На балу в клубе Союза Инженеров Хэд встретился с дочерью мистера Броуна, одного из крупных акционеров Арктической Компании.
— Так это вы — инженер Хэд, — спросила его Мод, когда он был представлен ей. — Я так много слышала о вас от моего отца, — и она улыбнулась, слегка откинув голову с ласковыми, как будто влажными глазами и вьющимися золотисто-рыжеватыми волосами.
Когда Том возвращался к себе с бала, он невольно высказал вслух свои мысли:
— Женщины! Какой это сложный, тонкий и капризный механизм!
А образ прелестной Мод манил его и сулил много радостей.
Это случайное знакомство закончилось через месяц счастливым браком.
Мод и Том тогда впервые совершили путешествие в Европу и заглянули даже в Сибирь.
Семейная жизнь их отличалась скромностью и не омрачалась ничем, никакими скорбными событиями. Но Том, хотя по-прежнему любил свою жену, не мог жить без работы, и его постоянно влекло на завод, а Мод принимала это за равнодушие, ей хотелось обожания.
— Трудно служить двум богам, — говорил Том и все-таки шел на завод.
И вот однажды, после пяти лет бездетной супружеской жизни, произошла катастрофа, которую Том как будто предчувствовал. Мод бесследно скрылась. Газеты, жадные до сенсаций, впрочем, довольно прозрачно намекали по поводу загадочного исчезновения, что крупный скотопромышленник из Аргентины вернулся недавно с молодою супругой, которая была очень красива и имела рыжеватые волосы.
Том твердо решил, что не станет тревожить Мод, и забвения своему горю искал в творчестве, в создании нового мощного генератора холода.
Броун, отец Мод, умер через два года после исчезновения дочери, оставив Хэду по завещанию очень крупное состояние.
Хэд продолжал работать на заводе Арктической Компании и образцово поставил отдел холодильных турбокомпрессоров, которые понемногу стали вытеснять в больших производствах старые поршневые компрессоры с возвратным движением и массой движущихся частей, неудобные для обслуживания и громоздкие по размерам.
Во время испытания одного генератора холода вследствие явления технического резонанса произошла поломка дисков с лопатками турбины, и ядовитые газы холодильного агента едва не погубили Хэда и его помощников, несмотря на то, что все они были снабжены предохранительными кислородными масками.
Хэд проболел около месяца; крепкая натура его одержала верх, и он снова вернулся к жизни и своей любимой работе.
Дивиденды, которые получали акционеры Арктической Компании, все увеличивались, и имя инженера Тома Хэда, знаменитого конструктора холодильного турбогенератора, получило еще более широкую известность.
На торжественном собрании акционеров Арктической Компании, когда праздновался столетний юбилей существования завода, Том Хэд был единогласно избран главным инженером. Тогда же решили, в виду увеличения производства, построить в окрестностях Бостона новый грандиозный завод.
Разработка проекта постройки нового завода была поручена инженеру Хэду, который, после подробных обследований места для будущего завода, остановился на сельскохозяйственном опытном поле, так как оно непосредственно примыкало к двум линиям железной дороги и представляло много других удобств в смысле получения энергии и обилия материалов для производства.
И вот там, где Том бегал бойким мальчуганом за мотыльками, в течение трех лет выросла «сказка техники» из стекла и железобетона.
Хэд очнулся от своих воспоминаний, вызванных тем, что хорошенькая конторщица Эдит напомнила ему Мод, и сразу остановил автомобиль, едва не промчавшись мимо сумрачных литейных зал, откуда доносилось злобное шипение расплавленного металла и вырывались огромные огненные языки.
Навстречу ему вышел заведующий литейным отделом инженер Штраль, красный от жары и черный от грязи и копоти.
— Как дела, Штраль? Кончилась отливка станины для последнего генератора типа Д?
— В самом разгаре, вот посмотрите сами.
Хэд, в сопровождении Штраля, вошел в литейную. В глубине громадного зала тяжело дышала исполинская электрическая печь, сложенная из магнезита,[2] и сверкала своими слюдяными окнами. Внутри печи, под действием сильных вольтовых дуг, кипела сталь.
Когда оба инженера вошли, процесс плавки стали уже кончился, дуги были погашены и сталь перегревалась и рафинировалась перед отливкой действием сильных индукционных токов, возбужденных в жидкой массе действием многочисленных катушек.
— Сейчас начнем отливку, — произнес инженер Штраль и повернул рукоятку электрической сирены.
Резкое и характерное завывание сирены заглушило гудение печи. Рабочие по этому сигналу заняли свои места у стен, а старший литейный мастер стал поворачивать рычаг контролера электрических механизмов печи. На мгновение затихло гудение индукционных токов, и только злобное ворчание расплавленного металла производило таинственное, жуткое впечатление.
Хэд и все присутствующие надели кобальтовые очки. В этот момент вверху печи открылась небольшая дверка, через которую ушли скопившиеся газы и часть вредных шлаков, после чего, под действием пущенного в ход электромотора, поднялся щит, закрывавший фронт печи; ослепительно яркий поток металла, сопутствуемый мириадами искр, полился на пол и причудливым огненным узором стал заполнять русла литников и формы. Из разных мест пола, где находились формы, показались, как маленькие извержения, пламенные языки. Это жидкая сталь вступала в соединение с особым веществом «металлитом», положенным предварительно в формы для получения плотных отливок нужного качества.
Когда окончилась отливка, по другому сигналу сирены рабочие покрыли литники асбестовыми щитами, и Хэд направился к выходу.
Сделав знак рукой в виде прощального приветствия, Том пустил автомобиль полным ходом к главным мастерским по обработке и сборке генераторов холода.
Здание это имело высоты 20 метров, а по ширине 100 метров; в длину оно тянулось около километра и было снабжено вместо стен громадными окнами. Высокие колонны через каждые 10 метров поддерживали огромные своды, которые также были застеклены. Такое обилие света давало возможность производить самую тщательную обработку и точную сборку особенно важных частей, а именно, бесконечного числа лопаток из закаленной иридиевой стали.
Для удобства перемещения машинных частей имелось свыше сорока подъемных кранов, расположенных один над другим в два ряда, огромной грузоподъемности в 200 тонн и выше. Кроме того, было проложено вдоль здания несколько параллельных железнодорожных путей.
Вдоль стеклянных стен высились исполинские машины — токарные, фрезерные и строгальные станки необычайных размеров, которые захватывали в свои щупальцы подлежащие обработке части турбины. Резцы закаленной инструментальной стали, едва уступающей по твердости алмазу, сдирали со своих жертв длинные стружки, которые извивались, как змеи, и падали с глухим шипением. А ненасытные стальные чудовища своими острыми зубами-резцами опять принимались терзать куски металла, то издавая скрежещущие стоны, то взвизгивая от радости, что жертва принимала предназначенную ей форму и размеры.
Электромоторы с несколькими десятками полюсов и невероятным числом оборотов давали станкам движение и вторили им легким гудением, как бы одобряя их работу.
— Как поживаете, дружище? — сказал Хэд старому монтеру, который устанавливал новый резец для обточки турбинных дисков.
— Благодарю, мистер Хэд. Но время берет свое, и вот глаза стали слабеть. Боюсь, что вскоре из-за них буду не в состоянии доводить обработку до требуемой точности. Это очень грустно, — продолжал он, — я так привык к своему станку «Тобби», изучил все его капризы, сжился за десять лет работы с ним. Я мог бы управлять им, даже совсем лишившись зрения, но за должную точность я уже не ручаюсь.
— Вы достаточно поработали, Томсон, — ласково заметил Хэд, — и заслужили право на отдых. Я подумаю о вашей дальнейшей судьбе. Я не забыл, как мы вместе работали в механической мастерской мистера Карлея. Вы учили меня обращаться со сверлильным станком.
— Да, это было давно, мистер Хэд, — и Томсон включил электромотор, который проснулся с каким-то визгом, и на пол заструились извивающиеся змейки длинных стружек.
Хэд прошел дальше и выслушал объяснения старшего инженера монтажного отдела Джона Муррея о новом способе насадки турбинных лопаток, предложенном молодым рабочим Сумнером.
В то же время разговор со стариком Томсоном невольно перенес его в далекое прошлое и напомнил ему его первые шаги в механической мастерской Карлея, дружеское отношение здоровяка Томсона, его советы и наставления, как закладывать сверла в станок и по стружкам узнавать «переживания металла».
Проверив лично кривизну лопаток турбины и правильность насадки их, Хэд, в сопровождении нескольких инженеров, пошел к выходу. По дороге он посмотрел на термометр, который показывал температуру воздуха в мастерской 95° Ф. (35°Ц.), между тем как на открытом воздухе было более 131° по Фаренгейту.
— Вот что, Смит, — обратился он к одному из инженеров, — для увеличения трудоспособности рабочих надо, чтобы в мастерских температура воздуха поднималась не выше 86°. Поставьте для этого в каждом монтажном зале автоматические регуляторы температуры и добавочные озонаторы Хьюза. Пожалуй, следует включить днем и резервный генератор для охлаждения воздуха.
— Слушаю, мистер Хэд.
Уже начинало темнеть, когда Хэд окончил инспектировать монтажный отдел и, не заезжая на трубопрокатный завод, подъехал к испытательной станции.
Он прежде всего направился к лаборатории по металлографии, которой заведовала молодая полька Мария Чарская, окончившая физико-химическое отделение Инженерного Института в Чикаго.
Знаменитый профессор Уэй, под руководством которого она завершила свое образование, обратил внимание на ее работы по исследованию строения металлов и рекомендовал ее инженеру Хэду, когда он построил свою огромную испытательную станцию и металлографическую лабораторию при ней.