Первые дни ему приходилось тяжело. Новые знания не текли ровным потоком, как в книгах, на лекциях в Университете или уроках в школе. Алексей Петрович был воплощением хаоса. Он начинал разговор с какой-нибудь важной технической мелочи, перескакивал на кредит, на финансы, на экономику вообще, затем на общество, на отношение с индейцами, потом вспоминал какую-то историю из жизни или из книг, и вновь возвращался к техническим деталям, а потом вдруг начинал говорить об Англии.
Хорошая память тут помогала мало. Многое Тропинину казалось само собой разумеющимся, так что он даже не задерживался, чтобы объяснить, а Гриша попадал как кур во щи.
— Меня нервирует эта ваша способность всё запоминать с одного раза, — сказал однажды Тропинин. — Всё время кажется, что вы манкируете обязанностями. И если бы не слова Варвары Ивановны… впрочем дело не только в этом. На тот случай если вас придется заменить, лучше чтобы вся информация где-то хранилась.
Гриша кивнул. Он давно понял, что обладал уникальной памятью, недоступной многим. И, конечно, всякое могло случиться, а такое крупное хозяйство не могло позволить себе лишних проволочек.
— Я бы рекомендовал завести три блокнота, — продолжил Тропинин. — Один пусть будет разделен на месяцы и числа. По одному листу на день. Вы будете записывать туда все планируемые дела и события. Встречи, мероприятия, памятные даты. Кроме того, я дам вам список тех, кому обычно дарю подарки на дни рождения или другие даты. Или присылаю поздравления. О них требуется напоминать загодя.
— Да, сэр, — ответил Гриша.
Колонии брали все самое лучшее, удобное и красивое от различных культур. И если в Сосалито предпочитали величать уважаемых людей по имени-отчеству, то в Виктории, с легкой руки британских моряков, вошли в обиход обращения «сэр» и «мэм». Они быстро прижились просто потому, что были короткими. Куда проще выпалить в критической обстановке «да, сэр», нежели произнести фразу «так точно, ваше высокоблагородие», принятую у русских военных. Даже если они и умудрялись проглатывать половину звуков. На войне секунда могла стоить жизни, но и в мирной жизни лишние усилия ни к чему. Короткое обращение оказалось удобным и в тех случаях, когда не следовало сбивать с мысли начальственный разум. Никаких предписаний, однако, в силу отсутствия институтов власти не имелось и наряду с короткими обращениями продолжали существовать все прочие.
— Второй блокнот я бы рекомендовал завести для соображений общего характера, — продолжил Тропинин. — Мне иногда приходят в голову какие-то идеи или я вспоминаю что-то, что подходит для энциклопедии или учебника. Хотя и не так часто как раньше. Все эти мысли нужно фиксировать, а потом, при удобном случае, оформлять в предписание, заметку или статью и передавать по нужному адресу.
— Да, сэр.
— И третий блокнот нужно завести с персоналиями на людей, с которыми мы будем встречаться. Чтобы вовремя освежать память об их предпочтениях, грешках и характере.
Иногда Тропинин желал остаться один, чтобы подумать. Он садился в глубокое кресло в конторе одной из своих компаний или в особняке Складчины (личной конторы для приемов у него не было) и как бы дремал. А Гриша тем временем занимался бумагами. В его задачу входило разбирать десятки записок, что приходили на имя Тропинина, сортировать их и предъявлять начальнику в удобное время. Люди просили о встрече, о помощи, о протекции, иногда предупреждали или жаловались. Под диктовку Тропинина Гриша писал и отправлял ответы.
Он догадался, что его не зря призвали на работу незадолго до Рождества. Несколько зимних недель ушли на что-то вроде ускоренных секретарских курсов. Пока из-за погоды дела шли не так быстро.
Во всяком случае Алексей Петрович пока не требовал от него мгновенной и верной реакции на любой свой запрос. Грише явно давали время освоиться, привыкнуть к привычкам начальства. Обычно рабочий день начинался в главной конторе на Иркутской улице — небольшом доме, где жил Тропинин, пока лет пять назад не перебрался с растущим семейством в роскошный особняк на Межигорную. Старый дом стал Присутствием, как он его называл. Множество принадлежащих семейству компаний находились далеко друг от друга (от Эскимальта до Дельты и Нанаймо) и расположив небольшую канцелярию в Виктории, Алексей Петрович управлял из неё делами. Но всех вопросов решить из конторы всё равно не удавалось, приходилось встречаться с людьми в самых разных местах, посещать другие компании, особняк Складчины, Морское училище, иногда выезжать в пригороды и тогда Тропинин заранее назначал секретарю встречу где-нибудь в городе или утром заезжал за ним на собственном экипаже.
До окончания холодов они почти не выезжали на фабрики и заводы, не посещали другие города. Но как только зазеленела трава в расписании появились дальние поездки, и однажды Грише посоветовали собрать дорожную сумку:
— Возьмите сменную одежду, спальный мешок, блокноты, перья. Имейте в виду, что работать придётся в дороге. Поэтому кроме чернильницы с крышкой, прихватите карандаш или грифель. Об остальном я позабочусь.
Старожилы, прошедшие некогда Сибирь и Аляску, смеялись над местными зимами, не способными заморозить даже ручьи, но Гриша родился на юге и для него даже такая зима выглядела достаточно холодной. Холодной и вонючей. Весь декабрь и январь над Викторией висел сизый дым. В Сосалито топили дровами. Зимой особенно по ночам хватало разок протопить камин. Пищу готовили тоже на дровах. Приятный дымок костра ни шёл ни в какое сравнение с угольным чадом, что наполнял воздух Виктории. У большинства горожан хватало денег на дрова, но меблированные комнаты, гостиницы, компанейские здания, конторы и лавки предпочитали более дешевый уголь. Как и кампус Университета, где действовало хитрое паровое отопление. За четыре года учёбы Гриша с трудом привык к этому запаху.
В середине февраля потеплело и топить углём перестали. Правда вонючий дым производили паровые машины, маяк и батареи газового освещения, которые работали круглый год, но их высокие трубы отгоняли дым в сторону от города и успешно развеивали среди облаков.
Гриша даже представить не мог, как пахло рядом с фабриками Эскимальта. Теперь, когда он впервые попал сюда, то решил, что так должно быть выглядит ад или во всяком случае его преддверие. Даже стёкла зданий покрывала жирная копоть.
— Так выглядят и пахнут деньги, — заявил ему Тропинин, когда они выбирались из паровика, что ходил теперь вместо конки. — Каменноугольная смола таит в себе массу занимательных веществ. Научиться бы только отделять одно от другого. Собственно и этим мы здесь занимаемся.
Обсаженные деревьями корпуса Технологического института сажа покрывала, как и все прочие здания. Деревца ещё были чахлыми и не могли защитить от пыли.
— Раньше институт был разбросан по сарайчикам и фабрикам. Но постепенно мы привели дела в систему. И система потребовала места, где можно читать лекции, проводить встречи, размещать студентов.
Технологический институт (иногда его называли техническим) располагался среди заводов и фабрик Эскимальта, но его недавно перестроенные корпуса отличались более изящными формами. Главное здание в три этажа имело форму кольца со внутренним двориком, а пристройки отходили от него лучами, словно рукояти штурвала.
— В боковых корпусах у нас размещены факультеты или кафедры, даже не знаю как правильно, мы называем их отделами. К каждому прикреплена лаборатория. Кроме общих дисциплин вроде черчения, иностранных языков, математики. Им лаборатории не нужны. Они, так сказать, осеняют все прочие факультеты. Мы даем студентам общие знания, но быстро приставляем к практике. А иногда сперва приставляем к делу, а потом уж добавляем знаний.
Попав внутрь через один из множества входов, они направились по круговому коридору.
— Чем вы занимались в Университете? — спросил Алексей Петрович. — На чём специализировались?
— Честно говоря там мы занимались сразу всем. Готовили второе издание Энциклопедии. Редактировали старые статьи, писали новые, заказывали гравюры. Вокруг этого собственно и строилось обучение.
— Разумно. Энциклопедией у нас тоже многие заняты, но в основном мы учим молодых людей изобретательству.
— Разве можно научиться изобретательству? — удивился Гриша. — Ведь это нечто, что требует вдохновения, подобно поэзии.
— Можно. Ещё как! Как, по-вашему, учатся воевать армейцы и флотские?
— Не имею понятия.
— Они читают книги по военной истории. Много книг. Битвы, войны, маневры. Тысячи битв, сотни войн, десятки примеров верных или неверных решений. Когда в голове собирается определенное их количество, мозг сам вырабатывает закономерности, находит приемлемый образ действия при учёте различных условий. С изобретательством то же самое. Расскажи человеку историю сотен изобретений, открытий, покажи примеры, заинтересуй хитрым механизмом и он начнет мыслить и действовать.
Как бы подтверждая слова Тропинина стенды на стенах и механизмы на столах демонстрировали примеры различных механических превращений. С поступательного движения на вращательное, со сменой угла, направления, скорости. Зубчатые и гладкие, ременные и цепные, винтовые и реечные. Некоторые механизмы содержали десятки различных элементов, выполняя красивую, но совершенно бесполезную работу. Всё это по мнению Тропинина должно было развивать фантазию и изобретательство.
В отличие от прочих учебных заведений, которые имели платное обучение или финансировались Складчиной, Технологический институт содержался полностью на счёт Алексея Петровича.
— Я выдаю задания, а потом использую разработки для получения прибыли. Выпускники в основном устраиваются на мои фабрики. Кому как не мне и оплачивать всё веселье?
На большом фанерном щите размещалась таблица с различными величинами, выведенными крупными буквами и цифрами.
— Метрическая система. Придумана французами несколько лет назад. Очень удобна для расчетов, поскольку основана на десятичном делении, а различные меры можно легко вывести из других. Сейчас мы используем привычные нам футы и фунты параллельно с метрами и килограммами, но постепенно переходим на последние. Важно вовремя ввести их в оборот. Потом, с развитием технической документации, теории и большого объёма л