Меня больше нет. Я исчезла. Умерла. На какой-то неопределенный срок. Потом я воскресну, чтобы стать ребенком мечты, который не жалуется, не плачет, не смеется, не обижается, не пугается, ничего не хочет, не играет и не капризничает.
– И как это у вас так получается? – интересуются соседки и подруги.
– Как-как? – иронизирует мама.
В нашей семье дети – все в мать!
И-де-аль-ны-е!
Глава 25Ночной кошмар
Резко включается свет. Ну все, сейчас начнется.
«Спектакль» длится долго. Часа два, не меньше. Потом занавес падает, но если «артист» не устал, может повторить свой выход. Главные действующие лица – мои родители.
В квартире давно уже нет их спальни, есть две детских – моя и брата. И гостиная. Мама живет в комнате со мной.
Сейчас ночь. Отец сильно пьян. И пришел «поговорить» с мамой. Алкоголь его возбуждает. Он не хочет спать, ищет себе занятие. Одно из любимых – выяснить отношения с женой.
Я вмиг просыпаюсь и сажусь на постели. Внутри все сжимается и обрывается вниз. В бездну. Я едва могу совладать со страхом. Держусь, чтобы не закричать от ужаса. Пьяный отец страшен. Глаза безумны, волосы торчат в разные стороны. Прихлопнет, и мокрого места не останется.
Стратегия поведения у нас с мамой одна – молчать. Опытным путем установлено, что так «ночные беседы» заканчиваются быстрее.
Моя постель дальше от входа. Мамин диванчик прямо у двери.
Отец сразу садится к ней и начинает перечислять претензии. Повторяет одно и то же много раз, как будто пытается себя «завести».
Пьяный отец – наша общая беда. Мы с мамой противостоим ему единым фронтом. Ну, как противостоим? Молчим и дрожим от ужаса. Бывало, он лез в драку. Бывало, кричал так, что приходили соседи.
Я внимательно наблюдаю за ним и считаю, что смогу что-то сделать, если он распалится больше обычного. Больше всего меня беспокоят ножи на кухне. Я боюсь, что он зарежет маму. В моем представлении убить почему-то можно только ножом.
И я обдумываю, как мне выйти из комнаты и оказаться в кухне быстрее, чем он. Успеть спрятать ножи. Но дальше мыслей дело не идет. Я боюсь сдвинуться с места. Время от времени хлопаю покрасневшими глазами и жду, когда закончится этот кошмар.
Я учусь во втором классе. Утром мне в школу.
Чтобы прийти в себя после «спектакля», мне нужна примерно неделя. Все это время я буду очень подавлена и ни с кем не смогу говорить. Но сейчас все не важно. Главное, чтобы отец наконец прекратил.
А когда он выйдет покурить, я точно спрячу ножи.
Глава 26Неряха
До десяти лет я была «неряхой».
Колготки наизнанку и разбросанные вещи были привычным пейзажем моей жизни.
А в десять лет я вдруг начала раскладывать вещи по местам, вытирать пыль, пылесосить, мыть пол. Разбирала шкафы, стирала в старой советской машинке с ручным отжимом. Меняла постельное белье и полотенца, терла шкафы, драила холодильник и сантехнику. Поняла, что нужно убирать ежедневно и тогда не придется делать генеральную уборку. Можно сказать, придумала систему «флай леди»[3] раньше Марлы Силли.
Квартира сияла. Соседи приходили в изумление. Каждый день после школы я бралась за тряпку и пылесос.
Лет в четырнадцать уборка стала буквально продолжением меня. Я НЕ МОГЛА не убирать. Мама мою страсть к наведению порядка просто не замечала. После уборки мне становилось легче, как будто тяжесть на душе уменьшалась.
Я стала ясно понимать, что что-то не так, когда начала жить одна. На вопрос «Уборка для меня или я для уборки?» правильным ответом было «я».
Как потом оказалось, избавиться от такого легитимного способа канализировать гнев крайне сложно. Во-первых, гнева много, во-вторых, он не осознается. Требуется глубокая работа, которую предлагает только психоаналитическая терапия.
Потому что копать надо глубоко. И вуаля, спустя годы уборка существует для меня, а не я для нее. Гнева стало в разы меньше, и, даже если он есть, я разрешаю ему быть и могу выразить словами свои эмоции.
А для уборки приглашаю уборщицу.
Глава 27Атрибут женственности
Единственный атрибут «женственности», который я в детстве выбрала сама, – это серьги. Просила проколоть уши лет с трех, но разрешили только в девять. Мама считала, что в школу в серьгах ходить нельзя.
В четвертом классе я наконец пришла на урок в прекрасных золотых сережках-листиках, учитель пения заставил меня их снять. И я весь урок держала их в кулаке, чтобы не потерять.
А после он отозвал меня в сторонку и заговорщицки сказал:
– Яна, пусть папа на работе сделает тебе металлические скобочки вместо сережек, чтобы они совсем были незаметны на ушах.
В общем, перед его уроком я снимала серьги и все 45 минут сжимала в кулаке. Или оставляла классной на хранение. И постоянно боялась потерять.
Серьги у меня были одни, за 150 советских рублей. Эта невероятная по размерам трата так потрясла меня в детстве, что я носила «листики» много-много лет и заменила их на другие серьги лишь несколько лет назад. Когда поняла, почему они мне так дороги.
Они – свидетельство доброго отношения родителей ко мне. А этих свидетельств у меня очень мало.
Сейчас эти маленькие золотые сережки в виде осенних листиков я храню в красной бархатной коробочке.
На память, теперь уже вечную.
Глава 28На часах 17:00
На часах 17:00. Я уже не могу ничего делать. Сижу на полу в прихожей и жду.
Мама работает до 16:15, потом едет на автобусе домой. Вот-вот позвонит в дверь специальным двойным звонком, чтобы я сразу знала, что это она.
Мне лет восемь-девять. Я дома с полудня, уроки сделала, книжку почитала, но теперь ни на чем не могу сфокусироваться. Могу только ждать.
Вот он, долгожданный звонок! Мама! Рывком открываю дверь и вижу ее – главного человека моей жизни. Она каждый раз удивляется, что я жду ее под дверью. Но очень рада. Я успеваю заметить кратковременное счастье в ее глазах.
Дальше она будет переодеваться, зайдет в туалет, потом на кухню. Я – за ней, слушать, как прошел день. Что коллеги, что начальник? Волновалась ли она? Переживала?
Мне мама вопросов не задает. У меня же все хорошо. О чем меня расспрашивать? Я бы удивилась, если бы она вдруг задала вопрос.
У меня невероятное для советского ребенка количество игрушек. Но я ими не играю. У меня не складывается сюжет для игры. Бывает, что прекрасный принц едет спасать принцессу, запертую в замке. Но никак не доскачет. И не достигнет цели. Иногда юная индианка в легком сари идет за водой на пруд. Останавливается там и стоит. Никогда не набирает воды. Постоит на берегу и возвращается в хижину.
Я только читаю и вяжу с удовольствием. Два этих занятия дают возможность отвлечься и передохнуть от поддержания отношений с мамой. Ведь если я перестану их поддерживать, отношения могут вообще сойти на нет. Я слишком хорошо знаю, что мама легко обходится без меня много месяцев подряд. А я – нет. Она нужна мне.
Со стороны наши отношения выглядят прекрасно. Заботливая мама, послушная дочь. Охи и ахи подруг и соседок. Просьбы поделиться секретами воспитания. В ответ мама лишь скромно опускает глаза и пожимает плечами.
Навыки игры у меня скоро исчезнут вовсе. Мама займет все мое внутреннее пространство. Мне останется только депрессия и субфебрильная температура годами.
Освободиться от нее я смогу только через страшную ломку и терапию. Чтобы наконец начать знакомиться с собой. В 18 лет.
Глава 29Первый раз на море
В десять я впервые увидела море.
Мой отец был одним из ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Платили там хорошо. Так у нас появились деньги на поездку.
Мы отправлялись почему-то прямо в мой день рождения, в плацкартном вагоне, пропахшем потом, солеными огурцами и жареной курицей. У меня началась ангина, и я ехала с температурой 39. Помню боковую полку, жесткую простынь и то, как плохо мне было.
Дальше Симферополь, троллейбус до Алушты, вокзал, где толпились в ожидании приезжих хозяева сдаваемого в аренду жилья.
Мы поселились в одной из комнат квартиры, владельцы которой летом вчетвером переселялись на кухню (!), а три комнаты сдавали. Мама, папа, брат и я оказались в одной комнате, заставленной кроватями. В двух других комнатах было еще по столько же народу. Итого на один туалет и одну ванную комнату приходилось 16 жильцов!
Дальше в списке ужасов советского отдыха шел пляж, на котором не то что яблоку, сливе негде было упасть. Занять деревянный лежак считалось большой удачей. И на море зачем-то полагалось сидеть с утра до вечера.
Я сгорела в первый же день. В семье я одна рыжеволосая с белоснежной кожей. Родители либо не думали о последствиях, либо им было все равно.
На следующее утро моя кожа сплошь покрылась волдырями. От обширного ожога поднялась температура. Я еле дождалась, когда закончится этот «отдых». Уровень моего дискомфорта был настолько велик, что саму поездку я практически не помню. Только ее кошмарное начало.
Много лет после я была уверена, что не люблю море. Но в 2018-м открыли Крымский мост, и мы рискнули поехать в Крым. Побывали в Керчи, Ялте, Евпатории и Севастополе. И тут я наконец поняла, что столько лет бежала от самого родного моря, которое просто не успела полюбить.
А для любви мне нужно чувствовать себя хорошо – находиться в просторном номере или доме, с хорошей едой и кофе. Жить в своем темпе, а не ждать очереди в туалет, толкаться на пляже и называть это отдыхом.
А Крым оказался таким родным, таким исторически глубоким и таким бесконечно интересным, что я полюбила его до боли в сердце. И больше никуда не хочу.
Глава 30Евпатория
Почему-то февральская Евпатория. Сырая и теплая.