Так это не сон?
Сознание подсказывает, что нужно открыть глаза, но я крепче прижимаюсь к моему сновидению. Сильнее обхватываю Андрея перекинутой через его бедра ногой. Щекам становится жарко, когда я чувствую его возбуждение и замираю. Я глотаю стон Аполлонова, двигаю ногой по твердому члену, и снова слышу шипение.
Можно подумать по звукам, что я сделала ему больно, но спустя мгновение он сдавливает меня в кольце рук и с удвоенной силой целует уже совсем не нежно и до безумия решительно. Это похоже на сумасшествие. Со мной никогда ничего подобного не случалось, но любопытство слишком велико, поэтому я не сопротивляюсь ему. Зачем сопротивляться, если это так приятно?
Опустив руку и надавив через штаны, я медленно двигаю ею вверх и вниз в надежде, что все делаю верно. Мне слишком интересно, что будет дальше. Я не прикасалась так к Голицыну, не имела возможности потрогать кого-то еще, так что могу с чистой совестью делать это сейчас пусть и через плотную ткань. А член под моей ладонью очень твердый – какая вообще часть тела может быть такой твердой? – и, видимо, чувствительный, потому что Андрей сразу подается вперед, запрокинув голову.
– Остановись.
– Почему?
– Потому что я так сказал.
На меня не действует его командный тон, я словно потеряла страх. Лишь усерднее продолжаю свои манипуляции. Андрей скидывает с себя мои ноги, руки и садится, запустив пальцы в волосы. Он проводит руками по лицу, и подушечки его пальцев замирают на губах. Смотрит в пол и растерянно качает головой.
– Я не хочу, чтобы ты совершала глупость, – повернувшись ко мне, Аполлонов нависает сверху.
– Что?
В горле пересохло, язык прилип к небу. Губы точно помнят и до смерти нежные прикосновения его мягких теплых губ, и те рваные и глубокие, которые подарили почти болезненные ощущения. И мои губы хотят еще. Даже проскочивший между нами холодок сейчас меня не смущает – я точно знаю, что мы не закончили. Чувствую подсознательно.
– У нас ничего не получится. И если ты так долго жила без… – Андрей неожиданно не договаривает, будто происходящее смущает его не меньше, чем меня, и это придает мне больше сил. – Ты найдешь более достойного кандидата, чем я.
Закончив, он с вызовом смотрит на меня, но я выдерживаю взгляд. Стою на своем, потому что знаю, что у меня своя правда. Да и какая разница, что будет потом, если сейчас так хорошо?
– Почему ты не понимаешь? – срывается с его губ, когда я все равно настырно приближаюсь.
– Я понимаю…
– Тогда…
– Я не виновата.
– Я знаю.
– Но я не жалею.
– Я. Чтоб тебя. Тоже.
Я, кажется, задыхаюсь, потому что раскаленным воздухом невозможно надышаться. Мы говорим, так близко прижавшись друг к другу, что нет никакого смысла в том, чтобы сейчас не целоваться, если губы все равно соприкасаются. Сердце при каждом ударе упорно пробивает путь себе на волю. Руки не слушаются, пальцы подрагивают, и все равно я делаю то, что хочу, – тянусь к завязкам его штанов, не отрывая взгляда от темных глаз.
За окном снова и снова полыхает, и всякий раз свет красиво ложится на лицо Андрея, отчего болезненно колет в сердце. Мы тяжело дышим, лбы покрылись испариной, хотя в доме прохладно, не душно. Голова кружится, но комната стоит на месте.
– Будет больно, – низким тоном басит Аполлонов, после чего кусает мою губу так, что из глаз едва не брызжут слезы.
– Я не боюсь, – отвечаю ему прямо в рот и не могу перестать радоваться тому, как крепко, уложив меня на диван и оказавшись между моих ног, Андрей прижимается ко мне в следующую секунду. Я отчетливо понимаю, что, будь мы оба раздеты, несомненно все было бы просто до безобразия.
Чувствую собственную влагу там, чувствую, как ноет низ живота. Как остро ощущается пустота, где почему-то все еще нет его, и пылает без жадных прикосновений кожа. Я хочу, чтобы он разделся.
– Пожалуйста…
От собственного шепота только хуже. Я выгибаюсь Андрею навстречу, а он ловит меня под спину, и его руки скользят по бокам вверх, раскрывая и стягивая халат. Мое тело дрожит. Я опускаю взгляд на такого инородного ворона под грудью. Андрей тоже смотрит. Слишком долго и пристально, чтобы я не запротестовала, но я все же молчу, наблюдая за ним. А когда его губы касаются сломанного крыла на моих ребрах, по телу пробегает ток.
– Даже не думай еще хоть раз… – Он не договаривает, но тихо матерится.
Я улыбаюсь так широко и довольно от его глупой ревности к Голицыну, что Андрей с рычанием бросается на меня и кусает плечо, шею, проходится зубами по скуле, а после и вовсе впивается в губы мучительно долгим глубоким поцелуем.
Его руки буквально за пару секунд избавляют меня от белья, и я впервые оказываюсь перед кем-то полностью обнажена. И даже не ощущаю неловкости, потому что так сильно этого хотела. А следом голова пустеет, потому что палец Андрея легко проникает в меня, и я слишком сильно возбуждена, чтобы мне было неприятно или больно. Кожа будто состоит из нервных окончаний. Я чувствую каждое движение так ярко, что могла бы зарисовать собственные эмоции красками. Выгибаюсь навстречу, негромко постанывая, и Аполлонов, будто получив сигнал, накрывает губами мой сосок – все как я хотела и даже лучше. Я смотрю на него снизу вверх: на нем еще слишком много одежды.
– Раздевайся, – хриплю я ему в макушку, Андрей смеется и, оторвавшись от меня, встает на колени, чтобы стянуть футболку.
– Достаточно?
– Нет. – Штаны вместе с трусами я тяну с него вниз сама.
Андрей замирает надо мной, а я, как завороженная, касаюсь его и царапаю ногтями косые мышцы, крепкие бока, сжавшиеся под моими пальцами соски.
Он откидывает голову назад и, прикрыв глаза, дышит так глубоко, что грудная клетка ходит ходуном и на ней оживают узоры – расцветают безумные колючие пионы и сыплются перья истерзанной птицы. У меня дрожат губы и дергается живот от рваного дыхания. Его член рядом с моими бедрами. При желании я могу сама податься вперед, но покорно жду его вторжения, и с каждым мигом низ живота тяжелеет все сильнее. Руки Андрея приходят в движение, тянут на себя мое податливое тело. Он сгибает одну мою ногу в колене – медленно, внимательно, будто следит за тем, чтобы все было сделано правильно. Чертов перфекционист! Его брови сведены так же, как всякий раз, когда он строгает карандаш, смотрит на эскизы, следит за цифрами, сменяющимися на светофоре, наблюдает за тем, как печатает принтер… Господи, наверное, я и правда безумная сталкерша, раз помню все выражения его лица. И кажется, я готова умереть от счастья, что заполучила этот взгляд себе.
Андрей тянется к джинсам на столике у дивана и достает из кармана презерватив. Кажется, этот человек всегда ко всему готов. Даже к неожиданному сексу. А я вновь наблюдаю за сведенными бровями и сосредоточенным лицом. Спустя мгновение мы снова прикованы взглядами друг к другу. Андрей проводит большим пальцем по клитору, а затем накрывает мое тело собой и, резко толкнувшись вперед, замирает.
Мы одновременно делаем вдох. Это так сильно и глубоко, но… невероятно волнующе и немного странно. Я наполнена чем-то, что не могла себе даже представить. Я чувствую напряжение, все тело стало крайне чувствительным. Да, мне больно, и это точно не лучшее, что со мной будет происходить, но сейчас это не главное.
– Эй… – шепчет Андрей и ловит мои губы. А пока целует, делает неспешное движение. Затем еще и еще. Так просто, будто всегда внутри меня и был.
Возбуждение, схлынувшее в первые секунды от боли, возвращается по капле и наполняет меня вновь. И это все он. Я не могу передать, насколько Аполлонов красив сейчас и как сильно меня это заводит. Он двигается во мне, держась за подлокотник дивана. Иногда смотрит в глаза, иногда откидывает голову назад. А я слежу за его напрягшейся шеей, за волосами, падающими на лоб, за иногда появляющимися на щеках ямочками, когда он, жмурясь, сжимает губы и выдыхает через них. Когда тихо ругается матом – не знаю, на меня или себя… или на всех вместе.
На его напряженных руках проступают выпуклые веревки вен. Он кажется мне совершенством, и я тоже чувствую себя рядом с ним такой. Не грязной Санта-Анной, а Аннабель, которая пала в руки прекрасному любовнику и не жалеет ни о чем. С каждой минутой я сильнее возбуждаюсь, чувствую нарастающую вспышку удовольствия. На первых порах эти странные ощущения сравнимы с легкой болью и тяжестью, но тело будто само хочет их усилить. И с каждым движением Андрея во мне, каждый раз, когда он касается внутри меня чего-то… я медленно начинаю растворяться. В голове отключается рациональное мышление, я перестаю анализировать и отдаюсь на волю чувств.
Это определенно самое необычное, что со мной когда-либо происходило.
С моих губ срывается то ли стон, то ли всхлип, а голова тонет в подушке, когда тело будто раскаляется изнутри. Я выгибаюсь так сильно, что кожа на шее натягивается до боли. И тут же Андрей ловит ртом мой сосок, ощутимо прикусывает его. Сильные пальцы сжимают мои ягодицы. Он направляет меня к себе, притягивает, удерживает. Становится резче, входит глубже, быстрее. Кусает шею, плечо, скользит зубами по груди. Глухо стонет и на секунду останавливается, а я, вместо того чтобы покорно ждать, тяну его за волосы, потому что больше не за что ухватиться, и заставляю себя целовать.
На его губах появляется усмешка.
«Уверена? – читаю я по ним молчаливый вопрос. – Продолжать?»
Конечно уверена! И Андрей продолжает, толкаясь в меня снова и снова. Он наблюдает за мной сверху с каким-то вызовом, будто ждет, когда я достигну своего предела или попрошу пощады. А не дождавшись, увлекается процессом сильнее, и нам становится мало места на диване. Андрей утягивает меня за собой ближе к краю, становится коленями на ковер. Ощущения меняются, нарастают. Мне нравится эта поза. Удобно и…
Я вскрикиваю и вцепляюсь в то, что попадает под руку, но там всего лишь подушки, которые тут же летят с дивана, а мне нужна опора, чтобы держаться на месте. Нахожу ступнями пол и теперь могу делать так, как хочется именно мне: прижиматься к Андрею, подмахивать ему бедрами и получать еще больше удовольствия. Тело удивительно сообразительно и точно знает, что ему нужно, лучше моей головы, но Аполлонову такая самодеятельность совсем не нравится. Он закидывает мои ноги себе на бедра, тянет на себя и заставляет взвизгнуть снова, а потом начать стонать так, что у нас обоих должно бы заложить уши.