– Мы плохие, скучные люди, – констатирую я.
– А слабо прыгнуть отсюда в реку? – вдруг спрашивает Аполлонов. Неожиданно. Одним махом допивает вино, а потом встает на ноги и смотрит на меня.
– Что? – Я смеюсь, поднимаясь вслед за ним. – В одежде? Вот прям так и прыгнуть?
– Да. Купалась когда-нибудь в одежде?
– Нет, никогда – Мне смешно.
Аполлонов скидывает кроссовки, я делаю то же самое. Мы уже знаем, что это произойдет, потому что достаточно пьяны и оба, кажется, не хотим возвращаться к столу.
– А вдруг там на дне стекла? – спрашиваю я, аккуратно ставя обувь в сторону, Аполлонов – рядом свою. Мы просто два перфекциониста-отличника с замашками на ОК[8].
– Или река недостаточно глубока, и мы свернем головы, – пожимает плечами он.
– Она может быть грязная и токсичная. Инфекции, бактерии…
– А может, там живут ядовитые змеи.
Бр-р, меня передергивает.
– Или пиявки.
– Фу.
– Фу.
Мы смеемся, на каком-то адреналине перекидываем ноги через ограждение. До воды метра полтора, совсем немного. Мне даже не страшно, но по-прежнему очень весело.
– Раз…
– Два….
– Три-и-и! – кричим хором и прыгаем в воду, которая оказывается неожиданно холодной. Глубина приличная, я не достаю до дна, но не пугаюсь, как могла бы. Потому что могу думать лишь о том, что Аполлонов держит меня за руку. Он взял меня за руку перед самым прыжком, а дальше все как в тумане.
Вынырнув, я первым делом вижу Аполлонова, который убирает с лица волосы, с улыбкой на ярких от вина губах, несмотря на прохладную воду. Мы точно пьяные, потому что определенно краснеем, но открыто пялимся друг на друга.
– Я плавать не умею, – почему-то радостно сообщаю Андрею и начинаю загребать руками в поисках опоры, которой нет.
– Эй, эй! – Он, придерживая меня за талию, тащит на мель, где мы снова почему-то смеемся, сталкиваясь лбами. Кожа у Андрея той же температуры, что и у меня, а дыхание… горячее.
Следом за лбами соприкасаются носы. И эти касания пугают, но не настолько, чтобы сейчас отступить. Притяжение оказывается сильнее. Аполлонов все еще удерживает меня, сжимая спину, хотя я уже не тону. Его руки ощупывают мои оголенные плечи – почти незаметно, но точно как когда-то во сне, и из-за этого по коже расползаются мурашки. Я не могу отвести взгляд словно завороженная.
– Еще разок прыгнем? – спрашивает он.
– Ага, – киваю я, но вместо того, чтобы сделать шаг к берегу, делаю шаг к нему и прикасаюсь к его губам своими, потому что просто смотреть на них и не прикасаться кажется чем-то за гранью.
Теплые. И в первую секунду, пока я еще не осознаю, что натворила, они не двигаются, просто позволяют мне прижаться и затаить дыхание. Хорошо как! Мы оба застываем, я чего-то жду. Или не жду? Не успеваю ответить на свой собственный вопрос и ужаснуться тому факту, что поцеловала Аполлонова, когда из его горла вырывается какой-то вымученный стон. А следом он мне отвечает, заставляя позабыть обо всем. Он. Меня. Целует. И я теряю голову, потому что это потрясающе и определенно лучше, чем в любом, даже самом горячем сне.
Андрей целует меня по-настоящему, даже немного грубо, и мне определенно нравится. Оказывается, несмотря на скудный опыт, я умею отвечать. Мой язык может даже вступить в схватку с его языком. А когда Андрей крепче меня обнимает, мысли окончательно плывут.
Я хочу целоваться. Только и всего. Не думаю о том, что боюсь. Не думаю о том, что краснею. Не думаю о том, что Аполлонов – недоступная для меня звезда из другой галактики. Совсем нет. Мне вообще кажется, что я все делаю правильно. Что мы почти на равных. Даже когда кусаю его за губу. Даже когда он проводит руками по моим бедрам. Даже когда мы прижимаемся друг к другу так, что почти наверняка он может почувствовать каждый изгиб моего тела, едва ли скрытого промокшим тонким платьем.
Андрей сдавливает мою талию и чуть приподнимает, а я обхватываю его ногами и становлюсь настолько ближе, что в голове все же раздается щелчок и завывает сирена, которая кричит об опасности. Вот только бабочки в животе заглушают ее бешеным шелестом крыльев.
Мне волшебно. Точка. Пусть это длится целую бесконе…
– Стоп… Стоп!
Все заканчивается так же внезапно, как началось. Крепкие руки исчезают с моего тела, а горячие губы больше не целуют.
– Что? – хлопаю я ресницами, пытаясь сфокусировать взгляд.
– Стоп, – твердо произносит Аполлонов и, сняв меня, отодвигает от себя. Смотрит пару секунд мне в глаза и медленно качает головой. – Хватит. Больше не делай так, ладно?
– Что? Что я не так сделала? – растерянно бормочу я, ничего не понимая и совершенно точно краснея до ушей.
Он ведь сам… Ему же понравилось… Хочется сбежать и спрятаться от его хмурого взгляда на веки вечные, но, черт возьми, не целуют так, когда не нравится! Даже я это понимаю.
– Почему?
– Больше. Так. Не делай. Поняла? – Рявкнув, Андрей резко разворачивается и бежит в сторону берега, оставив меня одну по пояс в воде.
А я трезвею. В одно мгновение. На глаза наворачиваются слезы. И мне больше не весело. Совсем.
Глава 17
Я скручиваю мокрые волосы в пучок, но тонкие струйки воды все равно стекают с них по плечам. Со стороны террасы слышен громкий смех. Легкие порывы ветра холодят влажную кожу и доносят аппетитные запахи жареного мяса. Но у меня перед глазами только гравий, на который смотрю, опустив голову, а в ушах звенит жесткий голос Андрея: «Больше. Так. Не делай. Поняла?»
Губы горят, но я не смею коснуться их. Руки дрожат. Земля уходит из-под ног. Потому что я совершила ошибку. Со своим начальником, у которого должна была учиться архитектуре, а не… этому! Черт, не могу произнести то, что мы делали, даже мысленно.
«Больше. Так. Не делай».
Мне очень понравилось болтать о жизни с Аполлоновым. Почти без стеснения смеяться, как будто мы друзья. И мне до безумия понравилось с ним целоваться. Это было так… естественно! И при этом завораживающе, волнующе, потрясающе! С него спала маска равнодушного наставника. Он оказался живым, требовательным, доминирующим. Губы жесткие, язык мягкий. Ладони холодные, а сам он такой… горячий. Боги, да Аполлонов просто соткан из контрастов! Которые окончательно запутали меня. И как дальше с этим жить?
«Больше. Так. Не делай».
Потому что он явно не рад случившемуся. Меня отчитали, будто я плохо выполнила задание. Может, все же стоило придерживаться философии «никаких парней, пока не стану прославленным архитектором»? А вдруг Аполлонов решит, что я дальше не смогу проходить у него практику? Приравняет меня к глупым фанаткам?
За бесконечно повторяющимися в мыслях вопросами я не замечаю, как ноги сами приводят меня к домику – подальше от толпы. Сейчас я точно не хочу никого видеть (особенно Голицына, намеки которого теперь не идут ни в какое сравнение с действиями Андрея Григорьевича). Я не хочу никому объяснять свой внешний вид, не хочу выдавливать улыбку и изображать, что все прекрасно. Тем более не хочу смотреть на Аполлонова. Да я со стыда сгорю.
Поднимаюсь на крыльцо и мысленно радуюсь тому, что мне выпала честь жить в гордом одиночестве – будет время подумать. Дверь я открываю с полной уверенностью в том, что проведу выходные в компании Эндрю ДеЛуки[9], но, к огромному удивлению, тут же натыкаюсь на препятствие между мной и сериалом.
– О, привет! Выпей со мной.
Ну приехали! Прямо на полу в белом полуспортивном костюме, который обтягивает фигуру так, что не оставляет простора для фантазии, скрестив ноги по-турецки, сидит незнакомая блондинка. Сидит и протягивает мне открытую бутылку вина.
Как будто мне мало было.
– Не хочешь из горлá? Ну да, мы ведь незнакомы. Я Карина. – Девушка ползет на четвереньках к тумбочке, на которой стоят граненые стаканы, и, хихикая, чуть заваливается набок. – У меня тост! За то, что… – она притворно задумывается, – за то, что все мужики козлы!
Она не ждет меня, залпом выпивает и тут же прихлебывает из «моего» стакана и лезет в сумку за следующей бутылкой.
– Французское, дорогое, блин. Все как он любит, – говорит она, откупорив вино одной левой (не то что я), и доливает до краев в тот самый стакан, который в следующую секунду оказывается у меня в руках. – Пей!
Я пью на автомате. Пью и пытаюсь осознать происходящий сюр. Передо мной, а точнее, в моем домике, почему-то находится девушка, похожая на наших роскошных дизайнеров, только как будто… еще более роскошная, что ли. Высокая, стройная. В ее жизни явно есть место спортзалу, это видно по идеальной осанке и формам – с такими не рождаются. Я хоть и довольна своей фигурой, но сейчас рядом с ней в мокрой одежде и со спутанными волосами ощущаю себя серой сырой креветкой.
– Слушай, ну это же смешно! – горько восклицает она, будто я в курсе, о чем она ведет речь. – Я правда не понимаю, что мужикам нужно. Чего во мне может не хватать, а?
– Если честно, не представляю, – отвечаю искренне, мотая головой, потому что передо мной и правда едва ли не совершенство.
– А я ведь все для него! Не хочет серьезных отношений? Да пожалуйста! Никаких разговоров про детей и брак? Что ты, дорогой, меня это вообще не интересует! Раздельное проживание? Разумеется. Хочет, чтобы я с рассветом сваливала из его квартиры? Да он даже не замечал, когда я уходила! Не хочет мешать рабочие отношения с личными? Я ушла в другую фирму! Оставила себе подработку на фрилансе, улетела на Бали, думала, хоть заскучает, мать его! Ему тут, видимо, скучать не приходится, раз он мутит с какими-то практикантами.
Я давлюсь вином и кашляю, а блондинка вновь подливает мне вина. Мамочки! Я едва не задыхаюсь, когда в голове складывается один плюс один. Не та ли это девушка, с которой Аполлонов разговаривал в автобусе и которой велел не приезжать?
– Практикантами? – прочистив горло, пищу я. Хоть бы я ошибалась, хоть бы я ошибалась…