Шерил борется не только с самим гневом, но и с осознанием того, что действительно его испытывает. Она боится стать плохим примером для своего сына. Шерил хочет разорвать порочный круг гнева в своей семье, в связи с чем решила обратиться к психологу. «На протяжении сорока лет я страдала от посттравматического синдрома. Пришло время разобраться с этим».
Шерил решила обратиться за помощью лишь спустя годы, потому что долгое время считала, что должна ставить интересы своей семьи превыше всего. Она не хотела, чтобы люди избегали ее и осуждали, называя эгоисткой. Но теперь Шерил наконец-то смогла разобраться с психическими проблемами, надлежащее лечение помогло ей почувствовать себя более здоровой и счастливой.
В глубине души Шерил подозревала, что одной из фундаментальных причин ее гнева является низкая самооценка. «Мне нелегко полюбить себя», – признается женщина. Выражение любви к сыну дается ей гораздо легче. «Этот ребенок иногда так меня бесит, но разве он не самая моя большая любовь на свете?» – именно так каждый раз думает Шерил, глядя на собственного сына. «Да, я люблю его! Как бы он меня ни раздражал, это дитя – самое дорогое, что есть у меня на этом свете!» После многочисленных терзаний Шерил наконец озаряет: «Да, так и есть! И если он, такой непослушный и беспокойный, заслуживает любви, то, может быть, и я тоже?!»
Может быть, я тоже заслуживаю любви.
Все мое тело дрожит от осознания этой простой истины. В какой-то момент я и сама столкнулась с проблемами в самооценке, но об этом мы поговорим чуть позже. Нечто похожее на гнев я начала испытывать в первый год жизни моего сына Олли. И по мере того, как он подрастал, мое эмоциональное состояние постепенно ухудшалось.
Однажды мы с Олли шли из детского садика, держась за руки. Мы приближались к пешеходному переходу без светофора и знака «Стоп». Автомобили притормаживали, чтобы пропустить нас. Я чувствовала гордость, замечая, как все вокруг смотрят на моего чудесного послушного мальчика, идущего через дорогу со своей мамой. Олли на тот момент был крепким маленьким малышом с очаровательными светло-каштановыми кудряшками, и его улыбка излучала счастье и радость.
На середине пешеходного перехода я почувствовала, что меня резко дернули за руку. Опустив глаза, я увидела, как Олли, оторвав ноги от земли, повис на моей руке. Выпусти я случайно его ладошку, сын тут же рухнул бы на землю посреди улицы. Глядя на меня, Олли счастливо улыбался.
«Прекрати сейчас же, Олли! Иди нормально!» – в панике вскрикнула я. Но сын и не думал меня слушаться. Какой-то мужчина высунул голову из окна машины, громко крикнув: «Быстрее заставь своего пацана убраться с дороги!» С одной стороны, жутко обидно, что незнакомый человек указывает мне, как воспитывать моего ребенка, но с другой – я понимала, что необходимо как можно скорее увести сына с проезжей части.
Несмотря на то что Олли был тяжеловат, я подняла его на руки и, пройдя несколько метров, опустила сына на тротуар, чтобы машины наконец-то могли проехать. Когда дорога опустела, мы с Олли вернулись туда, откуда начали. Я была крайне возмущена и хотела преподать ему урок.
«Олли, так делать нельзя! Нельзя играть на дороге! Хорошенько подумай над своим поведением. Так, вставай и иди своими ногами». Олли с улыбкой посмотрел на меня, отрицательно покачав головой.
«Отлично! Будешь сидеть здесь до тех пор, пока не встанешь и не пойдешь сам!» – воскликнула я, положив руки на плечи сына. Он плюхнулся на попу. В какой-то момент он потерял равновесие, или же это я слишком сильно надавила на его плечи, но в итоге мой сын плашмя упал на тротуар, ударившись затылком. Я так испугалась, что чуть не вскрикнула. Я бросилась к Олли.
«Ты в порядке?» – спросила я в ужасе, притянув его к себе. Олли смотрел на меня в недоумении. На мгновение я представила, как в его глазах промелькнул вопрос: «Ты в самом деле сделала мне больно, мама? Правда?» Я прижала голову сына к груди.
«Все хорошо. С тобой все хорошо…», – твердила я, укачивая сына на руках. Находясь в безопасности в моих объятьях, Олли разрыдался. Проходящая мимо женщина бросила на нас неодобрительный взгляд. Я мысленно послала ее куда подальше и нежно поцеловала сына в макушку.
В конце концов, Олли действительно не пострадал. Он успокоился, и мы продолжили идти по улице вместе. Без криков, без баловства. Олли прыгал и кружился всю оставшуюся дорогу до дома. Я с облегчением смотрела, как мой малыш веселится, распахнув объятья миру. Несмотря на страх/панику/возмущение/физическую агрессию/вину/стыд, мне удалось обуздать эмоции и не навредить сыну.
На момент, когда произошел этот инцидент, я еще не знала о существовании такого явления, как материнский гнев. И уж точно не спускалась в свой «подвал», чтобы выяснить причины этого состояния. Я застряла на «кухне», один на один с простой причинно-следственной связью: мой ребенок плохо себя ведет – я злюсь. Тогда мне казалось, я просто не умею себя контролировать.
На самом же деле в тот год произошел ряд не самых приятных событий. Во-первых, Олли начал обижать детей в детском саду. Во-вторых, мой супруг Пол работал целыми днями, а я тогда ничего не зарабатывала и изо всех сил старалась стать писателем. Каждый божий день я отвозила Олли в детский сад и забирала его оттуда. В целом, я обожала наши с ним поездки до тех пор, пока сын не начал проявлять физическую агрессию по отношению к другим детям. Я и не заметила, как это произошло, но каждый раз, когда я приезжала к ним в садик, воспитательница загоняла меня в угол, рассказывая об очередной выходке Олли. Как мне следовало поступить в этой ситуации? Извиниться перед родителями ребенка, которого обидел мой сын? Или перед его воспитательницей? Может быть, стоило предложить способ воздействия на Олли, чтобы держать его в узде? Выслушивать жалобы на собственного сына с каждым разом становилось все тяжелее. Я начала бояться приезжать за ним в садик.
Спустя год после этой ситуации воспитательница сказала, что больше не знает, как помочь Олли. Спустя два года ему поставили диагноз «нарушение обработки сенсорной информации» (НОСИ). Спустя три года Олли попытались выгнать из второго по счету детского сада. Спустя четыре года мы узнали, что у него расстройство аутистического спектра. Тогда я еще не знала, что конфликты в детском саду – лишь начало. В течение следующих пяти лет в моей жизни станет гораздо больше стресса, проблем и необузданного гнева. В одиночку я пыталась заставить систему здравоохранения и систему образования предоставить моему сыну необходимую специализированную помощь. При этом я также пыталась научиться быть родителем ребенка, чье поведение не подходило под общепринятые нормы.
Со временем мне стало ненавистно лицо воспитательницы, спешащей ко мне через игровую площадку, чтобы в очередной раз пожаловаться на Олли. Я искренне негодовала, так как на меня ежедневно давили и требовали «решить проблему». Разве этой работой не должны заниматься квалифицированные учителя и воспитатели? Я же просто женщина, родившая этого ребенка, и я к такому была не готова. Как научить Олли контролировать себя и использовать слова вместо кулаков?
В конечном итоге мой словарный запас в общении с сыном свелся до нескольких фраз: «Бить нельзя», «Зубами жуем пищу, а не кусаемся», «Мы обнимаемся, а не деремся». Олли всегда кивал в ответ, но изо дня в день повторялось одно и то же. Почему я не могу ему помочь? Снедаемая страхом, я чувствовала себя бесполезной. Что не так с моим ребенком? За что мне это?!
Когда посреди проезжей части Олли отказался идти дальше, меня охватили тревога и страх. В нашем доме или в детском саду его странное и порой опасное поведение еще как-то поддавалось контролю. Но на диком западе уличных переходов я стала свидетелем того, как Олли, сам того не осознавая, подверг себя опасности. И это привело меня в ужас. Вдобавок ко всему я чувствовала себя так, будто прокатилась на эмоциональных американских горках. Пока водители сидели в машинах, наблюдая за нами через лобовое стекло, мое чувство гордости за сына за секунду сменилось страхом и тревогой за него. Быть матерью – значит всегда быть под прицелом. Мужчина, кричащий на меня из своей машины, и та женщина, бросающая косые взгляды… Да, быть матерью – все равно что быть грушей для битья, так как все кому не лень учат, как надо или как не надо воспитывать детей. Чтобы осуждать матерей, не обязательно самой быть мамой. В мире материнства женоненавистничество маскируется под порицание или едкие шутки. Не принимать это близко к сердцу практически невозможно. Мне порой казалось, что я стою одна в свете прожектора на сцене, десятки глаз направлены на меня, а невидимый голос спрашивает зрителей: «Получится ли у этой матери держать ребенка в узде?»
Но в тот момент я не думала о том, как неодобрительный взгляд со стороны влияет на современных матерей, или о том, как система здравоохранения и система образования не справляются с детьми, имеющими особые потребности. Вместо этого я думала о том, как рассказать Полу о случившемся. Олли остановился посреди улицы, а я набросилась на него? Звучит так себе. Да еще и выглядит как попытка оправдать свое поведение. Да, все могло закончиться плачевно, но я просто была уставшей, лишенной какой-либо поддержки, все вокруг смотрели на меня осуждающе. Конечно, все, что хранится в нашем «подвале» материнского гнева, может в какой-то степени объяснить подобные эмоциональные срывы, но оно никогда не оправдает наши действия.
Описываемая ситуация стала первым звоночком. Вскоре мне предстояло пройти индивидуальную психотерапию, обратиться к семейному психологу, записаться на лайф-коучинг и тренинг по управлению гневом. Мне поставили диагноз, я посещала активные фитнес-тренировки, пробовала антидепрессанты и транквилизаторы. С тех пор как в нашей жизни появился Олли, Полу уже доводилось видеть меня в гневе. Но никогда я не проявляла такую неконтролируемую агрессию к своему маленькому сыну.
Тишина, окружающая материнский гнев, наполнена страхом. В конце тяжелого дня мы лежим в постели, свернувшись калачиком, и рыдаем. Думаем о наших маленьких беззащитных малышах, о том, как они прячутся в наших объятьях, будто в самом безопасном месте на свете. Неужели мы не любим своих детей? Но это ведь неправда! Дело совсем в другом. Однако никому из нас не хватает духу признаться из страха быть неправильно понятыми. Мы боимся делиться негативными впечатлениями о материнстве, ведь для других людей это прозвучит как «я ненавижу быть матерью» или даже «я не люблю своих детей». Поэтому мы прячемся, уходим в себя. Мы никому не говорим о своей боли.