Его тень, в отличие от Тимохиной, я не видел, чтоб целиком. И честно, не хочется. Если у неё щупальца такие, что дотягиваются от стены до стены, то сама она тоже немалых размеров будет.
— Если я верно понял, он желает заключить договор…
Взгляд деда отрешён. Говорит он неспешно, а я продолжаю изображать внимание.
— … о помолвке.
Дед замолкает и смотрит.
— Кого? — уточняю. — И с кем?
— Своей внучки с тобой.
Чего?
Вот всё-таки лицо я держать не умею, если старик хмыкает.
— Для меня это тоже несколько… неожиданно. Но предложение весьма… интересное.
— Она же мелкая совсем!
Какая, на хрен, помолвка? У нас тут мир того и гляди рухнет… граница опять же… а он…
— Да, девочка довольно юна…
Ага.
Сколько ей? Пять? Четыре? Да по любому, ей ещё в куклы играть, а я так в ближайшие годы точно жениться не собираюсь.
— Договор о помолвке — это в первую очередь договор о намерениях, — продолжил дед, откидываясь на спинку кресла. Взгляд у него тяжёлый. Прям так и тянет, вскочить и заорать чего-то вроде «служу отечеству»… ну или «служу Громовым». Но сдерживаюсь. И глаза не отвожу, что заставляет старика хмыкнуть. Как-то… довольно, что ли.
— Ситуация сложная, — он поглядел на сигару и отложил. Переплел пальцы, благо, длинные, узкие. Вздохнул и поморщился, явно не привык он разъяснять. — Невеста Тимофея… точнее будет сказать, что Святитские расторгли помолвку в связи с неопределенностью… нестабильностью душевного состояния.
Молчу.
Не знаю, любил ли Тимоха свою невесту, но… дерьмо. «Душевное состояние». Это они, считай, моего братца ненормальным на весь свет объявили, что и дало право помолвку расторгнуть без ущерба для себя. В ином случае не поняли бы. Даже останься он калекой, всё одно не поняли бы.
Долг там.
Честь.
А с ненормальным — можно. Только Тимоха куда нормальнее многих. И за него реально обидно.
— Как понимаешь, формулировку они выбрали… подходящую… — дед осторожно подыскивал слова. — Более того… позаботились, чтобы некоторые… подробности случившегося стали известны свету.
А чтоб ещё я знал, чего случилось.
Точнее я знал. В общих чертах.
Посёлок близ Городни. Пара заводиков, где и жили, и работали.
Полынья.
Та сторона. Тени… и там то ли прорыв, то ли провал, который Тимоха пытался заткнуть в одну свою могучую силу. И закрыл. Его нашли у самой полыньи, сидящим и перебирающим камушки. А случилось это не на Громовских землях, и потому отвезли Тимоху не домой, но в госпиталь. Там он провёл пару дней, никого не узнавая. И наверное, его можно было счесть безумцем, но… сейчас-то Тимоха нормальный. Слабый, да. Но идёт ведь на поправку.
— Пошёл слух о родовом безумии… кто-то высказал предположение, что и тогда, много лет, или мой брат, или мой сын… что они сошли с ума и устроили прорыв.
Тень под ногами шевельнулась, и я ощутил прикосновение её, легчайшее, но в то же время очень явное. А дед сдерживается. Я чую и его ярость, и гнев, и бессилие. Ну да, слухи — дело такое. Не заткнёшь.
— Хуже того, что Татьянину помолвку тоже… вон… — он поднял какой-то конверт. — Ввиду вновь открывшихся обстоятельств… и виру выплатить готовы.
Конверт выпал из пальцев.
— Она знает?
— Пока не говорил. И ты помалкивай. Ни к чему оно. Расстроится…
Можно многое говорить, но внуков своих Аристарх Громов любил. Искренне. И обида душила не за себя, не за род, а за них вон.
— Пусть катятся, — я скрестил руки на груди. — Получше найдём… а такие… нужны они.
Кивок.
— Найдём, — произнёс дед не слишком уверенно. — Если… боюсь… из-за давней моей настойчивости у меня сложилась своеобразная репутация.
Старого дурака, которому везде мерещатся заговоры? Вслух это лучше не произносить, но…
— Анчутков не верит?
— Георгий со мной давно знаком. Будь Сиси пятнадцать-шестнадцать, сосватал бы за Тимофея… но он старший, ему род наследовать. И времени ждать с невестой нет.
И стало быть, хочет мой братец того или нет, его оженят. Вот как на ноги станет, так и оженят.
— А вот ты — дело другое… — пальцы шелохнулись, а следом зашевелились и щупальца тени, заплясали на стенах. — Этот договор многие рты заткнёт. Анчутков ныне в милости…
И найти невесту для Тимофея станет проще. А Татьяне — жениха.
Стало быть, помолвка эта роду нужна.
— Если хотите знать моё мнение, — начал было я. И запнулся, потому как дед, взявши сигару, снова глянул. Ну да. Не принято тут о мнении спрашивать и всяких недорослей. — То… что я должен буду сделать?
Кивок.
И тень то ли радости, то ли довольства.
— Особо ничего. Девочка и вправду мала ещё… подарок к помолвке Танюша выберет. Так-то… принято подарки отправлять. К именинам, к Рождеству там, раз уж Анчутковы его празднуют… к иным каким случаям. Письма. Не реже одного в неделю. Если сам получишь — отвечать и вежливо. Чтоб никаких там… глупостей. Ясно?
Киваю.
Помолвка, значит.
Ну… помолвка — это ещё не свадьба. А до свадьбы ждать не один десяток лет. Там, как говорится, или ишак, или падишах… или ещё чего. Дали б нам этот десяток. А вот союз с Анчутковыми — это дело нужное.
Так что…
— Иди, — дед разом будто утратил ко мне интерес. — Завтра в город с Танюшей съездите. Одеть вас надо прилично, а то право слово, не жених, а недоразумение одно… ладно, Гошка, но супружница его тоже явится, а она, чуется, не больно рада будет.
И Матрёна.
Вот без её участия я бы точно обошёлся. Но опять же, кто ж меня спрашивает-то?
[1] Коробка или ящик для хранения сигар, в котором поддерживается определённый уровень влажности.
Глава 4
Ехал
Барин
Из
Палицы,
Таракана
Раздавил
И
За
Это
Приключенье
Три
С
Полтиной
Заплатил.
Детская считалочка [1]
Тимоху я нашёл в библиотеке. Он устроился на обычном своём месте — в старом кресле, что втиснулось меж двух шкафов. Тимоха откинулся на спинку, вытянул ноги, полностью распрямив левую, правая же так и осталась полусогнутой. Босая ступня завернулась внутрь и пальцы поджались. Домашние туфли валялись тут же, как и носки.
Левой рукой Тимоха поддерживал правую, кисть которой вяло повисла, и в щепоти, в пальцах, братец силился удержать каучуковый мячик. Пальцы подрагивали, мячик держался.
Напротив Тимохи устроилась Буча, которая внимательно следила даже не за движением — за намёком на него, готовая прийти на помощь хозяину. И не понимающая, что здесь и сейчас помочь она не может. Лицо Тимохи застыло. На лбу выступили капли пота. Губа призадралась, и теперь его улыбка больше походила на оскал. Я пожалел, что не постучал. Знал же, что он тут, но…
— Отпустил? — моё появление заставило Тимоху выдохнуть, и легчайшее это движение окончательно нарушило равновесие. Пальцы дёрнулись, и мячик выскользнул, покатившись куда-то под шкаф. Впрочем, Буча тотчас нырнула следом, радостно повизгивая.
— Ага. Опять, да?
— И снова.
— Когда?
Тимоха переложил руку на ногу.
— Да вот… сразу после… массажа. Чтоб его… — голова его дёрнулась налево. — А наш добрейший доктор утверждает, что есть прогресс…
Есть.
Я знаю, что есть. Он ведь и ходит сам, даже способен по лестнице подняться и опуститься. И кресло своё, на колёсах, не признаёт. И в целом между приступами Тимоха выглядит почти обычно, разве что чутка заторможенный и движения такие, плавные, как у человека, привыкшего, что любое резкое способно причинить боль.
— Пройдёт, — говорю я, не слишком веря в сказанное.
Тимоха поправлялся. Медленно, как понимаю, тяжело, но всё же. Если бы ещё не эти приступы, судороги, которые случались вдруг, совершенно беспричинно, словно напоминая, что всё не так и просто.
— Пройдёт, — он опёрся рукой на подлокотник.
— Погоди, я и тут послушать могу… вон, на ковре сяду.
Закуток этот, облюбованный братом, нравился и мне. Стена за спиной, шкафы по сторонам. И ощущение, что ничего-то больше и нет.
Буча притащила шарик и сунула его Тимохе в руку.
— Меня женить хотят, — поспешно сказал я, прежде чем братец придумал особо вескую причину, которая не позволит провести урок здесь. — Договор о помолвке заключать будем.
— С кем?
— С Анчутковыми. С Сиси.
— Милая девочка.
— Ребенок.
— Можно подумать, ты взрослый, — он позволил себе улыбку, и я выдохнул. После приступов Тимоха словно… гас, что ли? Не знаю, как ещё объяснить.
— Я всё равно старше.
— Так и должно быть, — он почесал Бучу за ухом. — Выпусти свою… имя придумал?
— Не-а… ну не Мурзиком же называть.
Тень выпускаю, и Тимоха подталкивает Бучу к моей. А та, тоненько взвизгнув, делает вид, что ей ну очень страшно, и пытается спрятаться за мной. Буча обиженно отворачивается и только длинный хвост её разматывается. Хвост тонкий, что струна, а на конце кисточка. И эта кисточка дёргается влево-вправо. Вправо-влево. Она переливается, перекатывается живым клубком, завораживая не только Тень, но и меня. В какой-то момент Тень не выдерживает. И когтистая лапа высовывается из укрытия, пытаясь поймать эту кисточку.
— Можно и Мурзиком, — Тимоха сжимает-таки пальцы и выдыхает.
Я знаю, что ему страшно, что однажды всё так и останется, это вот скованное, разбитое болезнью тело, над которым он не хозяин. И хотел бы я сказать, что так не будет, но…
— Не солидно как-то, — возражаю. — И не подходит… а вообще не понять, какого он пола. Или она. Буча ведь девочка?
— Без понятия. Никогда не задумывался, — Тимоха осторожно наклоняется и, подхватив ступню, закидывает её на колено второй ноги.
— Помочь?
— Без сопливых обойдусь.
— Я не сопливый… так-то… дед сказал, что тебя тоже женит.
— Это вряд ли, — Тимоха спокойно разминает стопу, перехватывая её пальцами левой. Правая придерживает, но пальцы её шевелятся. — Разве что снизойдёт до мещанок. Ну или найдёт совсем уж кому деваться некуда. И то… сомнительно.