– Конечно, этого недостаточно! Упорная работа, опыт, знания, освоение новых программ и совершенствование старых. Изучение теории и, что немаловажно, истории, и это только… – Я перечисляю все, глядя Голицыну под ноги, чтобы он не посмел сбить меня с мысли своими финтами, но уже чувствую, что речь он ведет о чем-то другом.
– А знаешь ли ты, что просто талантливых полно, а талантливых сучек – одна на миллион? И угадай, у кого из них все получается, а кто блеет перед начальством как овечка?
– Слушай, это такая устаревшая чепуха, что…
Нет-нет-нет. Голицын не прав. Его не было со мной и Аполлоновым вечером в пятницу у реки. Он не слышал его слов о больших планах на мой талант! Не слышал, как Аполлонов мне душу открыл. Это был практически первый наставнический урок. Он меня признал равной!
– Устаревший – это твой Аполлонов, а тебе пора взять себя в руки и перестать пресмыкаться. Вот что значит быть ке-ем? Ну же, ты знаешь правильный ответ. Начинается на «су»…
– Я не собираюсь становиться су… с-су…
– Ну… кем-кем?
– Сучкой! – гневно шепчу я и тут же краснею. – У меня большие планы на… на мой талант! – Мне аж легче становится. – Можешь идти и убирать подсобку, – увереннее говорю я. – Меня шантажом не возьмешь! У тебя на меня ничего нет, кроме работ, которые нарисованы отлично!
Я разворачиваюсь и слышу в спину что-то вроде «Пошла большие планы воплощать?», но отвечать отказываюсь. Сегодня будет отличный день. И планы буду воплощать не я, а Аполлонов.
Выхожу из технической уборной и по закону подлости натыкаюсь взглядом на того, кто должен дать мне и знания, и опыт и помочь успешно отработать практику. Аполлонов. Собственной персоной. Стоит у приемной стойки в конце коридора и беседует с какой-то девушкой. Я ее не видела в пятницу, может, это не наш сотрудник? Андрей Григорьевич улыбается, бодро что-то говорит ей. Совсем не похож на угрюмого человека, который сидел у нас на заднем дворе. Он будто выпустил на той лавке всю усталость и тоску и снова стал идеалом. Примером для подражания. Видимо, так и должен справляться с трудностями профессионал: погрустили, забыли, а в понедельник утром снова в бой.
И я иду в бой вместе с Аполлоновым! А точнее, прямо к нему, потому что знаю, что Голицын за мной наблюдает. И сейчас он увидит, что именно работает: его наглость или мой талант.
Я уже достаточно близко, чтобы Андрей Григорьевич – в будущем просто мой коллега Андрей – меня заметил, поздоровался, позвал к себе в кабинет и дал важное задание. Но он почему-то не отвлекается, а я уже слышу обрывки разговора и притормаживаю, не дойдя совсем немного до пары.
– …Ты же знаешь, что можешь гораздо больше. Не вешай нос, у меня на тебя большие планы, – говорит Аполлонов, а девушка-блондинка, стоящая рядом с ним, отшучивается. Забавно, бодро, не как я два дня назад.
Она машет руками, хлопает ресницами, открывает ноутбук, и они вместе уже с профессионально важным видом что-то разглядывают на экране. Аполлонов, попивая утренний кофе, ее вроде бы хвалит, а я стою как дура посреди коридора. Будто с размаху врезалась в прозрачную стену. Я пялюсь. И, кажется, ревную.
Стоп, стоп, стоп. А может, ничего страшного не происходит? Ну а что? Почему эта его болтовня с блондинкой должна что-то значить? Я же не одна такая гениальная в бюро. Сейчас ее похвалит, потом меня – на то он и руководитель. И вроде это понятно, но я все равно стою на месте не шелохнувшись и смотрю на Аполлонова и блондинку, а работники, медленно заполняющие холл и опенспейс, уже огибают меня и бросают заинтересованные взгляды.
Голицын демонстративно подходит ко мне, но я, сколько могу, молчу.
– Чего тебе? – в какой-то момент все же сдаюсь.
– Да не хочу, чтобы ты так позорилась. Большой босс моральный дух команды поднимает, рассказывая всем, какие они талантливые, а ты и правда веришь. Еще и смотришь на него как собака, которая хозяину мячик притащила, а он с ней играть не хочет. А так нас тут двое, мы вроде бы болтаем, даже пообжиматься можем. – Он тянет ко мне руки, я отступаю на шаг, а Голицын тут же смеется. – Со мной ты не так жалко выглядишь, – выдает он и нагло закидывает мне руку на плечо, будто ей там самое место.
– Лапы убери, – цежу сквозь зубы, медленно поворачиваю к нему голову, и мы сталкиваемся практически нос к носу.
– Ой, смотри, смотри! Идет! – говорит мне почти в губы и округляет глаза, а я резко дергаюсь и слышу его злобный смех, от которого меня тошнит. Конечно же он врет – не идет никто. Аполлонов все еще увлеченно беседует с блондинкой. – Ну ты и правда сторожевая, но безусловно талантливая собачонка.
– Сейчас он подойдет, – с наигранной уверенностью, на которую уходят последние силы, шепчу сама себе. – Договорит и подойдет.
Аполлонов и правда заканчивает разговор. Только затем просто проходит мимо, не глядя по сторонам и не замечая меня. Вместе с блондинкой, ноутбуком и кофе он перемещается в сторону лестницы, переговариваясь о чем-то на своем, архитектурном, а я, к своему ужасу, ничего не понимаю.
Уже в нескольких шагах от нас Андрей Григорьевич вдруг оборачивается к нам с Голицыным и смотрит так, будто не помнит, кто мы и что тут делаем.
– Точно! Практиканты. Сегодня продолжайте начатое, в конце дня я к вам подойду.
Он салютует нам стаканом, как бы давая понять, что мы тоже значимые винтики в его архитектурной машине, и возвращается к более важному, по всей видимости, разговору.
– Ну и как дела, талантливая моя? – раздается где-то над ухом.
– Я согласна, – шепчу, глядя вслед Аполлонову.
Голицын даже не пытается скрыть ехидную улыбку.
– На все? – он играет бровями, явно провоцируя меня.
– Я согласна, чтобы ты мне помог, – добавляю тише и трусливее.
– Стать… как там было? С-су… су… – Он изображает меня максимально глупо и говорит слишком громко; я сверкаю глазами, но молчу. – И ты понимаешь, что тебе тогда придется пахать на практике за двоих? Тебя это не смущает?
– Меня уже ничем не смутить, – произношу я и тут же заливаюсь краской, потому что замечаю, с каким сожалением смотрит на меня спешащая куда-то по делам Машенька в новом наряде с леопардовым принтом. Неужели все видели, как я тут стояла и пялилась на Аполлонова и блондинку?
Ну я и дура!
– Ты осознаешь, что должна будешь строго следовать моим советам?
Киваю.
– И выполнять все беспрекословно, иначе ничего не сработает? Не боишься сделки с дьяволом?
Боюсь. Но все равно соглашаюсь.
– Дьявол из тебя никудышный, – шиплю я, чтобы не закатывать в очередной раз глаза.
Успеваю отойти всего на пару шагов, когда он дергает меня за руку, и мы снова стоим с Голицыным нос к носу. Я слишком отчетливо вижу золото в его, казалось бы, грязных глазах и россыпь мелких родинок на щеке. И длинные ресницы. Зачем такие парням? Никогда не понимала. А губы…
– Поцелуй, чтобы закрепить сделку.
Что?
– Мне нужно понять, на что ты готова ради славы. Знаешь… всякое ведь бывает.
Проходит секунда, две, прежде чем я соображаю, что он имеет в виду.
– Голицын, иди ты… – Я толкаю его кулаком в бок, но тот все равно удерживает меня слишком близко.
– Куда? Я слушаю.
– В задницу! – шиплю я. Как же он меня бесит. Какого черта он так лыбится, пока я злюсь?
– Хорошая девочка, – довольно урчит Голицын.
Почему у меня чувство, что эта затея плохо кончится? К черту! Будь что будет.
Аполлонов обещал, что придет в конце рабочего дня, но лишь около семи вечера я наконец осознаю, что никому это не нужно. Голицын свалил еще два часа назад: что-то говорил про свиданку с баристой из кофейни рядом и со смехом извинился, что не сумеет подвезти, хотя я на его железного коня даже под дулом пистолета не уселась бы.
После его ухода я прокралась по пустому коридору и проверила, горит ли в кабинете Аполлонова свет, а затем продолжила уборку, потому что не могла оставить столько дел на завтра. Иначе эта практика никогда не сдвинется с мертвой точки и я не начну заниматься чем-то действительно полезным. Наверняка это просто проверка, ведь так?
К тому же после обеда Семен Иванович, который занимается в бюро макетами, принес мне целую коробку обрезков и сказал, что это на утилизацию, но ему они очень нужны, а я пообещала, что без проблем все переберу. Коробка, конечно, казалась бездонной, и я могла бы бросить все уже раз пять и поехать домой, но… Есть одно «но». Я люблю, когда все на своем месте, люблю макеты, люблю картон. И это так глупо прозвучало в моей голове, что в восьмом часу вечера я чуть не разрыдалась от осознания: я мышь, которая просидит всю жизнь вот в этой каморке. При всех своих талантах. И все равно продолжила убирать, потому что убедила себя думать о похвале, которую заслужу.
В девять вечера я почти дослушала аудиокнигу, а передо мной теперь стояла не коробка хлама, а обрезки, выровненные на резаке, разобранные по цветам, фактуре, плотности и типу бумаги. Плюс я расставила их по цветовой растяжке, а потом еще и замотала каждый ровный блок в стрейч-пленку.
Когда в следующий раз я выглянула из подсобки, чтобы попить воды из кулера, в кабинете начальства свет уже не горел и на этаже, кажется, не осталось ни одной живой души. С грустью распрощавшись с охранником, я в гордом одиночестве покинула здание, прихрамывая и мечтая добраться поскорее до дома, упасть в кровать лицом вниз и не вставать до утра.
– Анечка, давай к нам.
Но моим планам не суждено было сбыться, потому что на диване в гостиной расположились тетя Таня, мама, Роксана и… всемогущая колода карт Таро.
– Здесь проходит кастинг на «Битву экстрасенсов»? – устало спрашиваю я и с шипением разуваюсь. Нога ноет просто ужасно.
– Ха-ха! – кривит губы Роксана, пока я ковыляю к дивану, падаю рядом и закидываю больную ногу на столик в опасной близости к неприкосновенным картам.
Ловлю убийственный взгляд подруги и тети, но нога по ощущениям вот-вот отвалится, так что их недовольство я как-нибудь переживу.