к вышедшему в 2021 году переизданию фундаментальной книги Адриенны Рич «Женщина родилась» (Of Woman Born) Эула Бисс рассказывает о том, как роль любящей матери, чей круг ограничен лишь семьей и бытом, приводит к вспышкам ярости:
«Эмоциональный опыт – одна из самых многогранных возможностей, которые открывает нам материнство. Но все, что мы испытываем к нашим детям – нежность, трепет и восторг, – может смешаться с тем, что мы чувствуем по отношению к институту материнства в целом. Этот же институт совершенно разрознен, у него нет центрального офиса, нет авторитетов, и потому гнев, который мы испытываем по отношению к нему, приходится выплескивать, за неимением другого варианта, на наших детей».
Исторически сложилось, что матери занимались детьми, домом, хозяйством. Эти идеи настолько укоренились в сознании многих людей, что в какой-то момент мы начинаем думать, будто это наши собственные мысли. Например: «Малыш Джон еще слишком мал, чтобы проводить целый день в детском саду. Он должен быть с мамой. Думаю, мне стоит посидеть дома, пока ему не исполнится два года». Все это настолько нормализовано и привычно, что мы не замечаем царящей несправедливости.
Как представители белой расы ничем не превосходят представителей цветной, так и женщины по своей природе не являются более приспособленными к воспитанию детей, нежели мужчины. Однако западная культура убеждает нас в обратном: 51 % американцев считают, что детям лучше с матерями, которые сидят дома и не работают, и только 8 % говорят то же об отцах. Все прекрасно понимают, что понятия и основные доктрины материнства являются социально сконструированными, но мы принимаем их как доминирующий культурный нарратив. Многие из нас могут согласиться с тем, что современная система материнства не вполне удовлетворяет потребности женщин, и все же 83 % родителей, сидящих дома, – это мамы.
Материнство и его культурный замысел изменчивы. Сегодня в США доминирует так называемое интенсивное материнство – термин, введенный Шэрон Хейс в ее книге 1996 года «Культурные противоречия материнства» (The Cultural Contradictions of Motherhood). Она описывает такое материнство как «ориентированное на ребенка, эмоционально поглощающее, трудоемкое и финансово затратное явление». Интенсивное материнство появилось одновременно с интернетом и приобрело новый характер – быть матерью всегда и везде. Именно эта идеология заставляет родителей отслеживать продолжительность сна наших малышей через специальное приложение, нажимать кнопку «Купить сейчас», когда видим новейшую книгу по воспитанию, и проводить каждое субботнее утро на футболе, болея за своего ребенка.
Интенсивное материнство распространено повсеместно, и оно проникает в сознание как мам, так и не мам. Когда женщины пытаются противостоять продиктованным сегодняшним обществом нормам, не записывая своих детей на внеклассные занятия или отказываясь следить за ними каждую секунду, окружающие удивляются. «За тем, как вы воспитываете своих детей, следят все, кому не лень, – пишет Эула Бисс. – Как официально, так и не официально. Это делают не только другие матери, но и обычные люди: бегуны, судьи, случайные прохожие, полицейские, да кто угодно».
Элизабет, преподавательница английского языка, живущая в Сиэтле с супругом и двумя детьми, столкнулась с подобным всеобъемлющим контролем, когда на мгновение ослабила родительский «поводок». Она возвращалась из парка с детьми, когда ее пятилетний сын внезапно побежал вперед. Элизабет за долю секунды мысленно все просчитала: «Мы всего в двух кварталах от дома. Он знает, где мы живем. Это не оживленная улица. Он ведет себя спокойно и не балуется». Почти сразу же на обочине остановилась машина. Мужчина высунулся из окна и спросил, все ли в порядке. Элизабет осознает, что ей как маме довольно трудно принимать свои собственные решения касательно воспитания детей, так как она постоянно находится под прицелом сотен тысяч глаз. «В современном обществе принято ко всему проявлять повышенную бдительность», – говорит Элизабет. Возможно, тот водитель оказался просто «добрым самаритянином», обеспокоенным безопасностью маленького ребенка. Как бы то ни было, и его желание вмешаться, и нерешительность Элизабет, позволившей сыну бежать впереди, – все это результат нынешнего «интенсивного материнства». Оно убедило нас в том, что дети должны постоянно находиться под присмотром родителей.
Я рожала детей в 2010-х, и уже тогда в обществе витало множество разных вариаций интенсивного материнства. Существовало вертолетное материнство[10]: всегда следить, всегда быть рядом. Естественное родительство: никогда не класть ребенка на пол, одевать его, спать с ним, кормить грудью до самого детского сада. Также имели место матери-тигрицы. Это явление берет начало от китайско-американских иммигрантов, их принципы воспитания в конечном итоге просочились в культурно доминирующую историю современного материнства. Быть матерью-тигрицей – значит следить за тем, чтобы дети участвовали во всех внеклассных мероприятиях, имеющих значение для академической успеваемости: уроки игры на фортепиано, школа с языковым уклоном, дополнительные занятия. Все это необходимо для того, чтобы поступить в самые престижные колледжи, устроиться на престижную работу, стать умным, богатым и продуктивным членом общества. В последние несколько лет популярность набирает мягкое родительство. Его концепция заключается в том, что родители делают паузу, когда ребенок ведет себя агрессивно, присаживаются рядом и посредством спокойных бесед пытаются выяснить причину такого его поведения. Они делают все возможное, чтобы не дать ребенку понять, что его поступки заставляют родителей лезть на стены. Но все эти методы воспитания так или иначе ориентированы на ребенка, требуют эмоциональных и финансовых затрат, о чем как раз и писала Шэрон Хейс. А где же во всем этом… мама, человек, женщина?
Независимо от выбранного подхода, современным мамам приходится нелегко. Они уходят с головой в материнство и отчаянно держатся на плаву в течение следующих 18 лет или около того: устраивают тематические вечеринки по случаю дней рождения, вдохновившись подборками в Pinterest; записывают детей на занятия скрипкой/баскетболом/испанским; оценивают плюсы и минусы веганской диеты; следят за графиком вакцинаций; выступают в роли семейного программиста, психиатра, медика, турагента, ученого, повара, стилиста, водителя, знатока дикой природы и современного оператора коммутатора («Олли, Грант звонит, чтобы пообщаться по видеосвязи!»). И помимо всех забот эти женщины, скорее всего, входят в те самые 80 % мам, которые также имеют оплачиваемую работу на полный день.
Как человек, осознавший, что материнство – это чудо социальной инженерии, я хотела бы думать, будто легко могу избавиться от вековых стереотипов. Но все же человек я очень впечатлительный и восприимчивый. «Я не читаю книг по воспитанию детей», – с гордостью заявляю я, словно представляюсь каким-то суперизвестным рок-музыкантом или что-то в этом роде. Впрочем, была одна книга, которую мы с Полом прозвали «библией сна» – та самая, с истерзанными страницами, которую я перечитывала между просмотрами телешоу на полную громкость, пытаясь заглушить крики Олли, а затем его сестры Мэй четыре года спустя, во время приучения ко сну. Потом появилась еще одна популярная книга, которую мы купили, когда у Олли были, как тогда казалось, «проблемы с поведением» в его первом детском саду. Затем я купила книгу о привередливости в еде, когда клубника и хлопья были единственным, что мог есть Олли на протяжении двух лет. Так что даже я, Мисс Антиродительский совет, присоединилась к полчищам американских мам-миллениалов, которые тратят миллионы долларов на книги по воспитанию детей и приложения для родителей, которые должны помогать им быть еще лучше.
Только став матерью, я не знала, что существует столько стереотипов о материнстве. Интенсивное материнство проникло в мир родителей настолько глубоко, что я не заметила подвоха. Это было, как говорит Одри Лорд, «неизменная данность в ткани бытия». Дети стали центром моей жизни. Им посвящены наши с мужем выходные. Как правило, в эти дни нас можно встретить на местных игровых площадках, на днях рождения других детей, в жаркие дни в общественных бассейнах или, может быть, в Оклендском зоопарке, если мы раскошелились на билеты. Мы с мужем отказались от ресторанов, потому что наши дети все равно едят только хлеб. Перестали ходить в музеи, так как сложно наслаждаться искусством, когда ты постоянно бегаешь за детьми с криком «Не трогай!», а те норовят облизать картины. Кроме того, я не отношусь к той группе мамочек, которые всячески кичатся тем, что они МАМЫ, и не придерживаюсь какого-то определенного, «правильного» способа воспитания. Умом я понимаю, что ребенок должен влиться в жизнь родителей, а не наоборот. Но так уж вышло.
Я была уверена, что готовить домашнее пюре для детского питания самостоятельно, а не покупать его в супермаркете, было моим желанием. Я с удовольствием смешивала фрукты и овощи, затем разливала готовое пюре по формочкам для льда и убирала в морозилку. Готовя детское питание, я чувствовала себя так, будто консервирую домашнее варенье или вроде того. Мне нравилось делать что-то своими руками! Вот что я реально не любила, так это мыть дурацкий миксер, но даже это не умаляло гордости за саму себя. Мол, смотрите, какая я хорошая мать – кормлю ребенка домашней едой, тщательно слежу за его питанием и здоровьем.
Носить малышей в слинге целыми днями казалось вполне логичным решением – они меньше плакали, а прижимать к груди этих теплых крошек так приятно! Я гордилась тем, что смогла родить без эпидуральной анестезии и других обезболивающих. Еще до того, как дети оказались на моих руках, я буквально жаждала страдать, лишь бы показать себя «хорошей» матерью. Говорят, что это «естественно». Натуральные тканевые подгузники получили широкое распространение в 2000-х годах, к ужасу матерей 1950–1960-х годов, которые радовались изобретению одноразовых подгузников. Знаете, что общего между тканевым пеленанием, постоянным ношением ребенка на руках, родами без лекарств и приготовлением домашнего детского питания? Это максимально трудозатратные способы быть «хорошей» матерью. Знаете, что еще я успеваю сделать, помимо этого? Ничего!