– А это что? – Он кивает на ворона под грудью, и его пальцы осторожно касаются чувствительной кожи.
– Татуировка.
Аполлонов смотрит мне в глаза и вопросительно дергает подбородком:
– Творчество Голицына? – На его губах появляется дурацкая ухмылка, вопящая о том, что ответ его уже не интересует.
Я уже догадываюсь, что сеанс окончен. Черт!
– Одевайтесь и поехали. Мы зашли слишком далеко, – снова выкает мне Аполлонов. Подбирает с пола свою одежду, быстро натягивает и выходит из кабинета.
Мне становится холодно, печально и одиноко. Но я не впадаю в отчаяние, которое настырно подбирается к горлу тошнотой, держась за одну мысль – Андрей не хотел уходить. Ведь не хотел же?
Глава 28
Первые несколько минут в машине мы молчим. И на самом деле я упиваюсь этим молчанием, наблюдая за тем, как пальцы Аполлонова сжимают руль и как нервно он перебирает ими на светофоре.
– Значит, все-таки ревность, – выдыхаю я, не скрывая улыбки.
– Не понимаю, о чем ты.
Андрей демонстративно включает радио, я так же демонстративно его выключаю.
– Ты увидел татуировку и заревновал.
– Я не…
– Не ревновал?
– Прекрати.
И еще несколько секунд тишины, которая ощущается для меня триумфом. Потому что Андрей определенно ревнует меня, что бы он ни говорил. Взрывает его ровно на десятом счете, который я веду про себя.
– Я не понимаю! – говорит раздраженно и даже агрессивно, стучит по рулю. – Ты с ним или нет?
– С кем с ним? – выдаю ангельское выражение лица и хлопаю невинно глазами.
– Анна! – повышает он голос.
– Не-а, не с ним, – поджав губы, со смешком все-таки выдаю я. – Я ни с кем, а что?
– Я думал…
– Ты думал, что я невинная ромашка, которая краснеет от поцелуя в щеку.
– Да.
Он хмурится, не понимая, куда веду.
– Так и есть.
Аполлонов недоверчиво косится в мою сторону:
– Но?
– Никаких «но».
– Что изменилось?
– Ни-че-го, – напеваю я, с трудом сдерживая радостный смех.
Ревнует. Он меня ревнует! И пусть продолжает нести свою заумную взрослую чушь, я знаю, что ревность – это не от безразличия. Это всегда что-то большее.
На очередном светофоре Аполлонов смотрит куда угодно, но не на меня.
– Вопрос, – сухо произносит он.
– Задавай, – сохраняя серьезность из последних сил, говорю я в ответ. За окном вовсю льет дождь, и я не то что светофоры и знаки, разметку не вижу.
– Сколько парней у тебя было?
– Фу-у! Что за бестактный вопрос? – возмущаюсь я, преумножая недовольство.
– Нормальный вопрос для того, чтобы составить полное представление о тебе. Мне показалось, ты совсем неопытна.
– Можно было бы и обидеться на это заявление, но… – отмахиваюсь от его занудства. – Это так.
– И…
– Ноль. Мой ответ определенно ноль.
Меня резко швыряет вперед, ремень больно врезается в грудь. Это моя девственность так шокирует Аполлонова? Не пойму. Смотрю на него, он – на меня.
– Что? – И правда, из-за чего он так резко на мокрой дороге затормозил?
– Ничего, пешехода пропускал, – так же, уставившись мне в глаза, говорит он, а я ищу взглядом в пелене дождя того самого пешехода.
И правда его нахожу. Точнее ее – бабулю. Та медленно-медленно идет через дорогу с лимонно-желтым зонтиком.
– Хорошо, что сказала, – почти шепчет он, будто говорит скорее с собой, чем со мной.
– Что я девственница? – продолжаю шокировать его, говоря об этом вслух. Вижу, как его дергает от каждого моего слова. – И что это меняет, ты ко мне не прикоснешься теперь? Я что, прокаженная?
Он сжимает губы, мотая головой, будто собирается сказать, что и так ко мне бы не прикоснулся, но я не верю!
– Да если бы не татуировка, ты бы сейчас…
– Анна! – Но это лишь сильнее меня подстегивает.
– Я хочу быть честной! – заявляю громко и четко и для наглядности еще и руки скрещиваю на груди. – В отличие от некоторых. Что такого?
Очередная заминка. Андрей молчит, но я вижу, как закипают мысли в его голове. Вот-вот пар из ушей пойдет.
– Я не подхожу на роль первого, – наконец выдает он, будто подытоживая все размышления.
Я закатываю глаза:
– Мне сбегать к Голицыну и разобраться с этим недоразумением?
Андрей резко бьет по тормозам, а я опять хватаюсь за ремень безопасности.
– Снова пешеход? – не глядя в лобовое стекло, спрашиваю я.
– Нет.
– Что на этот раз? Забыл дорогу ко мне домой? Подсказать? Или адрес Голицына в навигатор вбить? – льется из меня потоком, потому что я окончательно завелась. И злюсь.
Происходящее уже не забавляет, а Аполлонов предательски молчит. Смотрит на меня очень долго и тоже злобно, зеркаля мои эмоции.
– Нет. Светофор. Поздно заметил, – произносит ровным, почти безразличным тоном. Лишь после срывается на яростный шепот: – И ты так легко бы к нему поехала?
– Боже мой! – Я даже руки возвожу к небесам. Ну, точнее, к крыше автомобиля, но не суть. Просто эти занудные взрослые иногда ни черта не понимают! – Если бы все было так легко, я бы давно это сделала! Возможностей было предостаточно, предложений тем более.
Выдыхаю. Вот теперь легче. Еще бы стукнуть Аполлонова хорошенько, но вместо этого я просто толкаю его в плечо. Он его потирает. Я усмехаюсь. Напряжение сходит на нет, и вот теперь я снова с любопытством кошусь на него:
– У тебя никогда не было девственницы?
– Нет.
– Почему? – искренне интересуюсь я.
– Это не мое.
– Что?
– Неопытность, нежность… Я это не люблю.
– Привет, Кристиан Грей, я Ана, Анастейша Стил, – с хищной улыбкой выдаю я, но Андрей явно не понимает шутку и качает головой, будто я сморозила что-то на малолетском.
Я кусаю губу. Не выдерживаю прямого взгляда на очередном светофоре.
– И что теперь? Все кончится, потому что я… – Язык резко немеет, смелость сходит на нет, и я снова не могу так дерзко кричать о своей девственности. – У меня… никого не было до тебя?
Мой голос дрожит. Я сама вся дрожу.
– Кончится? Все? А что-то начиналось?
Как же он меня бесит! Я бью его в плечо снова и снова, а он отмахивается от меня, потому что сдвинулся с места и набирает скорость. Я не суицидница, поэтому возвращаюсь на сиденье, ремень безопасности снова прибивает меня к спинке кресла. Бьюсь затылком о подголовник и прикрываю глаза.
– Какой же ты трус, – говорю негромко, спокойно, в его манере. – Тебя тоже тянет ко мне. Я вижу. Почему это так сложно признать?
Я молю Вселенную, чтобы он ответил мне. И желательно так, как я хочу, но…
– Потому что со мной всегда сложно. Тебе не стоит связываться со мной.
Ах да, конечно, еще бы Вселенная хоть раз услышала меня, если я не верю в карты Таро.
– Поздно. Мы уже связались, – хмыкнув, все еще в темноту под веками говорю я. – Мы целовались, и это было потрясающе. И ты… ты мне нравишься.
– Я в курсе.
– Что? – недоумеваю я, распахнув глаза и уставившись на Андрея.
– Ты оказалась очень смелой. Не ожидал.
Не понимаю, похвала это или укор. Не знаю, что ответить, поэтому мы молчим. Снова. Меня убаюкивает приглушенный шум дождя за окном. Зуд, возникший на месте жгучего желания, отступает, и становится скорее не по себе оттого, что рядом сидит такой недоступный Аполлонов. Хочется сбежать, только бы подальше от него. В конце концов, я, может, и правда им переболею, раз ему так хочется? И свет на нем клином вряд ли сошелся?
Мы заезжаем в наш поселок и едем по гравийке к дому, а я почти убедила себя, что Андрей Григорьевич мне для счастья не нужен. Что я найду более достойного кандидата на роль первого мужчины, а даже если нет… Ой, переживу. Как-то же обходилась больше двадцати лет. О Голицыне отказываюсь думать, слишком неправильно было бы использовать его как запасной аэродром. А на улице продолжает лить как из ведра, и эта погода чертовски усыпляет – и меня, и мою бдительность.
– Вас что, грабят?
Я вздрагиваю, когда моей руки касается горячая ладонь Аполлонова. Он хмурится, а я не понимаю почему.
С первой мыслью, когда поворачиваю голову к дому, я пытаюсь вспомнить, как набирать полицию с мобильного телефона. Потому что на подъездной дорожке какая-то суета, а за стеной дождя толком ничего не разобрать. После я приглядываюсь и смеюсь:
– Нет, у родителей выставка переезжает, и они мчатся следом за ней.
И точно – мама с папой, прикрывая головы куртками, как раз таскают в машину сумки.
– Надо им помочь, подожди меня тут.
Я вылетаю из машины в надежде, что мы с Андреем успеем нормально попрощаться и он не уедет прямо так сразу, потому что… мне хотелось бы договорить, поставить какую-никакую точку. Но он удивляет, когда выходит следом за мной.
Здоровается с моими родителями и выбежавшей из дома Роксаной, а потом, не спрашивая, берется таскать вещи. У родителей, как обычно, пятьдесят пакетов вместо одного чемодана и еще пара картин вдогонку, хотя выставка укомплектована. Андрей старательно и бережно переносит огромные полотна вместе с папой – судя по размеру, тот самый триптих со мной в главной роли.
– А ты куда? – спрашиваю подругу, которая садится на заднее сиденье родительской машины, разгребая пакеты.
– Вызвалась помочь, хочу проветриться, сменить обстановку, – улыбается она, отвечая опять достаточно сухо и односложно. Но потом все же добавляет шепотом: – Используй пустой дом с умом.
И подмигивает! Быстро прощается и закрывает дверь, спасая от капель дождя какой-то сверток, лежащий на ее коленях.
– Мы помчались! – кричит сквозь шум ливня мама и прыгает в машину. – Помощника чаем напоить не забудь.
И вместе с ее фразой я чувствую, как нечто спасает меня от дождя: подняв голову, вижу куртку Андрея над головой. Следом и вовсе замираю под мерный стук капель о землю, потому что ощущаю на талии его руку, и меня уверенно завлекают в дом.
– Чего ты там застыла? – ворчит Андрей, уже переступая порог и стряхивая капли со лба. – Вся промокла.