Дом губернатора мало чем отличался от прочих. Он был большим, но пустым. А в остальном — те же стены из прутьев обмазанных глиной. С дощатого потолка на цепях свисал светильник, сделанный из тележного колеса. Четыре свечи тускло освещали комнату. Здесь имелось зеркало, роскошные для этих мест кресла, стол, конторка.
— А ведь Монтерей поставили одновременно с Викторией, — заметил Тропинин.
Гриша задумался, почему в одном месте жизнь бурлила, а другое напоминало сонную деревню, хотя Монтерей и считался столицей Верхней Калифорнии. Но ответа не нашел. Возможно, зверопромышленники оказались более изобретательны и было их куда больше. Шкуры давали неплохой доход. Испанскую торговлю с Китаем ограничили с самого начала одним кораблем и она делала богаче лишь Акапулько. Да и прочих возможностей для жизни на севере было больше. Лосось, киты, вдоволь воды, лес в достатке. А здесь засушливые соленые земли, мало рыбы.
— Большая часть людей живет в миссии, на юге, — сказал им Мигель.
Он был метисом, но в Виктории его бы назвали креолом. В русской Америке креолами называли практически всех людей со смешанной кровью. Это оказалось не вполне верным использованием иностранного слова. Здесь в испанских владениях креолами считались рожденные в Америке испанцы, в отличие от пенинсуларес (то есть прибывших с Иберийского Полуострова). Те и другие занимали высшие офицерские должности. А вот солдатами чаще служили индейцы разных племен, метисы, мулаты, филиппинцы.
Впрочем, как ни странно, обозначение по крови не являлось строгим. Например, служба в армии давала возможность метису получить грант на землю, обзавестись ранчо и записаться в креолы, несмотря на оттенок кожи, тем самым повысить свой социальный статус.
Дорога между президио и миссией находилась под полным контролем пиратской армии. Проезжая по ней верхом, Гриша всякий раз испытывал странное ощущение. Чужие холмы, чужие леса, а он едет себе спокойно, будто живет здесь, но все же где-то в глубинах сознания засела мысль, что гость он не прошенный и находится здесь незаконно.
Миссия Сан-Карлос выглядела намного богаче Монтерея и прочих испанских поселений. Возможно из-за того, что являлась чем-то вроде престола для всех францисканских миссий Верхней Калифорнии.
Табуны лошадей и стада коров, быков, овец паслись тут и там на пастбищах вдоль реки и ручьев. Сотни животных. В самом Монтерее не хватало пресной воды для развития скотоводства и сельского хозяйства вообще, а на этой стороне полуострова воды было вдоволь. Гришу между прочим удивило, что Монтерей получал продовольствие из удаленного Сан-Хосе, а не закупал у монахов. Оказалось, что военные и религиозные власти соперничали, их отношения всегда оставались натянутыми, да и поставки из Сан-Хосе являлись дармовыми.
Заправлял делами миссии и всего округа болезненный пожилой монах Фермин де Ласуэн. Он был настоящим испанцем, вернее баском. Гришу подмывало поговорить со стариком, расспросить о миссии и прочих делах. Но Тропинин запретил разговаривать с европейцами, чтобы не выдать настоящее происхождение отряда.
Гриша пришлось довольствоваться осмотром бумаг и библиотеки, содержащей в основном католические книги. Разговаривать он мог только с индейцами, благо для тех все европейцы выглядели одинаково. Но индейцы мало что могли рассказать об устройстве колоний. Лишь то, что почувствовали на собственном горбу.
Их при миссии оказалось не меньше пяти сотен. Жили они в постройках европейского типа и находились в полной зависимости от монахов. Жизнь послушников мало чем отличалась от военного лагеря. Большинство проживало в миссии на положении неофитов-невольников. Семейные (венчанные по христианскому обряду, разумеется) селились в домах, но чаще в выгородках длинных бараков. Остальных содержали в бараках общих. Кроме того, монахи запрещали индейцам видеть женщин вне брака, согнав всех незамужних девиц в отдельный барак. Когда Шелопухин захватил миссию, то заточил в бараке самих монахов, и тем самым снял прежние запреты.
— Плодитесь и размножайтесь, — сказал он индейцам.
Подобно отправленным на ранчо солдатам, пслушники лишь обрадовались внезапному отдыху.
Гриша изучил конструкцию домов и условия жизни в миссии. Они оказалась самыми примитивными. Ни отхожих мест, ни нормальной воды обитатели не имели. Вши паслись на бедных послушниках, как их стада на местных тучных пастбищах. Многие болели сифилисом, другими местными и завезенными болезнями. Кладбище заполняли свежие могилы. Семь из десяти рожденных детей не доживали до пяти лет. И это без опустошающих эпидемий.
— Для оспы такая скученность и антисанитария, как пороховой погреб для огня, — заметил Тропинин. — Когда она нагрянет, здесь вымрет всё.
Медицина у монахов была самой примитивной. Находясь в плену религизных догматов, они не желали ничего знать о подлинных причинах болезней, не делали прививок, не соблюдали гигиену, а уповали больше на молитвы. Это тоже поразило Гришу, ведь именно католические монахи выдвинули теорию, что Америка заселилась из Сибири. И вот, такие пытливые умы, оказались вдруг не востребованы в практической деятельности.
Не все подобно Грише находили, чем заняться. Долгое ожидание изматывало людей. Ожидание и опасения. Любая случайность сейчас могла расстроить их планы. Мог прибыть крупный отряд из другой миссии, лазутчики могли заметить опытным взглядом неладное. Мог зайти корабль из Сан-Бласа с припасами или новыми переселенцами.
И в то же время отряд страдал из-за безделья. Дисциплина падала. Начались мелкие свары. Популярными стали карточные игры на будущую долю от захвата галеона.
Труднее всего казалось сохранять легенду. Следить, чтобы никто из часовых не проговорился пленным офицерам, чтобы не допустили ошибку, чтобы лица их не запомнили. Тропинин боялся что союзные индейцы скорешатся с местными, скажут лишнего, и об его операции пойдут слухи.
Но больше всего изматывала скука и жара.
— Чем-то мне это напоминает… — сказал Алексей Петрович отгоняя муху с лица.
Он часами сидел в тени крепостной стены или на валу и смотрел в океан. Горизонт был чист.
— Три корабля на горизонте! — крикнул часовой.
— Три? — Тропинин подскочил. — Быть может шхуны?
— Это довольно большие три корабля, — поправил подошедший Шелопухин. — Очень большие. И все с прямыми парусами.
— А испанцы могли выслать сразу три галеона? — спросил Тропинин. — Раз в прошлом году пропустили, могли и за будущий год отправить. Чтобы два раза не вставать.
— Галеон там только один, два других корабля поменьше размером. К тому же Мигель говорил, что в Маниле всего два галеона и что даже два никогда еще не приходило.
— Какой-то мог пройти из Атлантики.
Как часто случалось при незапланированных ситуациях, Алексей Петрович принялся генерировать дикие версии.
Вместе они поднялись на вал. Тропинин пристроились возле одной из пушек, используя её как опору. Он долго смотрел на парусники, потом передал трубу Грише.
Не то, чтобы Гриша больше разбирался в морском деле. Но один из парусников явно был галеоном. Столь крупные корабли не спутаешь ни с чем. Они превосходили почти всё, что построило человечество. Так что это наверняка не какая-то внезапная экспедиция из Сан-Бласа. Но почему корабля три? Если бы было два, но три?
— Галеон могли перехватить англичане! — воскликнул Алексей Петрович. — Ах, черт! Они могли отправить его под конвоем своих кораблей. И значит заберут себе всю добычу!
Флаги корабли не подняли, а значит могли оказаться кем угодно. Вот только…
— Англичане не повели бы приз в Монтерей, — заметил Гриша.
— Верно, — Тропинин ударил кулаком по стволу пушки с кастильским гербом. — Значит это испанцы. Но почему их трое? Вот что, нам нужно выиграть время. Тащите сюда того разговорчивого сержанта. Как его там? Мигеля! И позовите Мясоедова.
Стараясь не светиться, Тропинин задавал вопрос на английском, а Степан Мясоедов переводил их на испанский. Не столько переводил, сколько заранее знал что спрашивать.
— Это «Сан-Фернандо», — сказал Мигель. — Его ждали в Акапулько в прошлом году, но он по какой-то причине не прибыл.
— Допустим. А что за два корабля его сопровождают? Один из них «Король Карл», я надеюсь?
— Дайте-ка ещё раз взглянуть, — сержант вновь взял трубу. — Нет, это «Фама» и, кажется, «Лючия»… фрегаты.
— Фрегаты?
Лицо Тропинина одновременно выражало разочарование, недоумение и какую-то детскую обиду, словно ему вместо конфеты вручили морковку.
— «Фама» принимала участие в той недавней стычке с британцами недалеко от Кантона, — сразу же вспомнил Гриша. — Су… наш товарищ упоминал этот фрегат в письме.
— И часто галеон сопровождают фрегаты? — спросил у Мигеля Тропинин уже напрямик, не маскируясь.
— Никогда такого не было. На моей памяти первый раз.
Неужели испанцы пронюхали об их приготовлениях? Подумав, Гриша отверг эту возможность. Слухи не могли дойти до Филиппин так быстро. А значит вернее второе предположение — они просто опасались за ценный груз из-за войны с Россией или с Англией. Или из-за обоих противников разом. И надо сказать, испанцы оказались в подозрениях правы.
— Может быть они проводят галеон до гавани, а потом уйдут по своим делам? — Тропинин не желал сдаваться и, что называется, хватался за соломинку.
— Не похоже, — сказал Шелопухин.
Хотя начальник ещё не осознал этого, его план полетел к всем чертям. Прикидываясь поставщиками провизии или доставщиками воды пиратская армия три корабля захватить не смжет, даже если те спокойно встанут на рейде.
— Но ведь галеоны всегда плавали в одиночку! — чуть ли не топнул ногой Алексей Петрович. — Всегда!
Предъявив претензию мирозданию, он, наконец, успокоился и Гриша увидел прежнего уверенного в себе начальника.
Два сопровождающих галеон фрегата серьезно меняли расстановку сил. Не просто меняли, они переворачивали её с ног на голову. Хищник неожиданно превратился в добычу.