– Вот! Вот видишь! Тайная страсть и предательство! Я же говорила! Я говорила! – указывает она на перевернувшиеся карты, но, как по мне, это полный бред. Ей бы «Натальную карту» вести! Такую соведущую этот Гусев (или как там его) потерял!
– Если мы будем трепаться, а не работать… то есть смотреть фильм, то я пошла заниматься, – упершись бедром в стол и скрестив руки на груди, говорю уже спокойнее, чтобы не раздувать спор.
– У тебя язык от этих самых занятий заплетается. Не хочу фильм, – психует подруга.
Она явно дуется на меня. Как всегда. Обычно я выжидаю минут пять, и мы возвращаемся к тому, чем собирались заняться, но если она сейчас скажет еще хоть слово о Нике или знакомых незнакомцах… Я уйду к бабушке есть жареную картошку (они с дедом живут в соседнем доме) и оставлю Оксану наедине с ее картами. Я люблю подругу, но разговоры про мою судьбу и эфемерных парней, которые мне почему-то обязательно нужны, будто без них никакой жизни нет, уже сводят меня с ума. Как и ее тайная влюбленность в Ника. Настолько тайная, что о ней знают все. Он скоро начнет сниться и мне, если Оксана не перестанет о нем болтать.
Помимо встреч в университете, они с Голицыным работают в тату-салоне, и Плотникова сама видит, сколько девчонок постоянно трется рядом с ним. Да к нему вечно очередь стоит из наших одногруппниц (разве что только я не набила себе у него ласточку или перышко). Не могу смотреть на то, как она столько времени страдает из-за какого-то… донжуана (идиота). Даже если он ее заметит, сколько продлится их роман? Он точно разобьет ей сердце. Хотя, может, так и надо? Может, это будет чем-то вроде боевого крещения Голицыным, после которого к ней наконец вернутся мозги?
Проходит три с половиной минуты, судя по настенным часам над рабочим столом, когда Оксана встает с кровати и идет к моей мотивационной доске – тоже, кстати, ее идея. Она пришла в прошлую пятницу с огромным художественным планшетом метр на метр, канцелярскими кнопками и маркерами. И бутылкой просекко, из которой я выпила лишь два глотка, но не суть. Было весело. Мы повесили доску на стену и прикрепили туда вырезки из журналов. Теперь там красуются глянцевые люди, на которых я хочу равняться в профессиональном плане, здания, которые мечтаю построить, и студии, в которых с удовольствием поработала бы. А по центру очень крупно и красивым почерком Роксаны написано: «Аполло Арт», и все стрелочки на доске визуализации указывают именно сюда.
Почему? Там работает один из трех архитекторов, которых я считаю лучшими в своем деле. «Аполло Арт» построили, на мой скромный взгляд, самое красивое здание в стране – культурное пространство «Кристалл». И именно в «Аполло Арт» у меня есть реальная возможность попасть на практику, потому что два других бюро находятся за тысячи километров от нас.
– А он красавчик, – экспертно заявляет Оксана, глядя на Андрея Аполлонова, руководителя и ведущего архитектора «Аполло Арт».
И что это значит? Только то, что пять минут обид на меня прошли и мы с ней снова разговариваем.
– Он профессионал. – Я очень стараюсь говорить безразлично, потому что тяжело не согласиться с Роксаной и перестать разглядывать его.
Приходится напоминать себе в который раз с прошлой пятницы, что Аполлонов прежде всего крутой архитектор. И меня в первую очередь интересуют его профессиональные достижения, а не татуировки на накачанном теле, о которых на парах, что он ведет у нас последние полгода, без конца болтают одногруппницы. Не хочу уподобляться им. Тем более учитывая его звездный статус в архитектурных кругах и запредельную недосягаемость.
Вот поэтому у меня и нет парня. Потому что мне не нужны простые смертные, я мыслю другими масштабами.
– О, у него татухи под рубашкой, видела? – пищит Роксана. – Почему я раньше не замечала…
Потому что она вечно прогуливает универ и не слышала бурные обсуждения бицепсов Аполлонова, проглядывающих через рубашку. А я, конечно, видела. Это же я его вырезала из архитектурного журнала по приказу моего личного таролога. Я там все, что могла, рассмотрела, сидя с маникюрными ножничками.
– Он женат?
– Понятия не имею, – отвечаю я, а сама, чтобы не думать о гипотетических женщинах Аполлонова, размышляю о том, успею ли сдать историю искусств на три дня раньше срока, чтобы расслабиться и сосредоточиться на курсовой. Ну в принципе, если сегодня Оксана быстро уснет и я накидаю первые десять пунктов таблицы, останется…
– Эй! Ты опять ушла в себя?
– Нет-нет, я слушаю.
Где бы взять сонную пыль, чтобы усыпить Оксану и не терять времени зря?
– Может, поедем на вечеринку к Нику? – внезапно предлагает подруга, уткнувшись в телефон.
– Я – пас.
– Голицын только что выложил пост, где зовет всех…
– У нас же кинопятница!
– Ладно, – сдается подруга.
Она стонет и находит под пледом на кровати пульт от приставки, чтобы включить первый попавшийся в новинках фильм, заранее зная, что уснет меньше чем за час, а я пойду клеить макет, потому что мне скучно ничего не делать руками. Почему, если есть возможность, не делать макет? Вот только Оксана не позволит мне это сделать, пока не спит, так что нужно просто пострадать от безделья минут сорок, а может, и меньше.
– Ты же лежишь и ждешь, пока я усну, чтобы достать клей? – спустя минут десять раздается ее голос из полумрака.
– Да, – признаюсь я.
– Ты неисправима.
Я знаю. И в уравнение моей подчиненной контролю и расписанию жизни однозначно вписывается ровно ноль ее спутников. Ну уж точно не два, как кое-кто мне нагадал.
Глава 2
– Так, девочки! Пока не начнем торжественную часть, по залу не бродим. Стоим на входе, раздаем программки, – командует мама и в который раз поправляет выбившуюся из высокой прически прядь волос. – Если встречаете деятеля культуры, делаете что?
– Улыбаемся и машем? – хихикает Роксана и ловит тяжелый взгляд.
– Дети мои, вы сведете меня с ума! – проговорив традиционно, она пытается спрятать смущенную улыбку. Для мамы нас с тринадцати наших лет двое, а вот Роксана никак не привыкнет, что у нее есть вторая, пусть и не родная, но мать.
Окси за годы нашей дружбы стала почти членом семьи. Она еще со школы остается у нас каждый раз, когда ссорится со своими – пару раз в месяц точно. Дедушка часто шутит, что нас с Оксаной перепутали в роддоме, потому что по духу (и любви к пышным торжествам) она гораздо больше вписывается в семью Ивановых, чем я, не любящая толпы гостей, алкоголь и громкие разговоры. Плюс последние десять лет мама красится в жгучую брюнетку, поэтому даже внешне Оксана не кажется чужой. И она не первый раз помогает на выставках моих родителей и знает, что не стоит лишний раз шутить и нервировать маму. Через пару часов, когда родители получат порцию заслуженных комплиментов и напряжение спадет, – пожалуйста, но не сейчас.
Чтобы разрядить обстановку, я обнимаю маму, шепчу ей, что все будет хорошо, и помогаю избавиться от надоедливой кудряшки, спрятав ту под красивую заколку. Мама делает глубокий вдох, а затем убегает от нас в самую гущу толпы. Мы с Роксаной остаемся у входа в выставочное пространство, где встречаем гостей. В черных строгих платьях, не самых удобных туфлях (все ради искусства) и с бейджиками. Наша работа настолько бесполезна, что ее мог бы выполнять даже стол, на котором лежат программки, что нужно раздать. Просто… стоять. Столы умеют это явно лучше нас. Тем более что никому лишние бумажки не нужны. Сегодня первый, самый важный день, и обычных людей, которые мало что смыслят в искусстве и которым действительно могут понадобиться программки, тут нет. Все сплошь художники, члены Союза дизайнеров России, члены Союзов художников России, члены Союзов дизайнеров и архитекторов, так что…
Обычно мы стоим, улыбаемся и тихо придумываем этим важным персонам смешные хобби или озвучиваем их вероятные мысли, но сегодня Роксана почему-то на взводе.
– Я изучила твою натальную карту! – говорит она мне на ухо, урвав пару секунд наедине.
– Начинается…
И почему эта ерунда никогда не предостерегает саму Оксану, если она так чертовски профессионально в ней разбирается?
– Итак, – подруга снова склоняется ко мне, поприветствовав пожилую пару, – тебе нужно быть готовой к…
– Ага. – Я пропускаю все ее слова мимо ушей и просто соглашаюсь. Соглашаться проще, а не знать свое будущее – прекрасно.
– А еще тебе нужно выручить меня завтра, – будто бы между прочим говорит Оксана.
– И это тебе тоже карты подсказали?
– Ну почти, – отвечает она и улыбается женщине в жемчужных сережках, словно сошедшей с картины Вермеера, разве что без вычурного головного убора. – Меня пригласили на очень крутой фестиваль. Что? Ну он и правда крутой, билетов не достать, их раскупили еще месяц назад.
– Я рада за тебя, – говорю уныло. И не потому, что тоже хочу на крутой фестиваль, а потому, что чувствую – ее слова сулят мне проблемы.
– Но это с ночевкой. Поэтому в понедельник я опоздаю.
– В понедельник контрольная точка по курсовой, – напоминаю я.
– Ага, вот и я о том же. Прикроешь меня? Я буду очень спешить. Честно-честно.
– Зачем тогда ехать, чтобы потом спешить? – Я честно-честно не понимаю логики.
– Потому что такая возможность выпадает раз в жизни!
– А у тебя, кажется, каждый месяц.
Оксана надувает губы, но не отстает. Улыбается шире, хлопает длинными наращенными ресницами, на которые никогда не жалеет денег, предпочитая лишний раз не поесть. Объясняет это тем, что голод полезен для фигуры, но я не знаю чем: она и без того стройная, разве что грудь больше моей, только это ведь плюс.
– Что еще? – догадываюсь по ее выражению лица.
– Эскизы. Помнишь, я говорила, что моему клиенту нужны эскизы?
– Помню. – Здороваюсь с вновь прибывшими гениями, пока Оксана наглеет. – Программку, пожалуйста. Приятного просмотра! – улыбаюсь я мужчине, который на меня даже не смотрит. Он смотрит на декольте своей спутницы, которая как минимум в три раза моложе его. Ага, пока не замечает мое декольте, черт бы его…