— Какие результаты, мисс Чарская, получились по исследованию нового сорта стали для турбинных лопаток?
— Очень хорошие, мистер Хэд! Термический коэффициент самый ничтожный. Удлинение одного погонного метра, при разности температур в 200° Цельсия, не превышает 0,1 миллиметра.
— Отлично, отлично, — радостно заметил Хэд, — значит, мы можем пренебречь расширением при нагревании от трения газов и еще уменьшить зазоры между лопатками и кожухом, а это на много поднимет коэффициент полезного действия.
— Вот только исследования по кристаллизации нового сорта стали показали, что нельзя увеличить числа оборотов выше 80.000 в минуту, — добавила Чарская.
— И это меня радует: для новых генераторов типа Д не потребуется больше 60.000 оборотов. Благодарю вас, мисс, за вашу работу. Да, кстати, — вспомнил Хэд, — профессор Уэй просил меня разрешить напечатать в Журнале Союза Инженеров ваше последнее исследование о кристаллизации и усталости металлов, произведенное в нашей металлографической лаборатории. Я охотно соглашаюсь на это.
— Тогда я приготовлю через два дня протоколы своих испытаний для печати, — и на лице Чарской, в больших голубых глазах, промелькнул огонек радости и удовлетворения.
— Сегодня я не успею зайти на испытательную станцию, так как вскоре должен быть на заседании Металлургического Синдиката. Я буду здесь завтра, после 8 утра вместе с вашим соотечественником инженером Комовым. Пусть мистер Руддик приготовит к испытанию генератор типа В для экспорта.
— Хорошо, мистер Хэд.
Том взял копии протоколов испытаний, сделал жест рукой, вместо упраздненных постановлением всемирного Медицинского Конгресса рукопожатий, и помчался обратно.
В кабинете Хэд имел еще несколько разговоров по радиофону.
Управления больших городов в виду непрекращающейся жары начали устраивать центральные установки большой мощности для охлаждения воздуха и снабжения им всех общественных и частных зданий.
Для осуществления этого требовалось большое число турбогенераторов, и Хэд получил несколько выгодных заказов, подтвержденных сейчас же телефотограммами.
Телефотограф представлял громадные удобства, так как давал возможность моментальной передачи точных фотографических копий деловых бумаг, и телефотограмма, согласно законодательству Америки, служила документом, имеющим юридическую силу наравне с оригиналом.
— Да, осталось только два часа до начала заседания, надо поторопиться, — сказал Том вслух и поднялся в бесшумном лифте на плоскую площадку, где была устроена небольшая воздушная станция для аэропланов.
К тому времени в Америке воздушный способ передвижения получил самое широкое распространение, хотя существовали еще и подвесные железные дороги и поезд-молния французского инженера Башлэ.[3]
Полная победа над воздухом была одержана после изобретения легкого и надежного в работе двигателя типа «Бэби» и исследований полета насекомых, произведенных при помощи кинематографа немецким профессором Блитцем. Эти съемки, произведенные в количестве свыше 100 в секунду, показали, что насекомые летают не так, как птицы. С увеличенных кинематографических снимков была перенесена на бумагу каждая точка крыла различных насекомых, и получены кривые этих движений. Оказалось, что большинство насекомых не машет своими крыльями, а вращает наподобие воздушного винта. Это открытие дало возможность осуществить новый вид летательной машины, отказавшись от поддерживающих плоскостей, как было в аэропланах начала XX века, и заменить их комбинацией из воздушных винтов с повышенным коэффициентом полезного действия.
Важное преимущество нового аппарата заключалось в том, что можно было подниматься прямо по вертикальной линии и парить неподвижно в воздухе.
Для уменьшения скорости при спуске был устроен особый модератор. Скорость полета доходила до 200 километров в час. Распространено было несколько систем воздушных аппаратов под общим названием «аэро».
Компания «Воздушный путь» приняла более тяжелый и устойчивый тип наемных аэро-кэбов. У частных лиц аэро были самой различной грузоподъемности и конструкций мотора.
Том внимательно осмотрел свой аэро типа Флай и включил мотор. Аппарат легко отделился от площадки и стал забирать высоту, а мотор продолжал сердито жужжать, словно колоссальный шмель.
Огромные огненные квадраты с цифрами из электрических лампочек позволяли легко взять правильное направление. Карта воздушного пути была разработана великолепно.
Несмотря на то, что было уже около 10 часов вечера, для городов Америки как бы не заходило дневное светило, и они представляли собой феерическое зрелище.
Ажурные легкие мачты невероятной высоты простирали к небу свои железные руки, к которым были подвешены «электрические солнца Тесля». Такое сильное освещение достигалось тем, что электрический ток накалял до ослепительного света сферическую паутину из тугоплавкого металла «гелиофор». Площадь, освещаемая одним таким солнцем, равнялась целому гектару.
Если бы случайно исчезло дневное светило, то его, по удобству и равномерности освещения, для жителей больших городов с успехом могли бы заменить эти маленькие «электрические солнца».
Том обращал мало внимания на освещенные, как днем, города; его больше интересовала скорость движения. Таксометр показывал 230 километров. Но даже такая быстрота полета не вызывала ощущения прохлады. Земля, измученная за день зноем, отдавала теперь все воспринятое тепло, чтобы на следующий день опять томиться и тщетно ждать облегчения.
И в тишине ночи, под сердитое жужжание мотора, Том еще глубже задумался над возможностью борьбы с жарой — грозным явлением, несшим бедствия миру.
— Надо жаре противопоставить холод, — рассуждал Том. — Это ясно. Тайна холода постигнута, мы умеем создать искусственный холод. Значит, это и надо сделать, но в грандиозных размерах, и мой последний мощный турбокомпрессор будет способствовать победе.
«Ведь это — борьба за жизнь с разгневанной природой», решил Том и нажал рукоятку модератора хода. Уже промелькнули огни Бруклина, и аэро находился над воздушной станцией Металлургического Дворца.
Том включил затем мотор, сделал спираль, и аэро плавно опустился на площадке.
— Жара и холод. Ну-ка, кто победит? — и он улыбнулся немного лукавой улыбкой.
Когда Том спускался в залу заседаний, он уже что-то обдумывал; и насвистывал, не замечая этого, популярную песенку: «Ну и жара».
II. На заводе
— Вот что, Бобби! — сказал Том Хэд мальчику воздушной площадки, спускаясь на следующее утро в свой кабинет. — Вскоре должен прибыть сюда инженер Комов из России. Надо немедленно сообщить мне тогда.
— Слушаю, сэр, — и мальчик откатил аэро Хэда под брезентовый навес, чтобы почистить мотор и предохранить резиновые части его от порчи, вследствие непосредственного действия солнечных лучей.
В своем кабинете Том быстро просмотрел текущую корреспонденцию и вызвал заведующего чертежной.
— Нам надо в два дня непременно по этим эскизам изготовить полные рабочие чертежи нового турбокомпрессора.
— Это трудно, мистер Хэд, но я постараюсь.
— Это трудно, я согласен, но это необходимо сделать во что бы то ни стало, — заметил Хэд тоном, не допускавшим возражения.
— Хорошо, будет исполнено, — и заведующий чертежной вышел, получив еще несколько указаний относительно эскизов.
Том повернул рукоятку радиофона и вызвал Бюро Союза Инженеров.
— Нью-Йорк, Б-93–40, Секретарь Союза Инженеров.
— Бостон, К-1-72, инженер Хэд. Когда назначено торжественное заседание Союза Инженеров?
— 24-го, 12 ночи, Дворец Науки.
— Благодарю, передайте председателю Союза, что я, Том Хэд, главный инженер Арктической Компании, приготовляю свой доклад. Точное название сообщу 23-го.
— Очень приятно, сэр.
Хэд повернул обратно рукоятку и взглянул на электрические часы, на которых не было стрелок, а каждую минуту автоматически менялись святящиеся цифры на доске.
— 8.10, а инженера Комова нет, — недовольно вслух подумал Том, — свидание назначено в 8 часов.
— Бобби, — сказал он по радиофону, — посмотри на горизонт, в юго-западном направлении. Не видно ли аэрокэба?
— Сейчас наведу трубу, сэр, — послышался голос «воздушного мальчика». — Да, к нам направляется аэро системы Скарабей.
Даже простым глазом теперь стало видно сверкание полированных частей мотора на солнце.
— Передай инженеру Комову, что он опоздал на 12 минут.
— Слушаю, аэро сейчас опустится.
Том после этого разговора стал ходить из угла в угол и рассчитывать, когда может быть готов для испытания его новый генератор холода, чертежи для которого уже исполнялись.
— При форсированной работе, — вычислял Хэд, — изготовление форм для отливки займет три дня, отливка — день, обработка и сборка — неделя. Отлично. Значит, до дня доклада я успею еще произвести испытание моего сынка.
Так нежно назвал он свое детище — мощный генератор холода, производительностью полмиллиарда фригорий.
— Мистер Хэд, — услышал Том, — инженер Комов извиняется за опоздание и просит принять его.
— Хорошо, я жду.
Через несколько секунд в кабинет вошел Комов, слегка смущенный непривычной воздушной поездкой и раскрасневшийся от жары.
Лицо его было удивительно добродушное и приветливое, невольно располагающее к себе.
Длинные волосы и бородка Комова делали его похожим на поэта прежних веков и указывали, что он с другого материка и другого миросозерцания, так как давно уже в Америке, вследствие жары, из гигиенических соображений, уничтожали всякую растительность на лице с помощью различных депилляторов или бритьем. Только женщины считали почему-то длинные волосы красивым украшением и, несмотря на большую возню по уходу за ними, ни за что не хотели отрешиться от этого пережитка старины.
— Я немного опоздал, — начал он, удивленный тем, что Хэд не поздоровался с ним за руку. — Поезд-молния прибыл в Бостон вовремя, но аэрок