– Ну, – набатом звучит голос Игоря Сергеевича. – Если связь с бывшей сотрудницей по обоюдному согласию, – особенно выделяет он, – это криминал, то, наверное, нас всех придется призвать к ответственности, так, друзья? Даже вас, Андрей Григорьевич.
За столом раздаются беспорядочные смешки, которые обозначают один большой фатальный проигрыш.
– Сворачиваемся, – командует Аполлонов-старший, будто уже официально назначен главным, и под одобрительный гул приглашает всех на выход, чтобы обсудить дальнейшие перспективы в более подходящей обстановке.
Он, черт возьми, зовет всех в ресторан!
– Можете присоединиться к нам, Андрей Григорьевич, я своих сотрудников не бросаю, – откровенно издевается он. – Вас, Аннабель, не приглашаю. Пригревать змей на груди не в моих правилах.
Меня потряхивает, а щеки еще гуще заливает краской. Этот старый козел издевается. Он смотрит на меня как на мелкую противную букашку, а потом разворачивается и собирается победно удалиться, но я, не сумев сдержаться, останавливаю его:
– Вы кое-что забыли.
Игорь тормозит, бегло оглядывает место, где сидел, и недоуменно поднимает брови.
– Чертежи, которые были очень важны и которые я делала для вас каждый день. Кто-то по ошибке положил их в мусорку, – почти рычу я и протягиваю ему перепачканные чаем бумаги.
Он открыто смеется надо мной:
– Вы слишком много о себе возомнили, девочка моя. Это же всего лишь задание для практикантки. Неужели решили, что вы уже самодостаточный архитектор, которому поручат важное дело? Не смешите. Скажите спасибо, что я успешно смоделировал вам то, как вы будете работать в будущем.
– И заодно позлили племянника.
– Не без этого. Но в сущности… Вы почувствовали себя профессионалом? Андрей лишний раз поволновался, а я развлекся. Из вас что-то, может быть, и выйдет, но пока вы простая студентка, смиритесь.
Андрей к концу этой фразы огибает стол и, спрятав руки в карманах, становится рядом со мной:
– Хорошего вам отдыха, Игорь Сергеевич.
И мне бы рядом с ним должно стать легче дышать, но… нет. Мне страшно. Я никогда не видела Аполлонова настолько холодным. В его голосе лед, и мне сейчас впервые страшно оставаться с ним наедине. Не потому что он мне что-то сделает, а потому что… таким же суровым тоном закончит все в один миг.
Когда его дядя все же убирается из переговорной с довольной улыбкой на губах, я быстро оборачиваюсь, чтобы начать первой, успеть объяснить…
– Андрей, я…
– Зачем ты полезла в это?
«Чтобы спасти тебя».
– Просто я…
– Вот именно, Ань. У тебя все и всегда ПРОСТО.
Он повышает голос, но не кричит на меня, и от этого только хуже. Пусть бы выговорился, поругал, да хоть выпорол! А не уничтожал этим разрушительным тоном.
Он накрывает лицо ладонями и массирует веки. После отворачивается и отходит к окну.
– Я даже оскорбиться не могу, потому что… ну а чего я ждал от тебя? Доверия? – Он так неожиданно поворачивает ко мне голову и впивается таким острым взглядом, что я вздрагиваю. – Почему ты не пришла ко мне, прежде чем устраивать этот спектакль?
– Было мало времени, и мы с Голицыным подумали, что…
– Ну конечно! С Голицыным! – с горечью цедит сквозь зубы Андрей. – Ты пошла к нему, а не ко мне. Это не дело, Ань.
Он не говорит со мной резко, не обижает словом, но всего пара его предложений взрывают меня изнутри.
– Я хотя бы что-то пыталась сделать, пока ты спокойно отдавал фирму в лапы этого…
– А ты думаешь, я ничего не делал? – Теперь метр между нами звенит его надорванным голосом. – Ты думаешь, я не испробовал все, что мог? Если я не ворую записи телефонных разговоров, это не значит, что я ничего не знаю о делах Игоря!
Я чувствую, как трясется моя нижняя губа, и слезы моментально застилают глаза. Андрей на выдохе потирает костяшкой указательного пальца лоб.
– Есть вещи, куда тебе не стоит лезть, – говорит он уже тише. – Потому что это взрослые игры.
– Значит, я для тебя ребенок? – всхлипнув, тихо бормочу, но он меня слышит и качает головой.
Умом я понимаю, что мне нужно успокоиться, что лучше помолчать, так как я и правда виновата – у меня не день, а один сплошной косяк. На деле же я нахожусь на грани никому не нужной истерики.
– Нет, ты не ребенок. Но ведешь себя именно так. Точнее… – Он замолкает, усерднее трет лоб, будто подбирает максимально корректные слова. – Это было неэтично. Ты должна была посоветоваться со мной. – Андрей стоит на своем. – Мне нужен союзник, партнер, а не…
– Еще недавно тебе нужна была просто любовница, – с обидой выплевываю я и сама себе напоминаю маленького обиженного ребенка.
– Аня, Аня… – Аполлонов говорит как родитель того самого несмышленого малыша. – Была бы ты просто любовницей, я бы не сидел сейчас здесь с тобой и не объяснял тебе на пальцах элементарные вещи.
– П-почему? – спрашиваю я сквозь слезы. Ничего не могу сделать с этим непрекращающимся потоком.
– Просто любовница сразу бы пошла на хрен. А ты…
– Что… я?
Я пропускаю вдох, впитывая его ставший уже таким родным запах, гуляя взглядом по знакомым тонким морщинкам на лбу и в уголках глаз, чувствуя кончиками пальцев покалывание от дикого желания прикоснуться к нему.
– Я с тобой не просто сплю, – произносит он, и мне бы радоваться, а я жду продолжения с каким-то жутким «но», которое все разрушит. Выдыхаю рвано. – Я уже говорил, что ты понравилась мне еще задолго до всего этого. Но я бы никогда…
Он хмурится, а затем снова отворачивается. Я же боюсь шелохнуться, чтобы не прервать этот поток сознания и запомнить каждое слово на веки вечные. На случай, если других мне не дано будет услышать от него. И уже знаю, мне будет чертовски больно, потому что только сейчас особенно остро осознаю, что не хочу… не хочу, чтобы это «между нами» заканчивалось.
– Ты меня убиваешь, Ань. Я хочу дать себе шанс быть счастливой. Хотя бы попробовать. И с тобой это кажется мне возможным. Ты делаешь меня счастливым. И я не хочу потерять это из-за мудака, который всю жизнь плетет интриги. Но мне нужно, чтобы ты понимала – это не игрушки. Это не твои книжки и не кино, где героиня врывается на совещание и спасает возлюбленного.
От этого слова на букву «в» меня бросает в дрожь. Он сказал его вслух, будто мы с ним те самые… возлюбленные. И так это звучало просто, легко… отчего становится лишь больнее. Если раньше я только в самых смелых мечтах думала о нас с Аполлоновым как о настоящей паре, то сейчас мне начинает казаться, что все было возможно, а теперь я это теряю. Как будто я прошла путь к цели и на финише загубила все собственными руками.
– Но я же… – пытаюсь успеть сказать Андрею о своих чувствах, которых так много, но он меня жестко перебивает:
– Остановись. Ты должна услышать меня. Я не мальчик, и мне не нужны все эти подковерные игры, интриги, провокации. Меня не нужно спасать, не нужно ничего скрывать, додумывать за меня. Я надеялся, что с тобой так не будет. И мне однозначно не нужен третий между нами.
Нет-нет, это кажется плохим, очень плохим началом. Началом конца.
– Я должен подумать, как… – Он глубоко вздыхает. – Как выбраться из этого дерьма. А ты – решить, хочешь ли ты…
– Хочу! – почти кричу я и тут же осекаюсь, испугавшись, что это было слишком громко.
– Ты молодая хорошая девочка, у которой впереди вся жизнь. И толпы заманчивых вариантов, как Голицын…
– Но мне не нужен…
Андрей снова обрывает меня на полуслове:
– Я хочу верить тебе. Правда хочу. Но ты, чуть что, тычешь меня, как малолетку, носом в своего Ника. Мне так не нужно, со мной так не работает.
Боги, я чувствую себя такой дурой, что щеки горят! Все мои шуточки про Ника тут же видятся мне совершенно в другом свете. И со стороны это выглядит действительно настолько паршиво, что я даже не понимаю, как Андрей вообще меня терпел. Будь я на его месте, давно послала бы себя к черту.
– Ань, подумай обо всем. И если ты решишь… мы поговорим об этом через пару недель.
– Пару недель?..
– Да, мне нужно уехать. Есть предложение по строительству стадиона в столице. Меня пригласили ведущим архитектором.
– А бюро?
– Я все еще владею акциями. И имею право голоса.
– Но Игорь… он ведь и правда плохой!
– Я знаю. Я много раз тебе это говорил.
– И не нашел доказательств? Да он по телефону полчаса об этом болтал!
– И это знаю, но звук на камерах в его кабинете почти всегда «сломан».
– Я…
«Я почему-то решила, что самая умная».
– Он не идиот.
«А я идиотка».
– Неужели ты думаешь, что Игорь мутит свои дела вот так, под запись?
«Конечно же нет».
– Мне нужно уехать. Нужно было давно на самом деле, да все не мог найти время заняться карьерой, вместо того чтобы подыхать тут, в бюро, на трех должностях. Это ненадолго, и это отличный шанс. Я не хочу оставаться и смотреть, как Игорь перебивает таблички на дверях.
– А я? – все-таки срывается с моих губ.
Андрей делает ко мне шаг, ненадолго замирает, а затем все же подходит и обнимает. Крепко. Я утыкаюсь носом ему в грудь и бесшумно плачу, пачкая одну из белоснежных рубашек, которые возненавидела, потому что те стали символом его поражения.
Что это будет значить для нас?
О чем он хочет подумать?
Что должна решить я?
И могу ли я вообще сейчас задавать свою тысячу вопросов или мне нужно, молча собрав вещи с рабочего места, валить подальше?
В голове жуткий бардак, и я ничего не понимаю, кроме того, что Андрей хочет уехать от меня. На бесконечно долгие две недели, которые могут означать что угодно. Мне больно, страшно и невозможно тоскливо. В отчаянии я тянусь поцеловать его, но мне достается только легкое касание губ.
И даже от него меня пробирает до мурашек.
Глава 37
Расставаться в таком настроении особенно грустно. Поэтому, с трудом отодрав себя от Андрея, я выхожу из «Аполло Арт» разбитая и полностью опустошенная. Мы не говорим друг другу на прощание ни слова, так как его телефон буквально разрывается от постоянных звонков. Я жду минут пятнадцать, чтобы перехватить за этим потоком хотя бы несколько секунд внимания, но он все говорит и говорит. Смотрит на меня, будто извиняется, и просит еще подождать. Я в какой-то момент прост