Они заняли место в застекленном кабинете начальника производства, откуда была хорошо видна вся линия. Стёкла несколько приглушали звуки машин, а вентиляция делала воздух не таким жарким. Зная о приезде начальника, стальные отливки заложили в печь и нагревали с раннего утра и вот теперь цвет накала удовлетворил мастера, а главный инженер дал команду на запуск. Зашипел пар, загремели машины. Огромными, подвешенными на цепи клещами, рабочие вытащили первую из раскаленных болванок и подали её к жому (так здесь называли пресс).
— В Эскимальте на первом этапе стоял паровой молот, — сказал Тропинин Грише. — Он формировал нужную заготовку. Но приходилось дважды нагревать болванку прежде чем подавать на прокатные вальцы, а это лишний расход угля и угар металла. Да и точность обработки меня не устраивала. Жом делает всё быстрее и лучше.
Он едва успел закончить, а болванку уже обжали до нужных размеров и подали на первую пару вальцов. Грише доводилось видеть в Калифорнии зубчатые и гладкие вальцы через которые пропускали стебли конопли или льна. Их тоже приводила в движение паровая машина и справлялась она куда лучше ручного теребления. Но здешние вальцы оказались просто огромны. Вторая и третья пары немногим уступали первой и только начиная с шестой пары вальцы выглядели одинаковыми.
— В Эскимальте у нас стоит реверсивная машина. Можно катать заготовку то туда, то обратно, меняя лишь ручей. Получилось не очень. Слишком толстая болванка в начале и слишком тонкое изделие в конце. Пришлось всё равно разделить прокат на несколько пар вальцов. Кроме того, реверс занимает больше времени, и заготовка успевала остыть. А я поставил целью выкатывать готовый рельс с одного нагрева.
Как уже догадался Гриша, лучшим решением стала линия из семнадцати пар вальцов, которую поставили в Нанаймо. Много машин, большой расход угля на работу, но меньший на нагрев. Зато теперь в разных ручьях можно прокатывать разный фасон, без замены вальцов. Уголок, тавр, двутавр, швеллер. Трёх разных размеров.
— А реверсивный метод хорошо подошел для листового проката, — добавил Тропинин. — Там мы просто уменьшаем зазор между гладкими вальцами после каждого прохода.
Поначалу испытания шли удачно. Рельсы вылетали из прокатного стана, как макаронины из экструдера. Там их разрезали огромным резаком на четыре части, обрезая заодно и концы, где, как пояснил Тропинин, собирался металл худшего качества. Затем в рельсах пробивали отверстия, а некоторые из них изгибали очевидно ради укладки на поворотах пути.
— Для удобства перевозки, укладки и учёта мы используем рельсы в десять метров, или около одиннадцати ярдов, — закончил объяснения Алексей Петрович.
Однако вскоре произошел сбой.
Выпустив не больше дюжины изделий линию остановили. Последняя заготовка, не пройдя и половины предназначенного пути, вдруг загнулась и почти обернулась вокруг верхнего вала.
— Даже не знаю, то ли нагрев вальцов тут виной, то ли мы чего-то недосмотрели, но дальше двух десятков проходов нам продвинутся не удалось, — сообщил начальник производства. — И охлаждение усиливали и ограничители ставили, а он, змей, загибается и всё тут.
Начальник, инженер и мастера, отметив определенные огрехи, отправились совещаться, как доработать и лучше настроить механизмы, а Тропинин с Гришей вышли на свежий воздух.
— Что думаете, молодой человек? — спросил Алексей Петрович.– Ну кроме этой досадной остановки. Думаю, проблему решим со временем. Раньше следующего года нам рельсы не понадобятся.
— Выглядит просто грандиозно, — признал Гриша. — Но я заметил, что линия простаивает между подачей заготовок, а машины всё это время работают вхолостую. Вот если поставить рядом ещё один пресс, то заготовки можно будет подавать по очереди и вальцы не будут зря вращаться в ожидании.
— Верно, верно, молодой человек! Так и сделаем со временем. Когда решим вопрос с нагревом. Главная проблема, однако, заключается в том, что производство таких масштабов требует соответствующего сбыта. А его нет. Всё это нужно использовать, иначе в таком масштабном производстве не будет смысла. То что мы делаем сейчас, это всего лишь опыты, отработка технологии. Пока мы укладываем рельсы куда медленнее, чем можем выпускать. В следующем году дорогу достроим. И что дальше? Допустим, бросим ветку до озера Ковичан, чтобы обеспечить Викторию деревом на долгие годы. Но это верст тридцать не больше. Мне нужен настоящий фронт работ.
Досаду Тропинина можно было понять. Когда-то он создал линию по производству шхун, но она так и не заработала на полную мощность. В лучший год верфи работали пару месяцев, выпуская четыре десятка корпусов. А могли бы выдавать две сотни в год.
— Можно прокатывать эти самые швеллеры, уголки… — предложил Гриша.
— Верно. Но их тоже столько не нужно. Во всяком случае пока мы не начнем строить из стали корабли, паровозы, мосты. А тяжелые мосты с паровозами опять же потребуются в первую очередь железным дорогам. Всё крутится вокруг дорог и когда-нибудь мы ими займемся вплотную.
На следующий день перед пароходом в Феликс, Тропинин решил навестить угольную компанию братьев Пирран. Местное её отделение размещалось в обычном двухэтажном кирпичном доме. Никаких украшений на фасаде, простенький чугунный забор, во дворе лишь скромная двуколка для разъездов. Братья не любили пускать пыль в глаза, хотя и вышли из простых рудокопов, завербованных Иваном Американцем много лет назад по объявлению в газете.
О прибытии Тропинина в Нанаймо здесь уже знали, слуга без промедления проводил гостей в горницу. Младший из братьев, Бади, сидел за чайным столиком, а рядом уже стояли наготове два свободных кресла.
— Дис да! — поприветствовал хозяина Алексей Петрович.
— Привет, привет, — ответил Бади на русском и жестом пригласил гостей присаживаться.
Они давно знали друг друга, хотя друзьями и не являлись. Но если для Гриши Тропинин был живой легендой, соратником великого Ивана Американца, то Бади сам являлся одним из соратников, то есть мог считать себя равным Алексею Петровичу по месту в истории.
— Выпьешь, чего-нибудь? — предложил Бади Тропинину.
— С утра? Нет, спасибо.
— Чаю?
— Не откажусь.
— Вам, молодой человек?
— Чаю, — кивнул Гриша.
Видимо ответ Бади предугадал заранее, потому что едва он хлопнул в ладоши, как слуга принес большой фарфоровый чайник, сахарницу, молочник и три чашки с блюдцами. Братья Пирран пили чай с молоком, как и многие на Острове.
— Я хотел поговорить о нищете, — начал Тропинин, сделав из вежливости несколько глотков.
— О нищете? — удивился Бади.
— Именно. Здесь можно курить?
— Кури, — позволил хозяин.
Алексей Петрович достал трубку, набил табаком и закурил.
— Массовая нищета не нужна никому, — сказал он после паузы, выпустив к потолку облачко дыма. — Если отдельные нищие ещё могут играть назидательную роль (смотри сынок, будешь плохо учиться, встанешь в очередь за бесплатным супом), то нищета массовая наносит вред нам всем. Общество теряет стабильность, растет преступность, возникает нужда в охране порядка. Торговцам и производителям некому сбывать товар с высокой добавленной стоимостью. Городской транспорт и междугородние сообщения не окупаются. И так далее, и так далее.
— Он может быть выгоден заводчикам, желающим получить дешевую рабочую силу, — заметил Бади.
— Верно, — согласился Тропинин. — Но кому они будут сбывать товар?
Бади улыбнулся.
— Ты сейчас в какой шляпе? Председатель правления Складчины или хозяин горных заводов?
— Я понимаю, уголь имеет иной спрос, — согласился Тропинин с невысказанной мыслью хозяина. — Но не забывай, что значительную часть угля покупают фабрики, которые в свою очередь нуждаются в сбыте продукции. Кроме того есть и моральный фактор. Любой работающий человек должен получать достаточный доход не только для поддержания жизни, но и для развития, развлечений, обеспечения детей. Поэтому вот мое предложение, давай будем платить рабочим нормальные деньги.
— Я и так плачу им столько же, сколько в Корнуоле. А там, поверь, платят больше, чем в Англии.
— И что корнуэльские шахтеры были довольны таким заработком?
— Не жаловались. Была бы работа.
— Но они не ходили в театр, не смотрели футбол, не катались по выходным с семьей в Лондон, чтобы пройтись по магазинам. Верно?
— Куда уж вернее. Ярмарка это все что многие из них видят в жизни. Но если бы здешние парни не оставляли деньги в борделе у индейцев, возможно им хватало бы на другие развлечения.
— Индейцы торгуют рабынями? — уточнил Тропинин. — Мы можем вмешаться.
— Не можем, — отмахнулся хозяин. — Они барыжат на своей территории. И кстати, люди Вун-вуна вообще зарплаты не получают. Как мне прикажешь конкурировать с ними?
— Индейцы работают племенем и вся прибыль идет в общий котел. Как ты только что заметил, мы не можем вмешиваться в их уклад. Но горожане должны получать достойную плату за труд.
— Матросы или солдаты получают сто астр в год. Я плачу столько же.
— Матросы и солдаты питаются и одеваются за счет нанимателя, а живут под казенной крышей. И уж если честно они бездельники в сравнении с шахтерами. Но есть и другая сторона проблемы. Город, как я успел выяснить, на взводе. Не боишься, что парни пустят петуха? Застройка в основном деревянная выгорит дотла.
— Не посмеют. Найму парней, как ты, — он кивнул на окно, за которым прохаживались агенты Шелопухина.
Грише показалось, что аргументы Тропинина иссякли. Пирран, похоже, решил так же и принялся дожимать.
— Пойми, Алекс, я мироедством не занимаюсь. Но, как ни крути, шахтер отбивает кайлом кубический ярд за восьмичасовую смену. А это примерно тонна. А тонна, если продавать у шахты, не может стоить больше половины астры. Она и в Англии стоит десять шиллингов. И если кто-то рассказал вам о Лондонских ценах пусть это вас с толку не сбивает. Перекупщики греют руки, согласен, но британские владельцы шахт не живут в роскоши. А я отдаю десятую долю Складчине, ты не забыл?