В своем эссе под названием «Как современное потребительство формирует интенсивное материнство» (How Contemporary Consumerism Shapes Intensive Mothering) Татьяна Таксева называет интенсивное материнство «привилегированной идеологией», которая предполагает, что у большинства мам есть лишние деньги и они могут потратить их на своих детей. По ее мнению, матери из рабочего класса и малоимущие могут не иметь финансового потенциала предоставить своим детям те же возможности, что обеспеченные матери. Однако реклама внушает им такие же постулаты, что и остальным женщинам вне зависимости от дохода. Нереалистические картинки заставляют матерей всех социально-экономических слоев бороться с чувством неполноценности, вины и, возможно, гнева, ведь они бы хотели дать все эти блага своим любимым детям, но у них не всегда на это есть ресурсы.
В одном из интервью мама по имени Зара рассказала, что постоянные требования к матерям не сразу привели ее к эмоциональному истощению и приступам гнева. Заре исполнилось 30 лет, когда они с мужем взяли на патронатное воспитание[12] двух девочек 8 и 4 лет. Еще будучи студенткой колледжа, Зара с супругом решили, что, поженившись, обязательно будут помогать детям, нуждающимся в опеке. «В то время мы были идеалистами», – смеется Зара. Будучи учителем, ей хотелось взять под свое крыло каждого ученика, который находился у патронатных родителей. Поэтому, создав семью, они с мужем решили таким образом помогать детям.
Зара является представительницей Южной Азии, а ее муж – турок. Они принадлежат к среднему классу, исповедуют ислам и проживают в Миннеаполисе, штат Миннесота. Вначале муж Зары работал на полную ставку менеджером проектов в сфере технологий, а она корпела над докторской диссертацией по разработке учебных программ.
Зара рассказывает, как они делили заботу о детях и домашние обязанности в начале своего родительского пути: «Разделение труда в нашей семье происходило равномерно, так как мы оба на тот момент были заняты полный рабочий день». Зара и ее супруг составляли расписание, согласно которому определяли, кто будет готовить еду, отвозить и забирать детей из школы. Зара рассказывает: «Поскольку я на тот момент училась в аспирантуре, мой график был более гибким, поэтому в распоряжении было больше времени на детей в течение недели». Если, например, в течение дня Зара занималась делами дочек, то ее муж посвящал им вечер, тем самым позволяя жене заняться работой.
Но затем девочки стали оставаться на внеклассных занятиях до шести часов, и супруги поняли, что начали проводить с ними гораздо меньше времени. Им пришлось что-то менять в своей жизни. «Поскольку я зарабатывала меньше, чем мой муж, да и не так горела делом, то решила взять академический отпуск».
Зара была образованной женщиной, стремящейся построить хорошую карьеру. Она никогда не хотела быть матерью-домохозяйкой, но, несмотря на это, сделала «выбор», оставив работу, чтобы больше времени отдавать материнству, то есть «быть хорошей матерью». Решение Зары в какой-то степени можно назвать «логичным», так как она не была основным кормильцем в семье. Но если посмотреть на все семьи, которые делают подобный «выбор», становится ясно, что это не просто «личное решение», а устоявшаяся в обществе модель семьи, согласно которой есть один работающий родитель (почти всегда отец) и родитель (почти всегда мать), сидящий дома, занимающийся воспитанием и домашними обязанностями. Это уже исторический факт. Это не ставится в вину отцам. Но это повод нам задуматься над разделением родительских обязанностей и попробовать изменить сложившийся порядок, попросив наших партнеров о помощи.
В половине американских семей опорой и добытчиком является именно отец. Но в эту статистику также входят матери-одиночки. А если их исключить и рассматривать женщин, состоящих в браке, то лишь 20–30 % являются источниками основного семейного дохода. Понимая, что это может отразиться на их карьерном росте и развитии, матери зачастую добровольно, а кто-то вынужденно, находятся подле детей сутки напролет. Немаловажной причиной также является разрыв в оплате труда, который существует во многих странах мира. В США женщины в среднем зарабатывают 82 цента на каждый доллар, заработанный мужчинами. Мигрантам платят и того меньше.
Материнство еще больше снижает желание женщин зарабатывать. В дополнение к 18-процентному «штрафу» за то, что вы женщина, вы получаете еще 13-процентный «штраф» за материнство. В США матери в среднем зарабатывают всего 69 центов на каждый доллар, заработанный отцами. И если у матерей зарплата уменьшается с каждым новым ребенком, то папы получают «бонус отцовства» – их зарплата растет с появлением детей. Согласно одному британскому исследованию, рост зарплаты отцов составляет 21 %.
Женщине даже не обязательно быть матерью, чтобы страдать от «штрафа» за материнство. В 2019 году немецкий исследовательский институт провел исследование на тему гендерной дискриминации среди соискателей. Согласно полученным данным, бездетные замужние женщины получали меньше всего обратных звонков от потенциальных работодателей. Это доказывает, что потенциальная беременность и последующее рождение ребенка рассматривается как ограничение продуктивности женщин и приводит к «существенной дискриминации при приеме на работу». Один факт того, что женщина потенциально станет матерью, может стоить ей рабочего места.
В зависимости от различных факторов, включая расу, социальный класс, географическое положение, сочетание гендерного разрыва в оплате труда и «штрафа» за материнство приводит к тому, что мамы теряют от 10 500 до 98 000 долларов в год. Женщина не чувствует удовлетворения от работы, так как ее труд не оплачивается по достоинству. Это все сваливается в пыльный «подвал» материнского гнева, когда супруги решают, что маме «имеет смысл» пожертвовать своей карьерой (всего на год… или два… или навсегда), чтобы быть дома с детьми.
«Обстоятельства на всех уровнях заставляют матерей постепенно возвращаться к их традиционной гендерной роли», – сказала Роберт-Джей Грин, профессор Калифорнийской школы профессиональной психологии в Сан-Франциско, в интервью газете The New York Times. «Как только у пары появляются дети, общество начинает давить, заставляя делить труд». Проблема в том, что изначально в семье не обговаривают свои индивидуальные предпочтения относительно того, кто какую работу хочет делать, в том числе и по дому.
Для многих матерей, состоящих в браке, проще сидеть дома с детьми, чем попытаться сохранить оплачиваемую работу и справедливо разделить домашние обязанности с супругом. Так или иначе, работа основного родителя, которым чаще всего является мама, – ежедневный и невидимый для многих труд.
Например, были ли расписания, составленные Зарой и ее мужем, чтобы грамотно разделить домашние обязанности, сбалансированными? Этим занималась Зара. «В противном случае моему мужу и в голову не пришло бы уделить время домашним обязанностям, – призналась она. – Я заношу определенные дела, связанные с детьми, в наш общий гугл-календарь и отмечаю, кто и за что отвечает». Для более загруженных недель Зара создает гугл-док, которым делится с мужем. В нем она указывает встречи, тренировки, их рабочий график, планы по питанию и другие обязанности, связанные с уходом за детьми.
Неудивительно, что когда Зара взяла академический отпуск, разделение домашних обязанностей в ее семье стало еще более несбалансированным. «Вся работа легла в основном на мои плечи, но… он все-таки помогал». По расписанию муж Зары готовил еду три-четыре раза в неделю и убирал со стола после ужина. Супруг приложил максимум усилий, чтобы внести свой вклад, но рельсы, по которым несется локомотив под названием «основной родитель», уже были проложены. Многие из нас не понимают принципов грамотного разделения труда, а когда осознают, становится слишком поздно. Зара рассказала про перекос, произошедший у нее и мужа.
• Детям было комфортнее со мной, нежели с отцом. Именно я общалась с социальными работниками, психиатрами и врачами.
• Люди писали на электронную почту мне, а не их отцу.
• Когда речь заходила о детях, никто из специалистов не упоминал отца, и я даже не замечала этого.
• После того как я взяла академический отпуск, у меня появилось больше времени на детей и мой муж уже не был так сильно вовлечен в их жизнь.
• Если в школе что-то шло не так, учителя звонили мне. Если социальному работнику требовались какие-то документы, они звонили и писали мне, потому что предполагали, что у папы не будет на руках подобной информации.
• Со временем мой муж потерял желание выполнять родительские обязанности.
• Я посещала родительские собрания, общалась с учителями, ходила с детьми по врачам. Впоследствии всей этой информации появилось так много, что посвящать в нее мужа стало сложнее, чем позаботиться обо всем самой.
Помимо «обычной» работы, которая ложится на плечи каждого «основного родителя», на Зару свалилась дополнительная нагрузка: необходимость знакомиться со своими приемными дочерьми и их потребностями, обустраивать девочек в новом доме. В прошлом обе имели травмирующий опыт, прежде чем оказались в патронатной семье. В конечном итоге Зара и ее муж удочерили их окончательно. У девочек имеется ряд проблем: СДВГ, дислексия[13], селф-харм (самоповреждение) и ПТСР[14]. Как правило, в первые несколько месяцев пребывания детей в патронатной семье различные специалисты навещают их в новом доме, чтобы убедиться, что те хорошо адаптируются и им предоставлены все подходящие условия для жизни. Из-за травм, полученных девочками в прошлом, каждый раз, когда в дом приходили взрослые – социальные работники или друзья семьи, – у них случались нервные срывы. Девочки забивались в угол и плакали или буквально прилипали к родителям, а могли нападать или оскорблять других. Проверяющий мог зайти на 30 минут, чтобы убедиться, что пожарная сигнализация работает исправно, а потом матери и отцу приходилось тратить по четыре часа, чтобы успокоить детей.