Но я так просто не сдамся.
Вспоминаю, что на посвящении первокурсников видела, как девчонки открывали вино ботинком. Ставили бутылку внутрь ботинка и били каблуком о стену. У меня, правда, только плоская босоножка, но я почему-то я решаю, что это отличная идея. Тут же разуваюсь, принимаюсь за дело. И очень скоро мне становится невыносимо смешно оттого, как глупо это выглядит. Пока все веселятся там, я развлекаюсь сама. Ну не такая уж и плохая вечеринка. Сольная, так сказать.
Только пока безалкогольная, потому что вариант с босоножкой оказывается, конечно же, провальным. Упорно ищу что-нибудь похожее на штопор на полках, где лежат овощи и фрукты, но даже в коробке со столовыми приборами ничего нет – наверное, все в беседке. Зато есть нож. О-о! Я сажусь с бутылкой на пол и теперь пытаюсь проткнуть пробку ножом. Но она почему-то не протыкается! Вместо этого сильно крошится, а я настырно продолжаю ее ковырять. Пока наконец не слышу тонкое короткое шипение и не чувствую запах вина.
Боже, я начинаю хохотать как сумасшедшая. Никогда не совершала ничего подобного. Это глупо, но мне и правда весело.
– За одинокую Аннабель-Ли! Самого бесполезного работника. Ура! – Это мой лучший тост, который я запиваю честно заслуженным вином. И после первого же глотка начинаю плеваться, потому что в вине плавают крошки от пробки. А еще мне не то чтобы вкусно – я не фанат алкоголя, тем более сухих сортов, но попытаться стоит.
И я пытаюсь. Ой, как сильно пытаюсь! В результате вместо выполнения поручения я сижу на полу с телефоном в руке и мелкими глотками пью из бутылки вино с привкусом пробки. Докатилась. Хотя… чего это я тут сижу, когда всего в паре метров от меня природа, солнышко и река? Берегитесь! Офисная мышка выходит из кладовки!
Я решительно шагаю через кухню с бутылкой в руке и не обращаю внимания на косые взгляды. Из раковины прямо на ходу ворую болгарский перец – нацелилась на помидор, но промахнулась, а возвращаться было бы глупо, я же хитрая воровка! Поэтому теперь иду и грызу его, а не томат. На улице, сделав пару шагов, резко разворачиваюсь ровно в противоположную от сборища сторону – не хочу в беседку. Окольными путями направляюсь в сторону реки. А тут берег высокий, и над ним деревянный навес с ограждением, видимо, чтобы любоваться закатом. Идеально. Там я и устраиваюсь, свесив ноги вниз и обняв балясину. Не знаю, сколько сижу и пью, когда вдруг слышу за спиной…
– Анна? Мы вас потеряли. – И поворачиваюсь на звук.
Аполлонов. Стоит в двух шагах от меня. Тоже с бутылкой вина в руке. Смотрит на меня сверху вниз.
– А вы тут… что… – Ничего себе, а язык-то будто из ваты. И реакция у меня какая-то заторможенная. – Я выпила, – честно признаюсь ему.
– Я вижу, – кивает он.
А затем, спокойно преодолев разделяющие нас метры, садится рядом и тоже опускает ноги вниз между опорами. И вот под нами разливается тихая река – чуть шепчется, на вид даже течение несильное. Я подбираю ветку, что лежит рядом, и бросаю в воду. Она медленно плывет на поверхности в сторону беседки, откуда слышен шум отдыхающих работников бюро.
– Там Николай гитару достал.
Даже не хочу уточнять, про Голицына он или какого-то неизвестного мне Николая. Ник же вряд ли умеет играть, а кого-то постороннего я и не запомню.
– Круто. Жаль, что я не умею петь, – отвечаю Аполлонову, думая о том, насколько же легче с ним говорить, когда бутылка вина в руке и желудке.
– И я не умею.
– Почему вы тут? – вдруг доходит до меня. – Все же веселятся.
– Не умею веселиться.
– И я.
Звучит грустно. Но мы оба, уткнувшись лбом в ограду, одновременно смеемся через несколько секунд. Переглянувшись, синхронно делаем по глотку вина, а когда Аполлонов допивает свою бутылку и убирает в сторону, я протягиваю ему мою.
– Прибухните, – говорю словами Голицына, просто потому что это очень смешно. Мне нравится это слово. Оно совсем на меня не похоже. Да в моем лексиконе, если честно, отсутствует половина выражений Ника. Может, потому я и не могу, как он, находить со всеми общий язык?
Аполлонов смотрит на бутылку, затем мне в глаза. Не отрывая взгляда, забирает из рук, а я отмечаю, что под действием вина его касания мне даются легче. И волнуют больше. После Андрей делает глоток, а я слежу за тем, как двигается его кадык, и перестаю дышать, когда он… он очень скоро и громко плюется.
– Это что? – кривит губы.
– Пробка раскрошилась, – спокойно говорю, пожимая плечами, будто это нормальное явление для вина. Или по крайней мере для меня. – Я взяла ее в кладовке, куда меня Маша отправила. Украла, честно говоря. Маша отправила меня бутылки посчитать, а я вместо этого взяла одну и… открыла ножом. Представляете? Такие дела. Глупо.
– Никогда не делал ничего глупого.
– Совсем?
Он тоже небрежно пожимает плечами, как я буквально полминуты назад. После мы молчим и по очереди, передавая бутылку с плавающими останками пробки, делаем по глотку вина. И снова оба плюемся.
– Что самое безумное в своей жизни вы делали? – спрашиваю, вытирая рот тыльной стороной ладони.
– М-м… Ну… – Андрей задумывается, почесывая висок. – Так сразу, наверное, и не вспомню.
Он как-то разочарованно выдыхает и снова утыкается лбом в балясину. Размышляет, пока я изучаю его профиль. Его губы подрагивают и наконец изгибаются в улыбке:
– Однажды я выкинул елку прямо из окна.
– Что? Не-ет… – с наигранным удивлением выдаю я. – Шок!
– Да. С седьмого этажа. Мы отмечали что-то после Нового года у друга дома. И там на балконе лежала елка. Уже пожелтевшая такая. Был, кажется, май. Так вот одной девчонке не разрешали оставаться с ночевкой. Она уговаривала родителей полвечера, сказала, что это не вечеринка, а просто невинная пижамная ночевка с подругой, и там будут взрослые. Ей не поверили. На проверку выслали тетю той девочки. Нас было человек двенадцать. Один парень лег под одеяло, притворился, что он – мама хозяйки квартиры, а мы все забились на балкон. Я не помню, проверяла ли в итоге тетя комнаты, но хорошо помню, что нам не хватало на балконе места из-за елки. И я просто ее выкинул. Даже не задумался ни на секунду. Выкинул, а на меня все уставились – это отчетливо помню. Стояла такая гробовая тишина, а потом все засмеялись. Мол, никто от меня не ожидал. Кто-кто, а я на такое как будто был не способен. – Андрей забирает у меня бутылку, отпивает еще глоток, уже даже не поджимает губы. – Твоя очередь.
– М-м-м… Я украла сумку из магазина. До сих пор не хожу туда, а это обычный большой супермаркет, и вряд ли меня там помнят, просто… Не знаю. Не могу даже рядом с ним находиться. Мне кажется, что меня схватят и отвезут в полицию.
– Зачем? – так просто интересуется он.
А мне бы задуматься о том, что начальству рассказывать о замашках воровки не стоит, но сейчас об этом как-то не думается. Да и Андрей не особенно похож на моего босса, когда сидит рядом такой… простой, забавный и немного растерянный.
– У меня есть одна подруга, Роксана. Ну вы ее, наверное, помните, мы учимся вместе и… точно! Вы недавно видели ее у моих родителей на выставке.
– Ну допустим.
– Так вот она сделала мне натальную карту – это такая чепуха про звезды по дате рождения. И у меня там был какой-то Лилит в каком-то доме, Тригон-Уран-Сатурн, квадратура Меркурий и так далее… Если что, я сейчас от балды планеты придумываю. А может, это и не планеты вовсе… Так вот, по этому ее гаданию мне нужно быть непредсказуемой, чтобы встретить свою любовь. Или, наоборот, не высовываться? Я, если честно, плохо помню, в чем была суть, но почему-то я решила, что стащить в полночь в супермаркете сумку – это именно то, что нужно.
Я улыбаюсь, потому что Андрей улыбается мне.
– В двенадцать часов ночи мы с Оксаной пошли в магазин в центре города – хорошо, что ночевали у нее, а не у нас. У нас все друг друга знают и только один небольшой магазинчик на район, я бы точно сгорела со стыда. Вообще-то я хотела стащить шоколадку, но увидела уродливую сумку на витрине, и мне показалось, что… Что? Ну это было смешно! – Я уже хохочу, а Аполлонов смеется только глазами. – Взяла ножницы в канцелярском отделе, нашла магнит – он оказался в кармане – и просто отрезала его. Ушла с сумкой, будто с ней и приходила. Прямо мимо засыпающего охранника! Стыдно было ужасно!
– Преступница…
– От преступника слышу.
Мы говорим это друг за другом и вместе долго и протяжно смеемся, пока наконец снова не ловим серьезную паузу.
– На самом деле это не я выкинул елку. А мой друг, – тихо признается Андрей Григорьевич, глядя на реку.
– Сумку тоже не я украла, а Роксана. Это она в вечном поиске любви и на все ради нее готова. Я, наоборот, ныла, что нас посадят на пятнадцать суток, а то и срок дадут, и чуть было не отнесла с утра эту сумку обратно в магазин.
– Какие мы скучные, – заключает Аполлонов.
– Кошмар просто. Кстати, Роксана до сих пор винит меня в неудачной личной жизни, потому что я по итогу выбросила ту сумку как улику, на случай если спецназ ворвется к нам с обыском.
– Спецназ… с обыском… – Андрей тихо сдавленно смеется и вытирает уголки глаз.
– Это все, на что мы способны? – шепчу я, вдруг слегка загрустив.
Мы в красивом месте, оба симпатичные и в целом-то молодые. Пьем не очень вкусное пробковое вино и… от нас все равно веет скукой смертной.
– Однажды я сдал работу, где ширина букв была не один к шести, а один к семи, – делает еще одну попытку Андрей. – Почему-то неверно посчитал. И не стал стирать, грязь бы получилась.
– Ладно, это хуже елки. – Я чокаюсь бутылкой с его протянутым мне кулаком, делаю глоток и передаю вино ему. – А я общаюсь с парнем, на котором помешана моя лучшая подруга. Ничего такого, он мне даже не нравится. И я честно пытаюсь не общаться с ним, но… для нее наверняка это важно. И она придаст этому много значения. Обидится… А она ему совсем-совсем безразлична, он ее имени-то не помнит…
– Это хуже сумки, – заключает Аполлонов, и мы повторяем ритуал.