Два основополагающих постулата культурного нарратива материнства заключаются в том, что мать – единственный и основной источник родительской заботы, и только «интенсивное материнство» – правильное материнство. Однако… это не совсем так.
В средневековой Европе матери отнюдь не считались единственным родителем, по природе наделенным способностью воспитывать детей. Отцы и матери делили родительские обязанности поровну, а заботу о детях воспринимали как тяжкое бремя. Родители, которые могли себе это позволить, делегировали заботу о детях няням и кормилицам. Дети считались экономическим активом, и с шести-семи лет их могли подрядить помогать по хозяйству.
В американских колониях, где балом правили пуритане, дети находились под полным контролем обоих родителей (зачатки этой идеи присутствуют в современном интенсивном материнстве). Немногочисленные руководства по воспитанию детей того времени были написаны для отцов или иногда для родителей в целом, а не для матерей. Женщин почитали не за их родительские способности, а за плодовитость. Физический процесс зачатия ребенка и его воспитание были принципиально разными вещами.
Вплоть до промышленной революции работа и дом были единым целым, ответственностью обоих супругов. Когда семьи покинули фермы и перебрались в города, а мужчины отправились работать на фабрики, два мира разделились. Работа по дому стала уделом матерей, особенно в семьях среднего класса, вполне способных жить за счет дохода одного лишь отца. Как сейчас, тот факт, что матери заботятся о детях и доме, относительно выгоден: матери избавлены от конкуренции за рабочие места, а отцы освободились от домашних обязанностей.
По мере увеличения разрыва между работой и домом менялись и доминирующие в культуре представления о детях и матерях. Дети стали восприниматься как драгоценные, невинные существа, нуждающиеся в защите. Забота о них превратилась в «добродетель», «почетный» труд, материнство же по умолчанию было возведено в ранг героических поступков. Ко второй половине XIX века «воспитание детей» стало практически синонимом слова «материнство».
На рубеже XIX и XX веков начали развиваться различные инфраструктуры для детей. Детство стало считаться «особым временем», а это, в свою очередь, привело к созданию детских садов и благоустройству общественных парков. Все эти игровые площадки, спортивные комплексы, катки, песочницы были построены на месте пустырей и переулков, где раньше приходилось играть детям самостоятельно, без присмотра взрослых. К 1960-м годам к игровым площадкам (как и к матерям) увеличились требования. Их начали застраивать конструкциями в виде космических кораблей и животных, чтобы подстегивать развитие детского воображения.
Появление детских площадок также внесло вклад в формирование интенсивного материнства под лозунгом «Играйте с детьми! Это весело!». Лично я не считаю детские площадки веселыми. Иногда там можно встретить подругу-маму, но это, как правило, случается раз в сто лет. И если же звезды сошлись, то вдоволь пообщаться с ней все равно не получится, так как нельзя ослаблять бдительность. Даже с Мэй, у которой пока что не было замечено каких-то особенностей, связанных с нервной системой. Однако как только она подросла и стала более самостоятельной, я на собственном опыте (дважды) убедилась, что, если не следить за ней каждые пару минут, она обязательно куда-то улизнет. Вот поэтому я надеваю на Мэй одежду с неоновыми вставками.
Я кажусь чрезмерно контролирующей мамой? Поверьте, я не всегда была такой. Олли было два, когда детская площадка превратилась для меня в настоящее минное поле. Приходилось быть максимально внимательной, чтобы вовремя напомнить Олли о том, как правильно взаимодействовать с другими детьми. Я видела, как родители смотрели на меня с видом вроде: «Боже, успокойся, с ним все в порядке». Но они не знали, что случится, если я ослаблю бдительность хоть на мгновение, отвлекусь на кофе и заговорюсь с кем-то из приятельниц. В этот самый момент Олли заезжал локтем в лицо какого-нибудь ребенка и валил его на землю. Далее следовали плач, извинения, эмоциональный срыв, побег с детской площадки, полное изнеможение, разочарование, подавленность, а иногда и ярость.
Родители, бросавшие на меня косые взгляды, не знали, что произойдет, если я стану одной из французских мамочек, о которых пишет Памела Дукерман в своей книге «Воспитание ребенка». О тех, которые не «перебарщивают» с воспитанием, в отличие от американских матерей. В моей голове столько осуждающих голосов! Французская мамочка говорит: «Расслабься. Позалипай в телефоне, поговори с подругой, выпей кофе, передохни. Ты не должна следить за ним каждую минуту. Детская площадка на то и нужна!» Хотелось бы мне отдать своего ребенка этим крутым французским мамочкам и посмотреть, как они запоют через час.
Только сейчас, когда Олли уже девять лет, а Мэй исполнилось пять, я позволяю себе немного больше свободы. Могу выпить кофе, сидя на скамейке с подругой, если повезет, и никто из ее детей в очередной раз не заболел конъюнктивитом. Но, как правило, беззаботный «французский» настрой не длится долго, потому что кто-то из моих детей обязательно попросит поиграть с ними. И вот я уже спешу забраться на вершину веревочной крепости, изображая пирата. Так что, увы, никогда не быть мне расслабленной французской мамочкой.
Для меня, как для американки, такой «французский» стиль воспитания кажется неестественным, но если мы обратимся к американским нормам воспитания столетней давности, удивимся еще больше. В одном из разделов брошюры правительства США под названием «Уход за младенцами», изданной в 1917 году, написано следующее: «Правило, согласно которому родители не должны играть с ребенком, может показаться суровым, но оно, без сомнения, призвано обезопасить ваших детей».
По мере того как трансформируются культурные нормы, меняются и ожидания в отношении родителей. Сегодня «интенсивное материнство» побуждает нас лепить из наших малышей высоконравственных, умных и правильных детей, как в девятнадцатом веке, и таких же творческих, дружелюбных и талантливых, как дети двадцатого. Не говоря уже о том, что в наше время ко всем этим чертам характера добавляются эмоциональный интеллект, открытость и доброта.
Родители не играют со своими детьми – это не просто какая-то давно забытая легенда, это то, что я помню из своего собственного детства. Конечно, родители могли сыграть со мной в карты, но они никогда не вырезали мне бутерброды в виде сердечек, не строили крепости и не развлекали меня часами всякой ерундой. В своем эссе «Новый кризис среднего возраста» (The New Midlife Crisis) Эйда Кэлхун напоминает, что родители многих современных матерей и отцов, родившихся в 1965–1980 годах, не считали важным целенаправленно участвовать в повседневной жизни своих детей. Кэлхун пишет: «Одна представительница поколения X поделилась со мной, что ее мама-бумер[11], приехав к ней в гости, была по-настоящему озадачена. “Почему ты играешь с детьми? – спросила она. – Мы с отцом никогда с вами не играли”».
Автор, ученый и основатель Demeter Press, первого издания, посвященного материнству, репродукции, половой жизни и семье, Андреа О’Рейли называет такой тип родительства поколения бумеров 1980-х годов «родитель-опекун». Автор и профессор Татьяна Таксева описывает подобный принцип воспитания детей как «по большей части свободное родительство, при котором матери и отцы отправляли своих детей играть на улицу, практически не неся никакой ответственности за их развлечение».
Я родилась в 1981 году у родителей-бумеров и принадлежу к так называемому пограничному поколению (речь идет о микропоколении, родившемся с 1979 по 1983 год, между поколением X и миллениалами). Когда мои родители прилетают из Филадельфии в область залива Сан-Франциско, чтобы навестить меня и мою семью, я всегда им рада. Мы крепко обнимаемся, стоя в аэропорту, и я думаю, что хотела бы переехать к ним поближе. К третьему дню разница между нашими подходами к воспитанию становится очевидной. Я сижу на полу в гостиной, играю с Мэй, болтаю с ней, хвалю и целую. Олли в своей комнате играет в лего. Мои родители наблюдают за тем, как я развлекаю Мэй, сидя на диване. Они совершенно счастливы лишь изредка общаться со своими детьми, не погружаясь в их жизнь с головой.
«Поиграйте с ними, – мысленно умоляю я. – Побудьте “веселой бабушкой” и “веселым дедушкой”». Но они этого не делают, хотя часто присылают внукам подарки и всем сердцем их любят. Не знаю, почему жду большего, ведь мои мама и папа никогда не были «веселыми родителями». И это меня не беспокоило. Я всегда чувствовала себя любимой, защищенной, важной и обожаемой. Мы с родителями развлекались так, как нравилось им самим: с мамой собирали пазлы и играли в классики, с папой гоняли мяч и играли в карты. Большую часть времени я была предоставлена самой себе: я могла часами бродить по окраинам Западной Филадельфии, играя в детектива и собирая «улики» – осколки от стеклянных бутылок из-под пива.
Спустя десятилетия, проанализировав все то, чего нам не хватало в детстве, мы выросли и стали поколением интенсивных матерей, которые знают все плюсы и минусы шести брендов автокресел. Для того чтобы справляться с колоссальными требованиями к современным матерям, требуются знания едва ли не университетского уровня, за которые еще и приходится платить. Матери должны быть готовы вникнуть в этот трудоемкий и дорогостоящий процесс.
Сегодня по телевизору не раз за день вы можете увидеть рекламные ролики, в которых создается радужный образ того, как должно выглядеть материнство. Однако это выглядит нереалистично. Представьте себе рекламу стирального порошка: мать стирает одежду своих детей – футбольную форму, перепачканную в траве, и платье, грязное после игр на заднем дворе. Согласно этой рекламе, «хорошая» мать обязательно должна записывать своих детей в спортивные секции и позволять им кататься в грязи, несмотря на то, сколько времени и сил ей придется потратить на стирку. Предполагается, что именно мать занимается стиркой. В их частном доме также есть все признаки финансового успеха среднего класса: стиральная машина, сушилка и задний двор. На самом же деле, когда мамы, придя после работы или переделав кучу дел по дому, увидят эти перепачканные вещи, они будут возмущены. Неважно, демонстрируют ли они свой гнев или нет, ведь: «Как же так?! Я же только постирала их!» или «Мне нужно приготовить ужин, погладить костюм мужу, а теперь еще и стиркой надо заниматься?!».