— Ты… Ты…
Не договорив, Брю развернулась и бросилась бегом вверх по лестнице. Габриэла, вздохнув, подняла листы и вернула их обратно в стопку.
— Что за шум? — В кухню вплыла мама, завязывающая на ходу пояс халата. Как всегда, вовремя.
— Брю расстроилась из-за того, что я вытащила из мусорного ведра письма, которые она выбросила.
Мама, взявшаяся за ручку чайника, замерла и посмотрела на дочь.
— Зачем ты это сделала? Боже мой, Габриэла, твоя сестра хочет забыть об этом кошмаре и жить нормальной жизнью, а ты…
— Мама, не я пишу ей эти ужасные письма! — повысила голос Габриэла. — Жить нормальной жизнью не получится, пока этот человек на свободе. Для того чтобы вырезать аппендикс, необходимо сделать разрез, и это — больно. Больно, но необходимо — понимаешь?
Мама опустила взгляд и включила чайник. Насыпала кофе в любимую кружку.
— Тим приехал? — ушла от ответа она.
— Да, я как раз иду к нему, — вздохнула Габриэла.
— Как он?
— Прекрасно. Совсем не изменился. Приехал со своей девушкой…
— С девушкой? — Мама метнула на Габриэлу странный взгляд, но та ничего не заметила.
— Ага. Ее зовут Вероника.
— Как-как? Веро`ника?
— Нет. Именно Верони´ка, по-русски это имя произносится так. Они с Тимом работают вместе.
— Ах, работают… Ну, это многое меняет. Откровенно говоря, не думала, что у Тима когда-нибудь появится девушка. Он казался таким отстраненным, совершенно не от мира сего. До сих пор не понимаю, отчего вы с Вернером были так привязаны к этому странному мальчику…
— Мне пора, мам, — перебила Габриэла. — Надеюсь, скоро мы со всем разберемся.
Она подошла к маме, попыталась ее поцеловать, но та внезапно отпрянула. Недовольно передразнила:
— «Скоро разберемся»! Тебе опять не терпится куда-то улететь на полгода? Так и скажи.
— Мам, ты чего? — удивилась Габриэла.
— У твоей сестры трагедия! А ты только и мечтаешь поскорее от нее отделаться, чтобы вернуться к своим бесконечным путешествиям.
— Ничего подобного! Я пытаюсь ей помочь!
— Лучшее, чем мы можем ей помочь, это быть рядом. Быть ее семьей, сколько раз я могу повторять! Ах, если бы ваш отец не ушел из жизни так рано…
Габриэла закатила глаза и отвернулась.
Ей казалось, что переезд в родительский дом из собственного уютного гнездышка, где все было устроено так, как нравилось ей, — это уже очень много. Проживание под одной крышей с людьми, которые хоть и являются ее родней, на самом деле бесконечно далеки от того мира и образа жизни, что выбрала для себя она, — если и не подвиг, то что-то очень близкое к нему.
На переезде, разумеется, настояла мама. Она считала, что тем самым Габриэла облегчит страдания бедняжки Брю.
Габриэла живет здесь уже месяц, и пока как-то не очень похоже, что мамина теория работает. Однако если она попытается об этом заикнуться — в ответ не получит ничего, кроме новой порции упреков…
Хотя вообще-то, положа руку на сердце, мама права. Ей действительно не терпится поскорее покончить с этим идиотом анонимщиком и вернуться в привычную среду обитания.
В свой дом. К своим путешествиям… Она ведь действительно очень любит то, чем занимается. Ловит от этого нереальный кайф.
Новые города, страны, отели, потрясающей красоты пейзажи, ковер из облаков под крылом самолета, новые знакомства и новые впечатления — да что вообще в мире может быть лучше?! Но мама и Брю — последние люди на земле, которым можно это объяснить. Вот папа — тот всегда ее понимал. Но папа умер больше двух лет назад.
— О’кей, мама, мне пора.
— Конечно! Тебе всю жизнь — «пора»!
Габриэла схватила с островка ежедневник и стопку листов, вышла из дома. Задержалась лишь для того, чтобы проверить почтовый ящик. В нем лежало только одно письмо без обратного адреса.
Сердце у Габриэлы сжалось. Она быстро взглянула вверх, на окно спальни Брю. И ей показалось, что занавеска на окне колыхнулась.
16
— Вот, — сказала Габриэла, торжественно положив перед Вероникой простенький планшет. — Это программа-переводчик. Она распознаёт речь, переводит ее в текстовый формат, а здесь, внизу, появляется перевод на русский. Я подумала, что будет невежливо разговаривать при тебе на немецком.
Они обосновались в гостиной дома фрау Бурлакофф, матери Тима. Фрау Бурлакофф уехала по делам, оставив на столе блюдо с овсяным печеньем, которое грызла только Вероника. Габриэла избегала перекусов между приемами пищи, а Тим был просто Тимом, как и всегда.
Вероника, держа в руке надкушенное печенье, прочитала перевод на экране планшета, кивнула и что-то сказала.
— Если хочешь говорить, просто нажми сюда, и он будет работать в обратную сторону, — сказала Габриэла и потянулась к экрану.
— Она сказала: «Спасибо, очень мило с твоей стороны», — мрачно ответил Тим, и рука Габриэлы замерла на полпути.
— Ну да, — рассмеялась Габриэла. — Тим, ты специально так делаешь, чтобы все в твоем присутствии чувствовали себя глупо?
Вероника, прочитав перевод, оживленно закивала, а Тим, чей взгляд блуждал по разложенным на столике листам, сказал:
— Нет. Не специально. Здесь все письма, которые были получены?
Его грамматика была безупречна. Далеко не все уроженцы этой страны говорили так дотошно правильно. В отличие от произношения — оно было просто чудовищным. Но все-таки Габриэла прекрасно его понимала. А когда-то в детстве, помнится, она не замечала акцента вовсе. Дети многого не замечают, когда сосредотачиваются на главном.
— Вот эти листы — фотокопии, — сказала Габриэла, показав пальцем. — Я отфотографировала их и распечатала…
— А где оригиналы?
— В полиции, как улики. Полиция ведь тоже занимается расследованием этого дела, Вернер постарался подключить все свои связи.
— Понятно. Какое письмо было получено первым?
— Вот это. — Габриэла вытянула распечатанный на принтере листок из-под других.
— «Желаю тебе сдохнуть в страшных мучениях, тупая шлюха», — прочитал Тим.
Переводчик, видимо, был в чем-то похож на ребенка. Он тоже без проблем разбирал слова, произнесенные Тимом, и, соответственно, переводил.
Вероника хмыкнула. Нажала на экран и что-то спросила. Габриэла посмотрела на немецкий текст на экране:
«Так написано в письме или он просто рад тебя видеть?»
Тимофей резко ответил по-русски, и к переводу добавилась еще одна строчка: «В письме».
Вероника ответила возмущенной интонацией. «Хорошо, чтобы нарушить общение девушек», — прочитала Габриэла.
Похоже, Вероника опасно близко подошла к пределам возможностей машинного перевода. Сопоставив прочитанное с услышанной интонацией, Габриэла заключила, что Вероника попросила Тима не вмешиваться в их разговор.
Однако Тим эту просьбу проигнорировал.
— Я правильно понимаю значение слова hure? — спросил он. — Женщина, ведущая беспорядочную половую жизнь?
— В общих чертах — да, — кивнула Габриэла.
— Ясно. Это слово часто повторяется, значит, выбрано не случайно. Возможны два варианта, и оба они связаны с сексом. Вариант первый: письма шлет парень, который влюблен в Брюнхильду, но не получает взаимности.
Вероника что-то сказала, Габриэла прочитала перевод и возмущенно откашлялась. Там было написано:
«Это может быть и не парень. Мы в Европе».
— Может быть, — невозмутимо согласился Тим. — У Брюнхильды есть отношения с кем-либо? С парнем или с девушкой?
— Да какие отношения? — вздохнула Габриэла. — Она почти не выходит из дома. Если с кем и общается — так только в Сети. Она… очень замкнутая. Всегда такой была.
Вероника фыркнула и выразительно посмотрела на Тима. Тот проигнорировал подначку, а вот Габриэла улыбнулась. Да, в чем-то они были похожи — Тим и Брю. Может, поэтому тогда, в детстве, Габриэла так легко с ним и подружилась. Просто восприняла его как младшего брата.
— Второй вариант, — сказал Тим, — письма шлет девушка, у которой Брюнхильда отбила парня.
— Тим, — покачала головой Габриэла, — это всё не то. Полиция уже проверяла эти версии. Но у Брю нет никаких отношений, ни с кем. Честное слово. Я живу в родительском доме уже почти месяц, и за это время к ней никто не приходил.
— А Брю? — спросил Тим. — Выходила?
— Ну, мы с ней несколько раз выбирались в город…
— Ты видела ее все время? Она не оставалась одна?
— Я не помню точно. Может, и оставалась.
— В этот момент она могла с кем-то встречаться.
— Зачем ей скрывать такое?
— Габриэла. — Тим впервые за встречу поднял взгляд и посмотрел ей в глаза. — Я здесь, потому что полиция не может раскрыть это дело. Полиция не может его раскрыть, потому что они — люди. И мыслят человеческими категориями. С их точки зрения, нет смысла скрывать отношения, если речь идет о твоей безопасности. Эта точка зрения завела их в тупик. С моей точки зрения, человек — это хаос. Установить закономерность в этом хаосе — моя работа. Мне нужно осмотреть комнату Брюнхильды, когда ее там не будет. Она не должна знать, что я буду ее обыскивать… Точнее, не я. — Руки Тима, сжимающие письмо, дрогнули, и он быстро опустил взгляд. — Вероника, ты этим займешься. Мне понадобятся фотографии с места и всё, что покажется тебе подозрительным. Всё, что хоть косвенно сможет указать на возможность отношений Брюнхильды с неким неизвестным человеком.
17
Переводчик из планшета успокаивал. По крайней мере, теперь Вероника точно знала, о чем разговаривают Габриэла и Тимофей. Конечно, ей трудно было следить за интонациями тараторящей Габриэлы, не говоря уж о выражении лица — оно могло тридцать раз измениться, пока Вероника читала перевод с планшета.
Но в чем она уж точно могла быть уверенной, так это в том, что интонации и выражения лица Тимофея не изменились никак. Так же, как с Габриэлой, он разговаривал бы с банковским служащим или… Или с Вероникой.
И все же он предпочел, чтобы именно Вероника отправилась обыскивать комнату Брю.