«Убьёшь, Катюх, я знаю. Федя (вымыл полы с мылом).»
«Это не мыло было! Это бальзам! С маслом! Банки рядом стояли! Его теперь кислотой только!»
«Беги, Федька. Я её подержу. Андрей.»
Вот и смешно, и грустно. Ведь хорошо же мне с ними было. А сейчас – спокойствие и невозмутимость наше всё! Не сметь и всё такое!
«Федор! Ответственно поручаю тебе блюсти и превентивно оберегать границы моего личного спокойствия и жилищного пространства (квартиры, то есть), дабы избежать в будущем эпизодов с излитием соплей и распусканием нюней! Я тут порыдаю пару дней немножко. Исключительно в целях профилактики оборудования, и чтобы квалификацию не утратить. Не беспокой. Катя.»
— Катенько? – Фёдор материализовался в ногах, на кровати и бесцеремонно ринулся лапать мой лоб. – Заболела, звезда наша? Или не звезда? — протянул озадаченно, — на гусеницу сейчас сильно похожа. Зелёная такая чего?
Из-за двери запахло тостами и ванилью. Всё-таки золотой он у меня. И полезный. Кофе, правда, отвратительный варит. Но это ничего. С этим я и сама справлюсь. Вот только одна беда – вставать в свои мрачные будни я отчаянно не желала.
— Катька, ты ревёшь сейчас что ли? – глаза рыжего привычно округлились. – Ты это… не смей этого! Знаешь же, не люблю!
3
— Угу, — всхлипнула осторожно. Вот и не буду. Ну сбежал от меня мужик четырнадцатого февраля. Ну не из ЗАГСА же, правда? Вон у Наташки из бухгалтерии со свадьбы из ЗАГСА она сама же и сбежала. Скандал был с видеоматериалами на все социальные сети. Несостоявшийся муж постарался. И сразу у него как-то личная жизнь на почве миллиона просмотров наладилась. Причём, многократно.
Надо согласиться, что это было бы куда хуже. Подумала так и рассердилась даже. Из ЗАГСА! Вот ведь какой подлец! Мог бы быть… Но ведь нет же. Повезло мне как, значит. Поэтому я сейчас пореву прям немножко. Пол денёчка только и радоваться начну сразу. Что со мной ничего этого не случилось. Ни ЗАГСов, ни соцсетей с побегами. И всё-таки тихонечко взвыла. Не сдержалась. В голос.
Домовой охнул и заметался по комнате:
— Не поверит… Голову открутит… Точно, как обещал… Усы щипчиками укоротит… И не только усы! Кстати, а что именно-то? – Федя замедлился, бросил в меня пытливым и растерянным взглядом и побежал вокруг комнаты дальше.
— Ссс..то…ять! – неровно скомандовала я.
— Да что ж за карма-то сегодня у меня такая? Катюш, а? То сидеть, то брить, то стоять, то готовить? Кто ж это выдержит? Как крестьянка в крепости живу у тебя, — застенал тот, который по внешнему виду ещё не веник, но не мочалка уже совершенно точно.
— Федь, ты, кстати, почему в таком виде? – вдруг прозрела я и сразу заподозрила неладное.
— В каком, в таком? – прищурился, покушенец на мою жилплощадь и тихонько попятился к двери, почти незаметно озираясь.
— В неподобающе неприглядном! На пузе у тебя что?
— Хде? – рыжие патлы бухнулись на грудь, скрывая безобразие от моего взгляда. – Какое непотребство на пузе? – бубнило невыносимое, невоспитанное но уже давно совершенно родное. –Нет тут ничего совершенно! – выпятил прикрытый фартуком, исключительно чистый фасад.
— Ещё и на кухне убираться… — в очередной раз всхлипнула я, на этот раз возмущённо, и сползла с одинокой постели.
И дальше прихожей дойти не смогла. Застала с поличным. Одетого мужика в дверях и домового на стрёме.
Вот она – настоящая солидарность, подумала я обижено, но зато восхищённо!
— Не обращайте внимания, я тут мимобёгом, — прохлюпала гнусаво и протиснулась в кухню, готовая разумеется к самому страшному. Федька же опять в масляных пятнах весь был.
Кухня вызывающе блестела чистотой и завтракать звала совершенно неоднозначно. На столе разве только цветов не хватало. Но у меня пунктик – никакой работы на дом, даже если она красивая и хорошо пахнет.
— Катюш, ты чего поднялась так рано? – встревоженный шёпот щекотнул мою шею. – У тебя кофе кончился, думал, успею сгонять, пока не проснулась.
Точно…
— Все так говорят — всхлипнула нервно и яростно заморгала. — Кто за хлебом, кто за сигаретами, а дети потом безотцовщиной вырастают.
— Катька, не позорь меня, — Федя влез прямо между нами. – А ты иди, добрый молодец, с Богом, видишь нервы у нас никуда не годятся. Без порошка этого вашего чёрного вонючего – никак. Да хлебушка ещё не забудь.
— Сгинь, нахлебник, — за спиной недвусмысленно затрещали пальцы, а Фёдор стремительно испарился.
— Я не «на..», я «от..», — уточнил откуда-то сверху. – То есть, или я, или хлебушек – вот совершенно точно.
— Катюш, почему плачешь? – меня развернули к себе безапелляционно и властно, а следом послышался горестный вздох.
— А разве ты не бежать от меня собрался? Ну так иди, ни в коем случае тебя не держу.
— С чего такие выводы?
— Ну эту сопливо-розовую истерию не каждый человек в здравом уме выдержит, — спрятала за ладонью слишком очевидно припухшее лицо. — И я вполне тебя понимаю, что ты предпочитаешь незаметно свинтить, что б тебя рикошетом не приложило.
— Какую ещё истерию, Катюшк? Что ещё произошло, чего я не знаю?
— Какое число сегодня, в курсе?
— Четырнадцатое. Мы двадцать четвёртого, в Сочельник познакомились. Нам рано ещё истерить.
— Да? – с интересом взглянула на такого… такого мужчину. – Думала двадцать восьмого, — пробормотала озадаченно. – Праздник сегодня. Самый дурацкий из всех.
Мужчина привычно нахмурился и окинул меня незаметным взглядом.
— Я сейчас сделаю вид, что всё-всё понял, а когда приду, мы эту тему продолжим. И что ты там про безотцовщину ещё говорила, я тоже намерен выяснить с пристрастием. И запомни, пожалуйста, милая, для того чтобы сказать или сделать что-то важное, календарь мне уж точно не нужен. Я влюблён в тебя горячо. Каждый день. И, судя по кривым соседским ухмылкам, достаточно пылко, – легко щёлкнул меня пальцем по носу. – Ясно это тебе? Никуда не уходи. Я скоро.
И я задохнулась. Почти буквально. Это была самая длинная серьёзная речь, которой я за эти два месяца внимала.
— Федь ты это слышал? – дар речи вернулся именно в тот момент, когда захлопнулась дверь.
В ответ многозначительно промолчали. И только когда я растерянно опустилась на табуретку, мои колени оккупировал один очень рыжий и очень настойчивый домовой.
— Гладь меня, Катька! – заявил торжественно и подставил косматую шевелюру под руку.
— Зачем? – я привычно опешила, параллельно прислушиваясь, нет ли шагов там, за дверью.
— Ну ты ж хотела кошака. Чем я хуже?
— Я, на самом деле, кошку хотела, — доверилась ему мягко. Смешной он у меня и глупенький ещё, наверное. – Лысую. С инопланетянскими глазами. А ты — волосатый. Колтуны разбирать опять надо…
— Может, Толич и прав, может, Толич и прав… — протянул домовой отстранённо.
— В чём прав? – пригладила торчащие в разные стороны жёсткие патлы.
— Рановато вам бороду, — высказал, как отрезал.
Я нахмурилась, а Федя одарил меня сомневающимся взглядом, а после уверенно добавил:
— И усы. Тоже рано. Позже повторим. Месяцев через пару.
— Я всё слышу! – донеслось из прихожей. Следом, хлопнула дверь, что-то бухнулось на пол, и в кухню ворвался, запыхавшийся, мой мужчина. Одним движением смахнул рыжего с колен, сел на корточки и схватил ледяными ручищами мои пальцы. – Катя? – внимательный взгляд привычно спутал мои мысли. И я опять чуть от чувств не зарыдала. – Замуж за меня пойдёшь? – сглотнул взволнованно и торопливо.
— Я не беременна, Андрюш. Это не нужно. Ты не то совсем подумал… — криво улыбнулась. По-дурацки всё как-то получилось.
— Жаль, – коротко тряхнул головой. — Неважно. Исправим. Ответь, – крепко стиснул мои онемевшие пальцы.
– А говорил, повод не нужен. Чего ждал тогда, спрашивается?
— Когда поймёшь, что жить без меня не можешь, и не хочешь.
Кажется, ждать вообще не имело смысла. Потому что Федька всё-таки совсем не дурак. Знал, колтун ходячий, что делал.
Стянула со своего новогоднего сокровища куртку и ответила тихо, почти уже не стуча неритмично зубами:
—Пойду, конечно, — и добавила очень, по моему мнению, важное: — Если кольцо носить будешь.
Улыбнулся пронзительно светло, так что внутри отчаянно застучало.
— Только, чур, и ты тогда тоже, — прошептал так и медленно притянул к себе ближе.
А когда поцелуй уже грозил кухне разгромом, с антресоли надсадно, но очень отчётливо просипело:
— Все нервы истрепали! Валерьянки налейте!
Конец