Никогда не отвечал я и на такое количество вопросов. Сколько их было? Тысячи? Десятки тысяч? Вопрос человека из толпы всегда неожидан, а потому не имеет особенного значения его глубина или серьезность. Отвечая, ты должен заглянуть в себя. Это значит, что твой ответ — акт самопознания. Пусть небольшой, но шаг.
Чаще всего спрашивали о роли коммунистической партии и о 6-й статье Конституции СССР. На это отвечать было несложно: я всегда был за многопартийность и считал, что никакой, записанной в Основном Законе страны, «руководящей роли» у КПСС быть не должно. Я только обязательно объяснял, что многопартийность декретом не введешь, а процесс становления политических партий долог и труден.
А иногда вопрос кажется смешным, даже дурацким, а ответить не так просто. За смешливой формулировкой попадание в самую суть:
• Почему у капиталистов нет героев капиталистического труда, а у нас полно героев труда социалистического?
Митинг не телевикторина, он не дает ни минуты на обдумывание. С ходу отвечаю, что они, за «бугром», работают, чтобы жить, а мы живем для того, чтобы работать. Поэтому труд у нас — героизм. Кажется, попал. Люди смеются, и спрашивающий удовлетворенно трясет головой.
• Почему наши руководители-мужчины в заграничные поездки жен возят, а член ЦК товарищ Бирюкова мужа своего не берет?
Говорю, что надо спросить у товарища Бирюковой, может быть, у нее есть резоны…
Ответ на «троечку», но митинг милостиво прощает без промедления отпарированный (пусть и в аут) мячик вопроса.
Вопросы смешные. Вопросы резкие. Вопросы друзей и врагов.
• Скажите, а вы еврей?
• Нет, я не еврей. Скорее — жидомасон.
Смех смехом, а усталость копилась не по капле. Вечерами, когда я понимал, что не в радость уже даже общение с женой и с семилетней дочерью, я не раз думал, как бы потактичнее послать все эти выборы подальше, и только самолюбие, качество не слишком похвальное, удерживало от того, чтобы сойти с дистанции до срока. Но самолюбие еще можно обуздать. А как быть с теми, кто поверил в тебя?
Все-таки самым неожиданным в этом предвыборном марафоне оказалось появление людей совсем незнакомых, но ставших на удивление близкими.
Я начинал один. Без денег. Без поддержки. Правда, сразу предложили помощь журналисты из университетской многотиражки. А университет выделил 500 рублей на печатание предвыборных листовок, да и те удалось напечатать лишь перед самыми выборами. Кстати, это тоже было удачей: весь Васильевский давно был заклеен листовками моих соперников, и на митингах обязательно спрашивали, где мои фотографии и моя программа. Я оставался как бы в тени лидирующей группы, и только за два дня до выборов моя команда наконец получила эти долгожданные типографские пачки, и на следующий день мое фото преследовало меня на каждом углу.
Разумеется, еще никто не побеждал на выборах в одиночку. Выборы — это работа коллективная. Выборы — это команда. А этого, главного для кандидата достояния, у меня и не было. Можно дружить по-настоящему с самыми умными и хорошими людьми, но университетский профессор или доцент как-то не склонен даже ради хорошего товарища ночь напролет обходить улицу за улицей с банкой клея и авоськами листовок, не склонен ради твоих предвыборных дел откладывать свои научные дела и под дождем или снегом держать металлический заиндевелый «матюгальник».
Команда пришла ко мне сама. Вернее, пришли незнакомые между собой люди и сказали: «Мы хотим вам помогать». Эти люди и стали моей командой, опорой и в конечном счете победой. Среди них были и студенты университета, но большинство не имело к университету никакого отношения. Инженеры, гуманитарии, рабочие. Кстати, с того же Балтийского завода! Я был уже не один: со мной и за меня очень серьезно работали пять десятков добровольных помощников. В моем архиве хранится снимок, сделанный уже после предвыборной кампании: коллективное фото в память о тех днях черновой и бесплатной — за идею! — работы.
Но все же дело решили теледебаты. Мне не удалось провести их в первом туре. Но когда во второй тур вышли мы с Рачиным, руководство телевидения дало наконец согласие на дебаты. То, что мне для победы в первом туре не хватило каких-то полутора процентов, лишь разжигало азарт предвыборной борьбы. Рачин от телепоединка не уклонился и целый вечер, три с половиной часа, мы были в кадре.
В день выборов я наконец мог выспаться. А потом, проголосовав за своего кандидата (Валерия Петропавловского, победившего на северной окраине Ленинграда, где я давно живу), мы с женой поехали за город. И целый день не думали ни об этих проклятых выборах, ни о завтрашних их результатах.
Уже часа в два ночи нас разбудили телефонным звонком победа! 76 с половиной процентов избирателей, трое из каждых четырех, пришедших на участки, проголосовали за меня.
На календаре было 10 апреля. Утром я узнал по радио о событиях в Тбилиси. (Я, конечно, не думал, что очень скоро мне как депутату придется работать в тбилисской комиссии.) Выругался про себя и сказал жене, что недоумки с генеральскими погонами опять применили силу, не думая о последствиях. Объявили о жертвах среди гражданского населения. (Потом мы узнали, что погибли шестнадцать женщин.) Это резануло по сердцу: вот цена непрофессионализма, цена всеобщего нашего дилетантства. В правительственном сообщении говорилось, что погибших просто затоптали, затолкали в толпе. На ум сразу пришли Ходынка и похороны Сталина: о газах и саперных лопатках мы еще не знали.
До I Съезда народных депутатов я больше о тбилисских событиях не думал. У каждого из нас за десятилетия выработался иммунитет к плохим новостям, особый, советский фермент в человеческой крови, подавляющий боль и, в конце концов, анестезирующий и душу, и совесть.
Тогда меня поглотила другая работа. Началась подготовка к Съезду, и несколько ленинградских депутатов попытались создать подобие будущей парламентской фракции. Активнее других были Юрий Болдырев, Александр Щелканов, Анатолий Денисов и Анатолий Ежелев.
Вскоре после выборов нас пригласили в обком партии, и тогдашний первый секретарь Юрий Соловьев стал учить новоиспеченных депутатов уму-разуму и излагать сценарий Съезда. Пришлось не слишком вежливо перебить первого секретаря: сценарий Съезда будем писать мы, депутаты. Соловьев это проглотил. Когда же после встречи я предложил депутатам остаться и подумать о ленинградской парламентской ячейке, Юрий Филиппович вдруг занервничал:
Только не здесь! Делайте что хотите, но только не в Смольном!
На другой день мы собрались в Союзе журналистов. Там и работал до Съезда наш питерский депутатский штаб. Скоро приехали гонцы от москвичей, и дело завертелось.
Много позже я понял, почему Горбачев пошел на такую сложную и совершенно недемократическую систему выборов. Хорошо и надежно отлаженный поколениями партийной селекции аппарат при прямых, равных и тайных выборах не оставил бы демократам ни шанса на победу. Отработанная система бюрократических проволочек и четкая взаимовыручка аппаратчиков, контролируемые ими средства массовой информации и деньги из партийных и государственных касс, возможность освобождать от служебных обязанностей практически любого нужного человека и платные группы поддержки — все обеспечивало успех аппаратчикам. Но Горбачев и его интеллектуальная команда поставили аппарат в необычные, нерегламентированные советской традицией условия. Выборы от общественных организаций и Академии наук СССР, деление страны на территориальные и национально-территориальные избирательные округа — это давало множество возможностей. Известные всей стране люди — Андрей Сахаров, Дмитрий Лихачев, Алесь Адамович, Егор Яковлев, Гавриил Попов и многие другие попали в парламент лишь благодаря такой недемократичности избирательной системы. Силы аппарата оказались отвлеченными на организацию пресловутых окружных собраний. Здесь аппаратчики были бдительны и через их «сито» многие из демократов не прошли. Но ведь в общественных организациях окружных собраний не было. К тому же в ряде округов состоялись повторные выборы. Так, редактор «Огонька» Виталий Коротич, в знак протеста против откровенных подтасовок председателя покинувший окружное собрание в Свердловском районе Москвы, тут же был выдвинут в Харькове и с многократным преимуществом победил своих соперников. В Ленинграде в 50-м округе все силы аппарата были брошены на то, чтобы преградить путь неформальному лидеру межпрофессионального клуба «Перестройка» экономисту Петру Филиппову. И это удалось: из четырех претендентов Филиппов оказался единственным, не прошедшим через «сито». Но там уверенно прошел победивший потом другой экономист, профессор Анатолий Денисов, имя которого известно теперь всей стране.
Избрание Юрия Болдырева вообще было трагическим. Заранее подобранные аппаратом выборщики должны были оставить в бюллетене лишь первого секретаря Ленинградского горкома партии Анатолия Герасимова. И вот в самом начале собрания на трибуну поднимается очень взволнованный, еще не старый человек. Он призывает оставить в списке обоих кандидатов. Говорит, захлебывается словами и вдруг падает. Ведущий объясняет, что оратор переволновался, нехорошо себя почувствовал и сейчас за сценой врачи оказывают ему помощь.
В конце собрания выясняется, что человек умер. Последними словами его были: „Может быть, это наш последний шанс».
Эти слова запомнил каждый, и переступить через человеческую смерть люди, специально подобранные и проинструктированные, уже не смогли: инженер Болдырев в списке остался и на выборах легко победил первого секретаря горкома.
Неопределенность закона о выборах, его противоречия и усложненный сумбур приводили к тому, что во многих местах аппарат просто не знал, как проводить те же окружные собрания. Ко мне как к юристу не раз обращались и секретари райкомов, и председатели окружных избирательных комиссий, так что помимо собственной предвыборной кампании я занимался еще и консультированием других. И растерянность аппарата была мне очевидна.