– Да, мне тут птички напели. Кстати, не знаешь ее? – Моя новоиспеченная собутыльница тычет в лицо телефоном, на экране которого запечатлены мы с Аполлоновым, спящие в автобусе.
Я нервно сглатываю и кошусь в сторону зеркала, приколоченного ко входной двери, и догадываюсь, почему Карина еще не свернула мне шею: на фотографии виднеется светло-русый затылок и длинные волосы, в то время как сейчас они замотаны в высокий и темный от воды пучок. Да и бабушкина почетная футболка спрятана вместе с кепкой в сумку.
– Не-а, я сама недавно работаю в бюро.
– Ага. А ты кто, кстати?
– Аня.
– Ой, Анька… это треш. Ну нет, я же не страшная?
– Нет, не страшная.
Тут я ни капли не вру. Рядом с ней почти любой покажется квазимодо.
– И я вроде бы не истеричка. Господи, да я же ему все позволяла! Делай что хочешь, я многого не прошу. Ну да, мне было бы мерзко думать о том, что он гуляет по бабам, а потом лезет опять ко мне. Вся эта полиамория – не мое, но… твою мать! – Она смотрит в пустоту, как будто бы наконец успокоившись, а потом вдруг резко меняется в лице. Ее глаза медленно наполняются слезами, она поджимает губы, подбородок начинает дрожать.
Черт! Еще не хватало любовниц Аполлонова утешать!
– Я ведь влюби-и-илась, – завывает она и с бульканьем вливает в себя еще порцию вина, а затем впивается в меня требовательным взглядом, отчего мои руки сами подносят стакан ко рту.
Уже после трех глотков я слышу звонкие рыдания. А еще спустя время у этой самой Карины выпал пучок ресниц, потому что она терла их кулаками, плача, ее белоснежное худи – в розовых пятнах от вина, а вполне симпатичные пухлые губы, которые она постоянно кусает, раздуло на пол-лица. Но даже сейчас она не выглядит страшной. Глядя на нее, я даже могу допустить, что тут почти все свое, натуральное. Ну кроме ресниц, конечно. И вот после такой женщины Аполлонова домогалась я? Мне самой от этого смешно. Хочется пойти и извиниться за свою нелепость, хотя с самооценкой у меня всегда все было в порядке.
– Мне ведь тридцать через два месяца. – Она громко сморкается в бумажную салфетку, продолжая захлебываться слезами. – Я хотела сделать ему сюрприз, а потом эта фотка, и он… Я ведь правда хотела с ним чего-то настоящего! А он…
Оттолкнув бутылку, которая падает и разливается по полу кроваво-красным пятном, она подтягивает ноги и утыкается носом в колени. И мне бы по-хорошему слинять, пока та ничего вокруг не видит. Мне бы по-хорошему, возможно, даже ее возненавидеть, но… почему-то не получается. Злюсь я на Аполлонова, а ее мне становится искренне жаль. Подползаю ближе к блондинке и крепко ее обнимаю.
– Он предупреждал меня, – всхлипывает, – что такой. Говорил, чтобы ни на что не рассчитывала. Что в любовь мы играть не будем. Я же думала, будет, ну знаешь, как в «Игре престолов», помнишь? Дени такая раз – села верхом… и все! Кхал растаял и стал милашкой. Вот и я думала, что так будет. А ни черта. Он… бесчувственная ледышка! Жесткий сухарь! Да мы в одной койке ни разу не засыпали. Даже в командировках всегда разные номера снимали. В пять утра он вызывал такси и сваливал, хотя от меня до работы ближе. Нет, правда, два года «не отношений», а я не знаю, храпит он или нет, – не храпит, я не слышала в автобусе, чтобы храпел. – И тут эта фотка, блин! И он! Чуть ли не в обнимку! С какой-то мышью! Нет, ты глянь, что за мышиный цвет волос? Что за прилизанная уродина?
Обидно звучит, но, несмотря на оскорбления, мне все равно жаль Карину. У нее сердце разбито, а Аполлонов со мной целовался меньше чем полчаса назад. И я сильнее злюсь, потому что горячая волна при этих мыслях снова прокатывается по телу. Приходится себя тормозить голосом Аполлонова – СТОП! Потому что после встречи со взрослой Кариной, у которой вкусные и явно дорогие духи, я отчетливо понимаю, что у нас с ним ничего не может быть. Не в этой вселенной. И он снова взлетает на свой почетный пьедестал у меня в голове.
– Я его так люблю, – шепчет Карина и с тихим бормотанием отключается на моем мокром плече.
А я сижу, мерзну, не двигаюсь, потому что у меня сжимается сердце от жалости. К Карине, к себе. Да я сгораю от стыда из-за глупости, которую совершила!
Неужели Аполлонов может быть таким жестоким? Как я раньше этого в нем не замечала? Ответом мне служит громкий храп. И под словом «громкий» я и правда подразумеваю ГРОМКИЙ. Да так даже дедуля мой с опытом длиною в жизнь не горазд храпеть.
Я пытаюсь осторожно высвободиться из-под блондинистой тушки (кажется, будто моя новая подружка Карина без сознания весит не пятьдесят килограммов, а все двести). Но после очередного залпа мои барабанные перепонки не выдерживают, и я сбрасываю ее с себя на пол. Карина сворачивается клубочком на коврике у кровати и продолжает храпеть, как Хищник, пожирающий Чужого. Да уж, насладилась я тишиной и одиночеством!
Иду в душ в надежде, что, когда вернусь, эта пулеметная очередь прекратится, но даже через двадцать минут ничего не меняется – по-моему, храп только усиливается. Наушники с «Panic! At the Disco» на полной мощности не спасают. Вдобавок за стеной вдруг раздается стук, потом еще один. А через минуту спинка кровати из голицынской обители похоти и разврата уже ритмично долбится мне в стену в сопровождении непрекращающихся криков и стонов. Можно подумать, что этот чертов экзорцист демонов там изгоняет.
Я в ловушке.
Долблю кулаком в смежную стену, но это не помогает. Наоборот, Голицын кричит что-то вроде «присоединяйся» под заливистый хохот его дамы не сердца, а члена. А следом Карина подстраивается храпом в ритм стонов, и это все превращается в какую-то адову симфонию!
Наспех расчесав и снова закрутив влажные волосы в высокую шишку, чтобы они не спутались, как после купания с поцелуями, я достаю из рюкзака серую тонкую пижаму и переодеваюсь в нее.
– Так, Карина, давай на кровать, а то утром ты пожалеешь, что спала на полу, – командую я.
Кое-как уговариваю пьяное тело подняться. Она встает на долю секунды, и я успеваю толкнуть ее в сторону спального места. Карина в мгновение ока засыпает поверх покрывала, я укрываю ее пледом, который нашла в шкафу по приезде, и спешу выбежать из домика на свежий воздух, чтобы продышаться.
Это какое-то издевательство, ей-богу! Я раздражена, хочу спать и чтобы не было комаров, а Вселенная будто издевается надо мной. Интересно, что бы на это сказал мой личный таролог? Как ему такое знакомство?
И куда мне идти? Мне недоступен мой домик, единственная знакомая в фирме – Машенька – ночует не на базе. Голицын определенно занят. На ум приходит только беседка, где я мельком видела заманчивые кресла-мешки и москитную сетку. Может, там и получится переночевать?
На улице все уже разошлись. Тишина, спокойствие, но еще пахнет шашлыком и как будто вином. Или это уже от меня? Темнота, подсвеченная только звездами, уже успела опуститься на лес. Глотая свежий воздух, я несусь, как тот мотылек, на свет. С бесконечной радостью подбегаю к пустой беседке, где горит одинокая лампочка и валяются подушки-груши. Уже почти планирую спокойный тихий сон без жужжащих над ухом, как мини-вертолеты, комаров, но и здесь мне, кажется, снова светит облом, потому что…
– Опять вы! – вырывается у меня, едва я переступаю порог беседки и натыкаюсь на суровый взгляд Аполлонова, чьи пальцы даже сейчас продолжают отбивать дробь по клавиатуре ноутбука.
Глава 18
– Что вы здесь делаете? – спрашиваю, отказываясь думать о том, что он имеет столько же прав находиться тут, сколько и я.
Я не в настроении. Я зла. На себя. Из-за того, что увидела в звездном Аполлонове реального парня и допустила мысль, что между нами что-то может быть, когда он отшивает таких девушек, как Карина. Запрещаю себе думать о поцелуе, который упорно всплывает в голове, прокручиваю сказанные Андреем слова и… Ой, да к черту и его, и Голицына с пламенными речами о сексе! Они оба сбивают меня с намеченного курса запланированных достижений, где нет места романам, интрижкам и прочей ерунде.
– Работаю, – прерывая поток моих мыслей, спокойно отвечает Аполлонов. Далеко не сразу и даже не поднимает на меня глаз. Затем вставляет наушники в уши, чтобы принять звонок, а следом из его рта, которым меня целовал, сыплется огромное количество деловых – и непонятных – терминов вперемежку со строительными. – А вы?
Не сразу понимаю, что он закончил разговор, и теперь задает вопрос мне. Отмерев, моргаю несколько раз, облизывая губы:
– А я…
Я собиралась со всей злостью и недовольством высказаться о его поведении, которым он смущает и вводит в заблуждение талантливых девушек вроде меня и Карины, но… конечно же, молчу в ответ. Не сдвинулась с места, пока он тут болтал. Нужно было сразу уходить, теперь я выгляжу глупо. Правда, идти-то мне больше некуда.
– А я ищу… – Оглядываюсь вокруг и, не придумав ничего лучшего, плюхаюсь на ближайшую розовую подушку, которая обнимает меня со всех сторон, засасывая, будто зыбучие пески. – Нашла себе место отдохнуть.
Ну а что? Если Аполлонов и занял эту беседку первым, у него все равно нет на нее права собственности! Это территория свободного пользования, и никто не запретит мне здесь сидеть. Тем более что вариантов у меня немного: дышать с Аполлоновым одним наэлектризованным воздухом или заблудиться в лесу и быть обглоданной до костей волками.
Интересно, а здесь водятся дикие звери?
– В тепле и с крышей над головой вам, Аннабель, смотрю, не отдыхается, – говорит Андрей Григорьевич, пока я, обняв себя, вглядываюсь в темноту леса.
А после, психанув, что придумываю ерунду (ну серьезно, какие волки?), утыкаюсь в телефон и со всей неистовостью листаю ленту новостей.
Он что, решил, будто я специально пришла? Искала его компании? Пф-ф!
– Я прячусь от вашей подружки, – хмыкаю на то, как Аполлонов дергает головой. – Она уснула в моем домике с вином и растоптанным вами сердцем. Да и храпит она, если честно, как трактор.