– Он к тебе не приставал?
– Нет! – слишком резко произношу я, потому что мне дико это слышать. – Нет, фу. Конечно нет.
Андрей сильнее сжимает пальцы на моей спине и бедрах, явно напрягаясь.
– Ты меня не слышишь совсем. Он плохой человек. Я хочу, чтобы ты помнила об этом и…
– Да ты просто ревнуешь! – не выдерживаю я.
Я не собираюсь превозносить Игоря Сергеевича, потому что сама мало понимаю происходящее, но и наговаривать на него без причины не буду. Он не сделал мне ничего плохого, ни разу даже косо не взглянул. Их с Андреем счеты – это их счеты.
– Что ты несешь? – звучит резкое в ответ.
– Добро и радость, Андрей, – шиплю ему в лицо, не отводя глаз от его потемневших зрачков. – Просто скажи мне, что ревнуешь и бесишься, потому что я все-таки ушла к нему, хотя сам же меня прогнал.
– Да с чего ты…
– Игорь Сергеевич, Голицын…
– Вот про него вообще не начинай.
– Странно, что ты не выпер Ника с практики, как обещал, когда я ушла, – провоцирую дальше и дальше. Все, понеслась. Меня не остановить.
– Надо было сделать это, как только первый раз застал вас вместе, чтобы ты не прыгала перед ним с голой грудью. – Он практически признается в том, что я права, переиначив слова.
– Какой ты душный!
– Что?
– Ничего! – Я пихаю Андрея в плечо, потому что все слова настолько абсурдны, что уже смешны.
– Я не душный! – восклицает он.
– Именно такой.
– И я не ревнивец. Я никогда никого не ревновал.
– Ага, ты сам сознался.
– Раньше не ревновал. По крайней мере.
– Это должно мне льстить?
– Я серьезно.
Андрей кажется таким напряженным и одновременно смущенным разговором, поэтому я согласно киваю.
– Я тебя услышала, – пытаюсь сдержанно поцеловать его в упрямые губы, но Андрей уворачивается, а меня это только сильнее распаляет.
– Аня. – От этих трех букв в груди все ноет, потому что звучат они очень чувственно.
– Что?
– Будь осторожна и…
Я целую его снова, потому что иначе Аполлонова не остановить. Он наконец замолкает. Правда, секунд на двадцать, пока борется с моим настойчивым языком.
– А твой дружок и правда хорошо справляется, – все-таки отстранившись, признает он. С таким видом, будто его заставили съесть ведро прокисшей капусты, но признает.
– Кстати о нем. Мне нужно поговорить с Ником, – уже не так уверенно бормочу я, потому что знаю, как это будет сложно. И только представляю, желание целоваться пропадает. Андрей реагирует, резко изменившись в лице.
– Зачем?
– Он вторую неделю меня избегает. Так нельзя… Хочу завтра съездить в студию.
– Переживет твой Голицын.
– Андрей!
– Тридцать лет почти Андрей. – Он слегка улыбается, но его голос остается серьезным. – Тебе не нужно ехать к нему и тем более с ним разговаривать.
– Давай я сама решу, что мне делать, хорошо?
Аполлонов, вскинув брови, кивает и демонстративно убирает от меня руки. Я сама сползаю с него и сажусь на диван, а он хмыкает под нос, сразу потянувшись к компьютеру.
– Я не хочу ссориться с тобой, но ты должна понимать, что Голицын хочет тебя. Это очевидно. И тебе, быть может, нравится дергать за усы нас обоих, но мне такое не подходит. Возможно, тебе нужно еще время подумать и всех посмотреть?
Ауч. Звучит больно, а Андрей говорит с такой горечью, что мне становится плохо. Он закрывается на глазах, и я понимаю, что спорить с ним бесполезно. Но это не значит, что я так просто послушаюсь – в груди поднимается волна злости.
Может, хорошие девочки и промолчали бы, покорно преклонили головы, но я не одна из них. Уже точно нет. Хорошие девочки не занимаются сексом со своими боссами-преподавателями. Ночами напролет. И пора бы Аполлонову это уяснить.
Глава 34
В воскресенье утром Андрей собирается убежать на какую-то встречу, а я, чтобы не продолжать споры, решительно повторяю ему, что мне надо увидеться с Ником. На всякий случай добавляю, что спать я ни с кем не собираюсь. Кроме Андрея, конечно. И дергать за усы. И флиртовать. Но, кажется, делаю только хуже. Андрей чертовски зол и не доверяет Голицыну. Я могу его понять, но не хочу оставлять все так, потому что мы с Андреем вместе благодаря Нику. Он был моей поддержкой. Это я виновата, что все зашло так далеко. И это гложет меня слишком сильно, чтобы спокойно радоваться жизни. Но Андрей не желает этого понимать.
С мыслями о последних сутках, в которые уместилась целая жизнь, я подъезжаю к студии. Замечаю в отражении на стекле, что улыбаюсь. Выгляжу глуповато – таксист подозрительно косится в мою сторону. Приходится прикусить губу и взять себя в руки – все-таки повод для визита не самый радужный. И разговор предстоит невеселый. Наташа подтвердила, что у Ника утром клиент и он на месте – один из сеансов скоро как раз должен подойти к концу.
Я поднимаюсь на крыльцо тату-салона, переминаюсь с ноги на ногу перед дверью. Мысленно пытаюсь собраться, но все равно оказываюсь не готова, когда дверь распахивается и с вежливым «здрасьте» мимо меня проходит Кокос, клиент Роксаны. Сердце проваливается в пятки, но я, крепко зажмурившись, все равно залетаю в студию, чтобы не передумать и не сбежать. Мне нужно поговорить с Ником. Мне нужно объясниться с ним – ради него, его не всегда хороших дел и… да, чтобы успокоить свою совесть.
– О, привет! – Роксана, которая стоит у стойки администратора, машет мне рукой в черной медицинской перчатке. – Мы ночью вернулись, а тебя нет, все в порядке?
Я дышу так, будто пробежала стометровку и, кажется, вот-вот умру от гипервентиляции легких. Наверное, похожа на городскую сумасшедшую.
– Да, так вышло. Как съездили? – пытаюсь выровнять дыхание и говорить спокойно, но все равно волнуюсь. И из-за Ника, и из-за Роксаны, с которой мы заново сближаемся очень не спеша.
– Отлично, ночевали в крутом отеле с роскошным шведским столом и на завтраке с мамой так налегли на дегустацию бесплатного игристого, что проспали потом всю дорогу домой. Короче… – Она улыбается мне немного грустно. – Весело было.
– А Миша как?
– О… он в ЧС, – кивает Роксана, будто так и должно было случиться. – Была у Аполлонова? – как бы между прочим интересуется она, хотя я вижу, как краснеют ее щеки. Ей пока тоже немного неловко со мной, особенно когда третий в нашем диалоге – Андрей, который для нее еще и Григорьевич.
– Да, – ощущая, как начинает пылать лицо, киваю я. Если с ней так сложно, как мне говорить с Ником? – И… я все расскажу. Позже.
Я вижу, как у подруги загораются глаза. Даже если ей и неловко, все равно безумно интересно, и это меня очень радует.
– Когда будешь готова, – добавляет она с пониманием, и я едва удерживаюсь, чтобы не расцеловать ее. Но забываю о порыве, когда Роксана с опаской смотрит в сторону шторки, закрывающей рабочее место Ника.
– А ты про Мишу, ладно? – оттягивая момент икс, говорю я. – Все обсудим.
– Хорошо.
– Когда будешь готова, – добавляю я, чтобы еще пару секунд не идти к Голицыну.
– Он у себя, – спокойно сообщает Роксана и уходит убирать рабочее место.
Все, дороги назад нет.
Я тяжело вздыхаю, шагаю вперед и… нахожу Голицына сидящим на свободной кушетке с низко опущенной головой. Ну прямо скульптура великой скорби, хотя… выглядит он и впрямь печальным. Я даже злюсь, что он не дурачится – это бы сильно облегчило дело.
– Ну как? Помирились с подругой? – спрашивает он, скосив на меня грустные глаза.
Опять все слышал. Шпион.
– Да вроде бы… не знаю. Сложно, но все будет хорошо.
– Хочешь трахну ее, чтобы успокоилась? – Едкая ухмылка не меняет грустных глаз, из-за чего мне становится только хуже.
– Не хочу.
– Ревнуешь меня?
– Нет, – с выдохом признаюсь я, после чего Ник отводит взгляд. – Ей это не нужно. Будет только больнее.
– Ну, всем мила не будешь, Санта-Анна.
То, что он снова называет меня святошей, дает призрачную надежду на то, что все может быть как раньше: с нашей мнимой дружбой, острыми перепалками, но без душераздирающей грусти в его взгляде.
– Знаю, но стараюсь не усугублять.
Я сажусь рядом с Ником на кушетку и не успеваю открыть рот, как он встает с места, будто находиться рядом со мной ему невыносимо. Это неприятно, и у меня жжет в глазах, но я все равно не отвожу от него взгляд.
– Ты с ним? – спрашивает Голицын. Брови сдвинуты, челюсть напряжена, грудь вздымается. Глаза бегают, пытаясь подловить меня на любой мелочи, но я не собираюсь скрывать правду.
– Да, – бросаю в него разрывную гранату.
– Хреново, – выплевывает он со злостью и, психанув, пихает ножку стула рядом, а после уходит от меня в другой угол, чтобы упасть на продавленный диван. – Не думал, что будет так… – Голицын будто прислушивается к своим ощущениям и искренне недоумевает.
– Больно? – озвучиваю то, что он не смог.
Кивает.
– Тут. – Он бьет себя туда, где в представлении большинства людей находится сердце.
– Может, это межреберная невралгия? – неловко шучу я и тут же жалею.
Голицын медленно поворачивает в мою сторону голову и смотрит тяжелым, полным реальной боли и недоумения взглядом.
– Это прикол?
– Да, прости.
Я подскакиваю следом, подхожу и сажусь рядом на диван, взяв Ника за руку. Это ощущается неловко. Гораздо более неловко, чем его пальцы у меня между ног. Щеки по ощущениям не просто горят, а пылают, но я не убираю ладонь. Если начала, нужно идти до конца.
– Только не говори мне, Санта-Анна, что краснеешь, потому что вспомнила, как кувыркалась со своим Иванушкой, – усмехается Голицын, но я не смотрю на него. Знаю, что не увижу в глазах этой веселости, с которой звучат слова.
– Не скажу.
На самом деле эта мастерская хранит не меньше воспоминаний обо мне и Нике. Их тут, как мусор, рассовали по углам, и я натыкаюсь на новое, куда бы ни посмотрела.
– Понравилось? – Ник толкает меня в плечо и дерзко вскидывает брови, хотя я уверена, что он не хочет знать ответа.