мнее солнце отражалось в стеклах и сверкало, как лед; далеко на севере, в верхней части города, сверкал мозаикой Императорский дворец с хрустальным куполом из десяти тысяч стекол, который возвышался над его приемным залом, словно шпиль. А на востоке Храм света возвышался над набережной, как гора, созданная людьми. На Западе возвышался Мраморный “Дворец Города”, где собиралось и заседало Великое собрание.
Это зрелище неизменно заставляло его глубоко дышать и размышлять о собственной ничтожности. Он родился на ферме в далеких Арнаутских холмах, и самым большим зданием, которое он знал, был деревенский каменный амбар, а позже поместье местного лорда, где он учился грамоте и первым своим песнопениям.
Даже густые леса, которые он любил, не могли соперничать с городом.
У основания своей улицы, обсаженной высокими домами и затененной деревянными галереями, балконами и даже мостами на верхних этажах, он повернул налево, спускаясь с холма к каналам. Там, на первой террасе, стояла статуя основателя-Тирасе. Он повернулся лицом к статуе, немного смущенно, и почтительно опустился на одно колено, зацепившись острием ножен за булыжник. Тирасе окидывал взглядом свою академию-длинное, аскетичное лицо, облегченное явной улыбкой его рта и слегка приподнятой бровью. На нем было простое длинное платье, и он показывал на восток. Теории изобилуют о том, почему.
Арантур выпрямился. Он благоговел перед Тирасе; он всегда знал, что без реформ этого человека он будет пасти дойных коров в Соулисе. Он скорчил гримасу и спустился по мраморным ступеням. Он никогда не думал, что в Академии так пусто. Он никогда раньше не был один на террасе, и у него было странное чувство, что его герой наблюдает за ним.
У подножия лестницы он пересек золотую линию, вделанную в землю и обозначавшую участок. Он остановился у алтаря богини Софии и произнес короткую молитву, простую молитву и просьбу о благословении на его путешествие, а затем пересек линию.
Как только он покинул Академию, он стал думать о своем собственном народе, народе Орла, народе Арнаутов. Они не были против одной великой богини мудрости, которую предпочитали образованные, но дома они склонялись к поклонению двенадцати, и особенно Орлу, великому богу Неба и Молнии, и его Пантеону братьев и сестер, возлюбленных и врагов, и леди, которая могла быть или не быть Софией. Он уже не был уверен, что верит в Орла, но Орел был привязан к его мыслям так, как нежная София-нет. Первые недели в Академии научили его размышлять о таких вещах. У него был Магос, который говорил, что боги-это чепуха, придуманная для слабых умов, и у него был другой, который утверждал, что вся власть исходит от богини, и что только самая строгая приверженность ее принципам позволит ученику овладеть силой. Но здесь, идя по каналу, не шире аллей над ним, вдыхая запах моря, он был совсем другим молодым человеком. Хотя первый же корабль, на который он попробовал сесть, грубо отверг его, второй корабль был совсем другим. Это был маленький Люггер, владельцем которого был капитан, и Арантур чувствовал, что Орел был с ним; действительно, на носу был вырезан Орел.
Корабль направлялся в залив Лоника, ему нужна была крепкая спина, и когда капитан узнал, что он студент Академии, старик немедленно взял его к себе.
- Ты можешь управлять ветром?- спросил он, приподняв бровь.
“Нет, господин, - сказал он.
Он хотел добавить, что понимает принцип-что в случае крайней необходимости ... вместо этого он коснулся своей курии и покачал головой.
Земледелие научило тебя хранить молчание. Как и Академия. Земледелие также научило тебя усердно работать.
Капитан корабля кивнул.
- Хорошо, прямой ответ. Как тебя зовут, мальчик?- спросил он довольно любезно.
“Арантур, - сказал молодой человек. - Арантур Тимос.”
- Арнаут?- спросил мужчина.
- Да, Господин.”
Мужчина дернул себя за бороду и кивнул.
- Моя жена-Арнаутка. Пять дней, и если ты поможешь нам разгрузиться, пять серебряных мелков.”
Студент поклонился. “К вашим услугам, - сказал он, и оба мужчины поплевали на руки и скрепили их рукопожатием.
Арантур не был моряком, но он вырос в двух днях пути от океана и побывал на нескольких кораблях. Он не заболел, но и не знал толком, как что-то работает. Он просто стоял посреди корабля весь день, ожидая задания, и работа была не так уж плоха. Они не слишком утомляли его, и он любил стоять на палубе на самом краю темноты и смотреть, как звезды поднимаются на небосводе, читать молитвы, которые он выучил в школе, и смотреть на небо, как его учили, ожидая знаков и знамений. Там было на что посмотреть: метеоритный шторм, непонятная вспышка в небе; созвездие Орла, более великолепно расположенное, чем он когда-либо видел, ночное проявление Бога своего народа.
Ветер был ровным, несмотря на надвигающуюся зиму, и даже когда на корабль падал снег, ветер не усиливался. Они увидели землю рано утром пятого дня. Еще до полудня они подошли к пирсу, и Арантур, несмотря на непогоду, был раздет по пояс, выбрасывая из трюма на палубу мешки с зерном, выращенным в Атти. Сначала это было отличное упражнение, а потом стало скучно. Он переключил свои мысли на что-то другое, бросая мешок за мешком людям, стоявшим над ним, весь в поту, и делал это до тех пор, пока мышцы его рук не задрожали от усталости, но пять серебряных крестов преобразят его каникулы, а он привык к тяжелой работе. Он поднимал и бросал, поднимал и бросал до тех пор, пока его руки не перестали действовать.
А потом, внезапно, все было кончено. Матросы так же рвались к своим домам, как Арантур к своему, и после пары теплых объятий Арантур остался практически один. Он пробыл в одиночестве достаточно долго, чтобы испугаться, что хозяин корабля забыл заплатить ему, и тогда пожилой человек поднялся по трапу с пирса.
“Ты хороший работник, - сказал он. Он протянул ему маленький кожаный мешочек. - Считай, парень. В этом мире воров больше, чем честных людей, клянусь Драксосом.”
Арантур открыл маленький кошелек. Там было шесть серебряных мелков и крошечная золотая блестка.
“За мои грехи, - с улыбкой ответил капитан корабля. - Помолитесь за меня, пожалуйста, студент.”
Арантур поклонился. “Это уже слишком.”
Старик горько усмехнулся. “Ба. Возможно. Я получил хорошую цену за зерно. Даркнайт идет, да? Лучше сделай доброе дело. Бери, ешь хорошо и думай обо мне.”
Он кивнул и зашагал к своей каюте.
Арантур спустился по доске, влез в отсек с шерстью и запутался в ноже, который носил на шее. Он быстро остывал, натянул капюшон, остановился и понял, что забыл свой меч. Как будто он звала его.
Он остановился в портовой таверне, которая выглядела несколько респектабельно, и съел хорошую тушеную каракатицу, черную от чернил кальмара. Поедание рыбы не беспокоило его, Хотя он и воззвал к духу рыбы. Среди ученых шел спор о том, есть ли у рыбы искра или нет. Арантур ухмыльнулся, подумав о том, насколько горячими могут быть подобные споры и насколько теория отличается от тарелки тушеной рыбы холодным утром.
Но день еще только начинался, и даже с блестками в кошельке у него не было ни времени, ни денег задерживаться в Лонике.
Тем не менее, люди в таверне—а все они были мужчинами—были разговорчивы, и он слушал. А потом, в свою очередь, бармен спросил его, откуда он пришел. Бармен не сводил глаз со его меча.
Арантур уже думал, не был ли меч его ошибкой.
“Я вчера видел Светоносного, - сказал человек, приподнявший шляпу. - Гражданский парень. Очень вежливый.”
“Очень немногие ученики становятся несущими свет, - объяснил Арантур. “Я сам ... …”
Бармен все еще смотрел на его меч.
“Вчера я видел одного воина, - сказал он. “Он был из города. Мастер.”
Арантур кивнул. “Я ни в чем не мастер. Я всего лишь студент, идущий домой на праздник.”
- О да, - сказал первый мужчина с улыбкой. - Домой?”
“В горах, - ответил Арантур.
- Ох уж эти холмы, - пробормотал моряк. Он дотронулся до ножа и пробормотал:«Дворняга»
Прибрежные жители были очень красивы, как воланы на Западе. Арнауты были расой дворняг, всех оттенков земли. Сам Арантур был между ними, как и большинство его соплеменников; он был зеленоглазым, но цветом напоминал старое дерево.
Но, несмотря на враждебность одного матроса, остальные пожелали ему удачи. Мысль о том, что он едет домой на большой праздник, сделала его более нормальным для них; грузчик похлопал его по спине. Другой попросил благословения. Арантур никогда прежде не благословлял никого, кроме своей сестры. Но он сглотнул, сделал знак Орла на груди и сумел произнести молитву, не запинаясь. Мужчина ухмыльнулся.
“Ты сделаешь, что задумал”, - сказал он, и пошел по своим делам.
Арантур поднял свой рюкзак и вышел на свежий воздух. Он указал носом на северо-запад и зашагал дальше. Через десять минут он проходил мимо статуи основателя, остановился и поклонился.
Через минуту он уже приближался к выходящим на сушу воротам. Двое солдат наблюдали за ним, и у него было неприятное ощущение, что он находится в центре их внимания, потому что у него был меч.
Тот, что пониже, выглядел опасным: тяжелый рот, нахмуренный, короткий, как Джугдж, старый народ холмов. Та, что повыше, была женщиной, широкоплечей, но стройной. У нее был прекрасный стальной нагрудник, и каждый дюйм ее тела был покрыт простой сталью, отполированной, как зеркало. Остроконечный армет делал ее еще выше. Ее доспехи были отделаны бронзой, а на нагруднике красовался тонкий край зубчатой красной кожи, стоивший целое состояние. В городе Арантур научился замечать подобные вещи.
По лицу коротышки Арантур понял, что его надо остановить, и остановился.
“Позвольте мне посмотреть ваш тесак.”
- Голос мужчины был глубоким и грубым. Его кольчуга была тяжелой, состоящей из колец разного размера, а его кожаная работа говорила о деньгах и трудном использовании вместе. Арантур занимался кожевенной работой, чтобы финансировать свои исследования; он знал хорошие вещи, когда видел их.