Эти слова запали Мите в душу. Сейчас они звали его в бой.
На всякий случай он окинул взглядом команду.
До Сарапула, кажется, ещё не дошло. Пулька навидался на своем веку всяких битв и сейчас был спокоен. Малыш Тек волновался, но самую малость. Помощник взирал на все, словно сидел на заборе и схватка его не касалась.
— Корвет небольшой, — сказал Митя. — Вряд ли там серьезное вооружение. Скорее всего испанские шестифунтовки. Паруса прямые. Значит большая часть команды будет при пушках и парусах. На абордаж у них не останется сил. А о наших возможностях они не знают.
— Наши возможности это пять человек команды и пара карронад, — ухмыльнулся Семён.
Чёртово Рытовское семя!
— Не забывай о тех, кому мы идем на выручку, — напомнил Митя. — А у нас есть пушки, дробовики и гранаты. Для одной ошеломляющей атаки более чем достаточно.
Он развернулся и направился в казёнку.
— Для одной атаки? — донеслось в спину. — А дальше-то что?
Митя достал из тайника ключ и открыл несгораемый шкаф. Внутри находились три шестизарядных дробовика, патронташ со снаряженными картонными гильзами. Ещё двадцать зарядов уместилось в коробке. Рядом лежала связка фитилей. В коробке побольше в ячейках помещались девять гранат, размером и формой похожие на бутылки из-под виски. В горлышко требовалось вставить фитиль, а прямоугольная форма не позволяла гранате укатиться по палубе от места падения.
Митя решил использовать весь арсенал без остатка.
— И ещё сигнальные ракеты! — буркнул он под нос. — Не забыть про сигнальные ракеты.
Глава 4Круче к ветру!
Закончив с оружием Митя решил прилично одеться, чтобы не принимать бой (если тот вдруг произойдет) босым, в исподнем и в куртке на голое тело. Он заменил куртку футболкой патриотического синего цвета, надел штаны, повязал шейный платок. Бриться не стал, в море он не брился, а свою и без того жиденькую бороду укоротил только позавчера.
Митя появился на палубе, обвешенный оружием и лентами с патронами, как манекен в лавке Мемила. В руках он держал две коробки с боеприпасами, а подмышкой несколько сигнальных ракет. Барахсанова за штурвалом не оказалось. Оставив рулевым Малыша Тека, он забрался на салинг, чтобы уяснить обстановку. Не то, чтобы он ставил под сомнения выводы шкипера, но два глаза хорошо, а четыре лучше.
— Почему шхуна не привелась к ветру? — спросил он, когда вернулся на палубу. — Она оторвалась бы от брига. Может и не сразу.
Митя пристроил коробки рядом со штурвалом, подумав, протянул помощнику один из дробовиков.
— Скорее всего, они идут к островам, как и мы, — ответил он. — Или у шкипера там рандеву, а значит он рассчитывает на помощь, или же он надеется использовать тамошние коварные течения в проливах. Если знать, где и когда пройти, преследователя можно посадить на камни.
Помощник кивнул, неохотно признавая резонность аргументов. Митя принял у него вахту, отправив Малыша Тека за порохом, пыжами и фитилями, что хранились в небольшой кладовке в казенке. Сарапул с Пулькой между тем подняли из трюма обе карронады, связку ядер, банник, прибойник и прочие пушечные приблуды, после чего запечатали люк. Митя передал Пульке ещё один дробовик, а Сарапулу коробку с гранатами.
— Куда ставить пушки? — спросил Пулька.
— Хороший вопрос, — Митя задумался.
Его многое поражало во время учебы. Морское училище славилось тем, что давало всестороннее образование, не ограниченное лишь навигацией и навыками кораблевождения. Митю поразила, например, теория о том, что Земля по сути это расплавленный шар, покрытый тонкой корочкой тверди, вроде той, что появляется на расплавленном свинце или олове. И вот на этой корочке находится всё живое, все горы, все моря и океаны. Причем корочка подвижна, её края опускаются в расплав, в то время как другие возникают из огня, постепенно остывая, затвердевая. Сознавать, что под ногами тысячи верст жидкого камня было поначалу столь же жутко, как ощущать сотни саженей воды под килем при первом выходе в море. К науке, однако, быстро привыкаешь. Бесконечные пространства космоса, эволюция, прочие чудеса понемногу уложились в голове и перестали пугать.
Среди дисциплин, которые им преподавали, не последнее место занимала военная история с упором на стратегию и тактику морского боя. Казалось бы, зачем всё это обычному шкиперу? Но вот пригодилось же. На уроках, помимо прочего, курсантам рассказывали о распространённой хитрости, когда боевой корабль притворялся торговцем и подманивал к себе противника обещанием лёгкой добычи. Сейчас Митя собирался проделать прямо противоположное. Выдать обычную шхуну за вооруженный корвет.
— Нужно набросать на фальшборт мешковину и старую парусину. Набросать нарочито. Пусть выглядит так, будто мы прикрыли орудийные порты.
На само деле шхуна не имела орудийных портов в обычном понимании, так как не имела закрытой палубы. При необходимости часть фальшборта снималась ради стрельбы, а некоторые стойки были усилены, чтобы крепить брюк и выдержать нагрузку при выстреле. Но сходиться с противником борт к борту Митя все равно не собирался.
— На тот случай если обман не пройдёт, я хочу устроить на носу баррикаду, — пояснил он команде. — Поставим пушки там. Сарапул, Пулька, тащите сундуки из моей каюты. Синий окованный и простой не крашенный. Оба стоят у входа.
В двух сундуках Чеснишин хранил различные товары для торговли с туземцами. Всего понемногу: котлы, сковороды, гвозди, ножи, медные монеты, ткани, одежду, шляпу с разноцветными перьями, сладости, а для вождей несколько поделок из нефрита и стекла. Этот набор товаров, рекомендованный преподавателями Морского училища, ему не пришлось пустить в ход ни разу. Так что Митя пожертвовал безделушками без сожаления.
— Вот и пригодились сундуки, — бормотал он под нос.
Баррикаду возвели быстро. К сундукам добавили бухту с толстым тросом, бочку с дождевой водой, несколько бочек с солониной (Пулька с Сарапулом рады были избавиться от ненавистного рациона). Борта завесили мешковиной.
— Теперь мы выглядим как морской старьевщик, — заметил Барахсанов. — Испанцы наверняка поломают головы, гадая, что перед ними. Как ты собираешься их победить мешковиной?
— Нам нужно взять круче к ветру.
— Куда уж круче? — возразил помощник.
— Ещё градусов пять выгадать можно, а если постараться, то и все десять.
Одно из главных правил морского боя заключалось в достижении преимущества в ветре. Кто получает ветер, получает возможность маневрировать и лишает манёвра противника.
— Если сделаем по-моему, то пересечем их курс часа через два, — пояснил Митя. — Примерно в полумиле пред шхуной. И окажемся с наветренной стороны от обоих. Бриг будет в худшем положении относительно нас. Ему придется или самому увалиться под ветер и тем самым отказаться от погони, или сильно рисковать, атакуя нас из неудобного положения и всё равно прервать погоню.
— Как скажешь, шкип, — не стал спорить помощник.
Барахсанов не боялся боя, просто не видел в нём смысла.
— Давай сделаем это, — сказал Митя.
От Нука-Хива шхуна почти всё время шла в бейдевинд. Чаще правым галсом, так как они спускались с юга к экватору. Если не считать отдельных порывов, за два месяца ветер лишь пару раз менялся на боковой, но длилось такое счастье недолго. Бочки, предназначенные для серы и гуано, заранее заполнили водой, чтобы иметь запас и улучшить остойчивость. И всё равно они шли относительно ветра под углом примерно в 45 градусов. Идти круче означало напрягать силы, внимание, а команда и так уже провела в море почти полгода. Но теперь Митя решил выжать всё, на что только была способны его шхуна.
Работа с парусами при крутом бейдевинде и в сильный ветер являлась самой сложной, но и самой интересной из всех. Митя не участвовал в гонках, у него редко возникала необходимость выгадывать лишние мили. Но когда всё же приходилось спешить, он получал удовольствие от работы и всегда сравнивал её с настройкой гитары. На испанской пятиструнной гитаре играл Малыш Тек. Вернее пытался играть. Он часто настраивал и перестраивал гитару, повинуясь какому-то внутреннему ощущению. Потом перебирал струны, то по одной то, несколько разом. Примерно так же команда действовала шкотами, фалами и другими снастями.
Корабелы Эскимальта отдавали должное механизации выпускаемых шхун. Управлять каждым из основных парусов с помощью системы блоков, лебёдок и стопоров мог всего один человек, причём с одного места. Лебедки стояли рядком под мачтой, точно колки гитары на грифе. По небольшой лебедке отводилось под гардель и дирик-фал, которые поднимали и растягивали парус. Хотя ставили и грот, и фок обычно вручную всей командой — так выходило быстрее. Одна лебедка управляла гика-шкотом, и ещё одна была рифовой.
Следовало выставить каждый парус так, чтобы создать наилучший для каждого ветра и курса прогиб полотна, или горб, как его ещё называли. При сильном ветре и в крутой бейдевинд горб следовало расположить ближе к задней шкаторине а прогиб уменьшить.Важно было и подобрать наиболее подходящий случаю поворот полотна. Гафель и гик смотрели в разные стороны, образуя при условном взгляде сверху острый угол, а парус как бы закручивался между ними. Опять же, при выбранном курсе такой изгиб следовало сделать поменьше.
Добиться всего этого было не так-то просто. Огромные паруса словно жили собственной жизнью. Измерить мельчайшую прибавку в скорости (ради чего всё и затевалось) Митя не мог. Бросать лаг в таком деле бессмысленно. Поэтому он подчинялся собственным чувствам. Пока команда, подчиняясь его приказам, манипулировала снастями, сам он прислушивался к ощущениям. Следил за поведением шхуны, смотрел за борт на пену и обтекающую корпус струю воды, на горизонт, на вымпел. И конечно на паруса.
Получить совершенную форму паруса долго не удавалось.
— Сарапул, достань кадило, — распорядился Митя.
Кто впервые додумался до такого простого способа отслеживать набегающий поток воздуха, история умалчивает. В Морском училище среди курсантов ходила басня, будто Расстрига, когда возвращался из Бенгалии, любил тяпнуть, а в подпитии всякий раз забирался на бушприт и размахивал кадилом. То ли задабривая морских богов, то ли проклиная небесных. И вот, внимательный шкипер приметил, как дым огибает парус, и за долгое плавание из Индии, сделал определенные выводы.