В остальное время Галина Ивановна стояла на галерее или на палубе, всматриваясь в горизонт, покуривала трубку и размышляла. Несмотря на тесноту, общались они редко и если Митя поначалу побаивался властную женщину, то быстро успокоился.
Встречались они вместе обычно только за обедом, да и то лишь в том случае если его расписание совпадало с общим. И тогда Галина Ивановна или рассказывала подробности о цели их похода, или вспоминала какую-нибудь историю про Ивана Американца, или расспрашивала Митю о его прошлом. Разумеется, столь важная дама, как и прочие пассажиры из общества, не собирались питаться солониной. Значительную часть продовольственного запаса составляли консервы. И не самые дешевые из них. Зато они здорово экономили на угле и воде, потому что ни вымачивать ни долго варить такую пищу не требовалось. Разнообразие удивило даже Барахсанова, склонного к роскоши. Вчера они ели мясную солянку и бобы с луком, сегодня борщ и тушеную капусту с мясом, на завтра обещали подать грибной суп и курятину. Консервированная курятина произвела особо сильное впечатление на команду «Незевая», она разваривалась так, что её можно был есть вместе с костями. Из консервов готовили даже гороховый суп с грудинкой, хотя как раз его можно было приготовить и так. А в запасе оставались голубцы, долма, гуляш, шурпа, несколько видов плова. Много фруктовых и овощных консервов, соки. Некоторые изысканные блюда решили оставить на какой-нибудь праздник.
Использованные жестянки или стеклянные банки не пропадали. Команда «Незевая», памятуя не столь благополучные деньки, прибирала полезные емкости, чтобы использовать, как ведерки для краски, кастрюльки, кружки, коробки для мелочей и для прочих надобностей.
Свежие фрукты кончились в первые две недели пути, из натуральных продуктов в их распоряжении остался картофель и молоко от единственной на борту козочки Гликерии. Его хватало на всех, чтобы добавлять в чай или кофе, но больше ни для чего. Они могли бы обойтись и сгущенным, но по общему мнению оно придавало напиткам совсем иной вкус.
Трапезы проходили шумно. В прежних плаваниях Митя редко редко собирал людей за одним столом. Обычно ели по двое-трое, часто перехватывали что-то прямо за работой, на палубе. Если везли пассажиров, те сами заботились о себе. Но теперь всё подчинялось распорядку. Рядовые гвардейцы и матросы устраивались в носовом кубрике, а обитатели казёнки и помещений, устроенных под ней объединялись в отдельную «артель»: тут собиралось всё посольство, гвардейское начальство (включая обоих сержантов) и Митя с Барахсановым.
Четырнадцать человек с трудом размещались за узким столом в проходе между каютами. Если казёнку на военном корабле следовало называть полуютом (Галина Ивановна называла его на французский манер «ля пуп»), то место, где проходили обеды должно было бы зваться кают-компанией, но на шхуне это небольшое пространство считалось коридором или скорее тамбуром. В обычное время стол убирали, чтоб не мешал проходу, а доски на козлы выдвигали уже встав по местам, причем лавки перекрывали и двери, и проходы, за исключением того, что вёл на палубу, а столешница почти упиралась в грудь. Если во время качки горячее блюдо покидало тарелку, увернуться бывало сложно. Световой люк над их головами погружал проход в полусумрак, но в шторм и его закрывали, а лампы на одну свечу, что висели по углам, люди загораживали спинами.
Несмотря на неудобства, обеды проходили в дружеской обстановке. Особенно когда Галина Ивановна или Раш доставали бутылочку-другую крепленого вина из личных запасов. Попытки получить настоящий херес в Америке потерпели неудачу, но вино из Калифорнии приблизилось к испанскому образцу по вкусу и цвету.
— Если бы Алексей Петрович не забрал у нас «Елену», было бы не так тесно, — сказала Галина Ивановна и, поймав хмурый взгляд Мити улыбнулась ему. — Не сердитесь. Я не хотела быть невежливой по отношению к «Незеваю». Это отличная шхуна.
— Говорят, на «Елене» есть даже ледник для мяса и фруктов, — заметил Барахсанов.
— Верно. И лимоны там могли бы пролежать пару месяцев. Тем не менее я даже рада. Ничего не сближает людей так, как теснота!
— В тесноте да не в обиде, — согласился с ней Раш. — Зато у нас за штурвалом самый боевой шкипер на всём побережье.
— Это так, — в свою очередь, согласилась Галина Ивановна. — Не передадите мне паштет, полковник?
Митя покраснел. Это стало заметно даже в полусумраке коридора.
— Не нужно смущаться, молодой человек, — улыбнулся Раш, передавая начальнице фарфоровую паштетницу. — Вы разошлись при своих с испанским корветом, имея под командой лишь коммерческую щхуну и пятерых моряков.
— Четверых, если не считать самого шкипера, — поправил Барахсанов, пытаясь насадить на вилку оливку. — Юнгу мы взяли только перед этим плаванием.
— Четверых! — повторил Раш, салютуя шкиперу оловянной кружкой с вином. — И вы еще скромничаете!
— Давайте выпьем за это! — Галина Ивановна тоже подняла кружку, а за ней и остальные.
— Команда того корвета слегла от лихорадки, а частью уже кормила рыб, — сказал Митя. — Так что не велика победа.
— Ха! — отмахнулся Раш и сделав большой глоток, вытер усы рукавом. — Эти мелочи мало кто вспомнит. А вот то, что шхуна выручила товарищей, отогнав боевой корабль, вот это впишут в анналы.
Что интересно, Барахсанова нисколько не смущала приписываемая «Незеваю» сомнительная победа над испанцами, но не задевало его и то, что все почести доставались Мите. Ведь уйди он сам завтра со шхуны, эту историю с ним связывать вовсе не будут.
— За тех, кто в пути! — произнёс Митя традиционный тост.
— За тех кто в пути! — все подняли вновь наполненные кружки.
Застолье продолжилось с новой силой.
Жизнь на борту установилась на редкость размеренной и спокойной. Большое число не чуждых морю людей (а гвардейцев в обязательном порядке обучали морским премудростям) позволяло спокойно проходить вахты. Множество глаз присматривало за горизонтом, за небом, за ветрами, не желая пропустить удар стихии, а если возникала необходимость в быстрой перестановке парусов, всегда находилась пара-другая лишних рук. Дело упрощала привычка гвардейцев к чистоте и порядку, так что палубу «Незевая» миновала участь быть захламленной и заплеванной, как не редко случалось с везущими пассажиров торговцами.
Почти не снижая скорости шхуна пересекла полосу пассатов. Здесь погода менялась чаще и паруса приходилось переставлять по нескольку раз на день. Зачастили дожди, но волнение даже утихло. Низкие облака и постоянный ливень точно придавливали волны, разглаживали их. Во всяком случае валы выглядели гораздо менее крутыми и высокими, чем раньше. Хотя при порывах ветра с них иногда сдувало белую пену. Команда с пассажирами набирали дождевую воду в пустые бочки, а затем использовала её для стирки или купания. Питьевая вода находилась под особым контролем. После многих недель плавания она подходила к концу и приобретала не слишком здоровый вид. Резерв в запаянных железных бочках Митя пока не трогал.
Недалеко от Тайваня они повстречали флотилию из трех кораблей, что шли встречным курсом на северо-восток. Корпуса их скрывала линия горизонта, но судя по парусам это были европейские корабли. И довольно крупные. Брамсели к востоку от Кантона поднимали лишь голландцы, следующие в Нагасаки, или идущие в Акапулько испанцы, а также редкие экспедиции других европейских держав. Ни бостонские торговцы пушниной, ни китобои, ни шхуны Эскимальта, ни русские зверобои верхних парусов не несли.
— Возможно это те самые испанцы, за которыми охотится Алексей Петрович, — недовольным тоном заметила Галина Ивановна.
Хотя свои пиратские планы господин Тропинин держал в секрете, Митю вкратце посвятили в историю. Его шхуну и наняли потому, что свою роскошную яхту Председатель Правления Складчины для плавания на острова Риау не дал.
— Но разве манильские галеоны не ходят по одиночке? — спросил Митя. — Насколько я помню из рассказов, их потому и строят такими огромными, что король не разрешает больше одного плавания в год.
— Откуда же я знаю, — пожала плечами Галина и ушла в свою каюту.
Чужие корабли явно испортили ей настроение.
Глава 25Каперский патент
Весна и начало лета прошли в бесконечной суете. Возникли проблемы на строительстве железной дороги, с прокатом рельсов. То и дело вставало производство на многочисленных фабриках, где стояло оборудование Тропинина. Долго не ладилась горная машина для отбивки угля и Бади Пирран не отставал от Алексея Петровича, требуя обещанной производительности.
Почти месяц они провели на трассе и в Нанаймо, а до отправления на безумную миссию в Монтеррей, им требовалось разгрести всё, что было назначено на осень. И тут хорошая память Гриши сыграла важную роль. Просидев с Тропининым несколько вечеров подряд, они распределили дела. Что можно перенесли на более ранний срок, что-то сдвинули на зиму или следующий год, что-то смогли передать на исполнение другим людям, а что-то и вовсе отменили. К сожалению Великий Потлач перенести тем более отменить Тропинин не мог. А там зачастую решались вопросы не менее важные, чем на заседаниях Складчины. Мир с индейцами все ещё оставался хрупким.
— Анчо справится, — убеждал Тропинин не столько Гришу, сколько самого себя.
Анчо предстояло справиться не только с охмурением индейских вождей.
— Я ухожу в отпуск, — заявил Тропинин секретарю Правления Складчины.
— В отпуск? — секретарь аж привстал. — Разве можно уйти в отпуск с такой должности?
— Я прямо сейчас это делаю.
— Но ведь Галина Ивановна тоже в отъезде.
— Пусть меня временно заменяет Анчо. Он должен вскоре вернуться.
Отпуска не были распространены в Виктории, как и вообще в колониях. Лишь сам Тропинин на некоторых своих фабриках установил трёхнедельный ежегодный отпуск для всех рабочих и сотрудников. Мало кто последовал его примеру. Нерабочим днем считалось воскресение, а если кто-то хотел отдохнуть или съездить куда-то по делам, то договаривался с работодателем лично или выходил на работу в выходные, чтобы набрать отгулов.