванной, прихожей и балконом. Они давали ему широкое поле действия и даже места для долгих прогулок с крайней точкой — балконом. Во время прогулок он носил подмышкой маленький приемник и слушал музыку. Он всегда подбирал тихую музыку.
Шли дни… Ну да, шли! У него было чувство, что это один и тот же день, который перекладывает самого Асена из одного своего кармана в другой, на которых даже швы одинаковы: завтрак, прогулка по кухне, комнате, ванне, прихожей и балкону, тихая музыка, послеобеденный отдых, ужин с бутербродами, как будто теми же самыми, что и вчера… А на следующее утро все повторялось снова.
В понедельник он встал пораньше, тапки были на месте, бритвенное лезвие тоже, кофе никто не выпивал, все было в порядке, было около девяти, сейчас позвонит инкассаторша, она никогда не опаздывает, и не успел он это подумать, как в дверь позвонили с точностью до секунды.
— Добрый день, — поздоровалась инкассаторша. Когда Асен вернулся со стулом, то застал ее разглядывающей обои около дверного косяка:
— У вас что, здесь дети бывают?
— Нет… нету детей.
— Кто же тогда нарезал обои лесенками и полосочками? — она улыбнулась. — Или, может быть, это вы развлекаетесь таким образом?
— Я не развлекаюсь, — пробормотал Асен — только сейчас до него дошло, зачем стащили его бритвенное лезвие.
Но этим дело не кончилось. Стоя наверху и вглядываясь в счетчик, инкассаторша сказала: «Ну и ну!», и с каким-то страхопочитанием, как ему показалось, назвала сумму.
— Не может быть! — воскликнул Асен, услышав, какое огромное количество электроэнергии он использовал за последнюю неделю.
— Вы не ошибаетесь?
Инкассаторша опять уставилась на счетчик:
— Не ошибаюсь. Вы как будто постоянно включали бетономешалку.
— Почему бе-бетономешалку? — спросил он, надеясь, что не заикается, но без особой уверенности.
Инкассаторша (Как некоторые могут в улыбке передать все оттенки снисхождения!) объяснила, что в соседнем квартале на стройке запускали бетономешалку и их счетчик показывал почти столько же, ну, не настолько…
— Наверное, ваша бетономешалка побольше будет?
Когда она ушла, Асен намешал клей в банке, добавив побольше воды, чтобы он лучше растворился до его прихода, вышел, купил такие же обои, и, вернувшись домой, застал неожиданное безобразие — клей затвердел как цемент, потому что в банку насыпали по меньшей мере две пригоршни цемента.
— Ну, спасибо! — взорвался он.
В ответ из кухни раздалось:
— Фью-ю-ю!
Асен кинулся сломя голову на кухню — он был уверен, что перед уходом не ставил варить кофе. Но джезве было на плите, кофе уже закипал, ему оставалось только налить его в чашку и выпить для успокоения, что он и сделал. Что же это такое — даже и сахару положили как раз по его вкусу! Кто же это мог быть? И где он скрывается? В последнее время он не раз задавал себе этот вопрос, и не раз резко оглядывался, чтобы хотя бы мельком увидеть этого и озорника, и доброжелателя в одном лице. Но ничего не выходило. Пусть. Рано или поздно он все равно его застанет!
Он приклеил разрезанные обои и, так как до вечера ничего другого не произошло, постепенно к нему вернулось хорошее настроение. Он снова отправился по обычному маршруту, начиная с прихожей, и заканчивая балконом. Подмышкой он нес приемник, и, хотя тихая музыка восстановила его душевное равновесие, он решил его выключить:
— Придется лишить себя музыки, наверное, это приемник берет столько тока, — решил он. Потом стал подозревать и плиту, и принялся варить кофе на спиртовке. Но все равно в понедельник инкассаторша, встав на стул, снисходительно усмехнулась:
— Вы, видно, опять включали свою бетономешалку! И даже ночью ее не выключали…
— Прошу вас, — запротестовал Асен, — хватит говорить об этой бетономешалке, перестаньте…
— Нет, это вы перестаньте ее включать или продайте в конце-концов!
— Но у меня нет никакой бетономешалки!
— Откуда же такая затрата тока?
— Да я даже кофе варю себе на спиртовке!
— Спиртовка не может расходовать столько тока, — отрезала инкассаторша. — Это только бетономешалка!
Она вгляделась в простенок у двери и чуть не прыснула:
— Я начинаю понимать: ночью вы запускаете свою бетономешалку, а днем вырезаете полоски от обоев. Что за странные занятия!
В тот же день Асен выключил все домашние электроприборы, вечер провел при свечах, а ночью сквозь сон вдруг услышал какие-то звуки, напоминающие что-то вроде чмоканья. Как ему показалось, звуки шли из прихожей и он тихо прокрался туда. Включив свет, никого не застал — наверное, его разбудил шум с лестничной клетки. Он вернулся в кровать, долго вертелся, пока не заснул, и вдруг его опять разбудили эти звуки.
На этот раз он оказался проворнее и увидел их, а, может быть, сами они, увлеченные своим занятием, не успели скрыться. На счетчике висели два существа, ростом не больше пяди — они сосали пробки, как фаянсовые соски, вытягивая электрический ток.
— Ага, попались! — воскликнул Асен.
На его глазах животы у существ стали раздуваться, но особенно его задело то, что они не испугались его крика и преспокойно продолжали висеть. Их широкополые шляпы были откинуты за спины, чтобы не мешали, а сами они сосали и сосали его электрический ток!
— Ага! — повторил Асен.
Одно из существ повело глазами и подняло брови, как будто спрашивая:
— Что такое? Почему ты кричишь?
К Асену вернулся дар речи:
— Прекратите безобразие! Электрические воры!
Другое существо с явным неудовольствием оторвалось от пробки, тыльной стороной ладони вытерло губы и ясным голосом поправило Асена:
— Мы электрические домовые.
— Ну и ну! — Асен как будто ожидал именно этого признания. — Будьте любезны оставить мои пробки в покое! И сейчас же вон!
Он открыл дверь и угрожающе прибавил:
— Бегите отсюда, если не хотите, чтобы я вас выкинул в окно!
Электрические домовые возмущенно фыркнули, спустились по вырезанной из обоев лесенке (что заставило Асена просто задохнуться от такой явной наглости) и, сердито топоча по полу в прихожей, вышли.
— Скатертью дорожка! — крикнул им вслед Асен и захлопнул дверь.
От возмущения он не смог заснуть, обошел кругом комнату, кухню, вышел на балкон и там нечаянно опрокинул вниз цветочный горшок. Тот с металлическим звоном разбился на улице — видно, чей-то автомобиль остался без крыши. Как он мог! Взяв бумагу и карандаш, он сошел вниз, почистил машину, а потом оставил записку, что такой-то, живущий там-то, нанес повреждение машине, просит извинения и обязательно оплатит убытки.
Ночь длится ровно столько, сколько длится, но в одну из ночей можно сделать больше, чем в другую, ничем не отличающуюся от остальных, но потерянную из-за сломавшегося лифта. Как только Асен вошел в него, дверь зловеще лязгнула и заклинилась. Асен мог сколько угодно ездить с первого до тридцатого этажа, но выйти — ни в коем случае.
Ну что за напасть? Всю ночь ему, что ли, провести в лифте? Он постоял, устав, присел на корточки, потом сел, прислонившись спиной к стене и примирился. Тут же лифт поехал, остановился на пятом этаже, дверь открылась и какой-то длинный мужчина посмотрел на Асена сверху вниз. Он долго его разглядывал, нахмурясь и вдруг, в доказательство того, что не всегда серьезная мысль течет параллельно нахмуренным бровям, спросил: