Только и это не всегда спасало. Вероломные нападки постоянно продолжались, тогда отец Таррейтала перед смертью распорядился, чтобы вокруг холма была создана ментальная линия обороны, невидимая телепатическая преграда.
Тайком, темными глухими ночами, кандианцы закапывали вокруг ограды трупы отвратительных мутантов, убитых в ожесточенных схватках при обороне Небоскреба. Это было непросто, павшие доставались людям с большим трудом. Люди-крысы обычно не оставляли своих сородичей на месте схватки, — если лемут падал сраженным, несколько звероподобных созданий сразу хватали его тело и уносили прочь, оттаскивали в темноту.
Приходилось отсекать такие группы от остальных нападающих и лишать их жизни. После чего трупы прятали, и начиналось создание защитного кольца.
Для этого в земле по кругу рылись неглубокие ямы, на одинаковом расстоянии друг от друга. Мертвые зловонные туши подвергались служителями Храма торжественному проклятию.
Преподобный Фарсманс, главный священник Южного Аббатства, изгонял из мертвых тел мутантов смрадное дыхание Нечистого. Над окоченевшими тушами повисали истовые, напряженные молитвы, от звучания которых даже после смерти эти мерзкие твари начинали содрогаться.
Очищенные от ожесточенного зла, аккуратно зарытые в почву, трупы были незримы для обыкновенных людей, но служили непреодолимым препятствием для всех оставшихся сородичей. Даже после своей гибели мертвые лемуты, по воле Фарсманса, словно сообщались друг с другом незримой телепатической линией.
Закопанные крысиные тела образовывали единый колоссальный круг защиты. Люди не подозревали о его границах, но никто из слуг Нечистого не мог прорваться сквозь его психическое воздействие.
Ни один из них не мог преодолеть это незаметное, но на самом деле, словно полыхающее ярким пламенем кольцо-табу, очерченное Аббатом. Какое-то время горожане спали спокойно, и жизнь их протекала относительно мирно.
Люди-крысы не могли даже приблизиться к холму. Щетинистые создания не понимали истинную причину, и это особенно раздражало их. Темные силы ходили вокруг Наккута, выжидая удобного случая, и новая беда не заставила себя ждать…
Никто так и не смог определить, отчего умерли родители Таррейтала. Однажды поздней ночью в окно их опочивальни, со звоном разбив толстое стекло, влетела черная птица. Она металась по комнате из угла в угол, взмахивая пораненными крыльями, и с пронзительной жалобностью кричала.
Правитель Наккута, разбуженный среди ночи, поднялся со своего ложа, чтобы помочь бедному существу, взял пленницу в руки и выпустил на волю. Добрейший человек, он не смог заподозрить ловушки, во мраке он не заметил, что птичьи крылья и тело были сплошь покрыты густым слоем бледного налета, источая какую-то холодную пористую пену.
А на следующий день потрясенные горожане узнали, что отец и мать молодого принца заболели и скоропостижно скончались. Причем это произошло стремительно и одновременно, почти в одно и то же мгновение. Странная, необычная и неизвестная болезнь унесла жизни двоих здоровых, не очень старых людей, при этом не затронув никого из окружающих.
Владевший многими тайнами врачевания, аббат Фарсманс не мог ничего объяснить. Несмотря на свои знания, он оказался в тупике, пытаясь понять природу ужасного заболевания. Все оказалось бесполезно, и священник смог только предположить, что хворобу нацелено передали извне, пользуясь не только инфекцией, но и особыми телепатическими каналами.
В мире после Смерти болели сравнительно мало. Разумеется, кое-где еще сохранились очаги всяческой заразы, но в целом выжившие люди обладали крепким иммунитетом, позволявшим им справляться с инфекцией. Трудно было понять, как мог погибнуть правитель Наккута вместе со своей супругой. Мало кто сомневался, что здесь обошлось без козней Нечистого.
Все, что мог сделать патер Фарсманс для своего повелителя и старого друга, так это провести заупокойную службу. Смолкли скорбные слова реквиема, и аббат поспешил в Небоскреб, чтобы очистить зараженные покои, оградив спальную и прилегающие к ней помещения мощной ментальной защитой.
Принцу Таррейталу не исполнилось тогда и шестнадцати. На Совете Города было решено, что пока юноша не достигнет двадцатилетия, именно Фарсманс возьмет в свои руки все нити управления Наккутом. Священник отличался такой внутренней силой, что способен был противостоять самому мощному ментальному воздействию, и телепатические стрелы Нечистого не могли поразить его.
Темная сила, ходившая вокруг города, притихла. Она выжидала удобного момента, и роковое наводнение, нежданно обрушившееся на Канду, стало ее невольным союзником.
По небу поползли полчища черных туч, напоминавших клубы дыма от исполинского пожара. Внутреннее море, отстоящее от Города на расстоянии целого дня пути, внезапно вышло из берегов и стало безжалостно пожирать плодородные земли.
Под водой оказались благоухающие сады и многочисленные пасеки, заливные луга и даже высоченные леса. Погибали эвкалипты и пальмы, кипарисы и араукарии.
Вода не отступала. Огромные территории превращались в болотный край, позже, спустя столетия, получивший название Пайлуд.
Даже люди-крысы, верные слуги Нечистого, после начала наводнения почувствовали смертельную угрозу. Их разрозненные шайки стали сбиваться вместе, они объединились и пошли на решительный приступ, на захват хорошо защищенного холма.
Аббат Фарсманс не мог объяснить, как им удалось объединить свои телепатические способности. Только факт оставался фактом, — мерзкие твари преодолели сопротивление ментального защитного кольца, подземный круг больше не препятствовал им, и стаи щетинистых тварей ринулись к Наккуту, к холму, в центре которого возвышался восьмигранный Небоскреб.
Ветер не утихал. Ледяные порывы свирепствовали и гнали ненасытные волны все дальше и дальше вглубь Канды, оставляя за собой лишь унылое царство беспредельных топей будущего огромного болота Пайлуд.
…Повернувшись направо, принц Таррейтал поправил рукоятку длинного кинжала и случайно бросил взгляд на свое отражение, мелькнувшее в мутном овальном зеркале, найденном неподалеку, среди развалин одного из разрушенных домов. Мельком скользнув взором, он увидел потерянное, удрученное лицо восемнадцатилетнего юноши, обрамленное всклокоченными прядями угольного цвета.
У него была большая, массивная голова. Иссиня-черные прямые волосы ниспадали на плечи, узкий изящный нос говорил о благородстве происхождения, а тяжелые темные веки отличались той особенностью, что всегда выглядели гораздо темнее щек и лба, отчего всем казалось, что его глаза обведены теневым кольцом бессонницы.
Он знал, что его далекие предки, стоящие у истоков рода кандианских Вингмохавишну, незадолго до Смерти приехали в североамериканские края из далекой таинственной жаркой страны, называвшейся Индия. Принц плохо представлял своих прародителей, перебравшихся с берегов священного Ганга на берега Великих озер, но догадывался, что именно от них ему досталось имя, столь редкое для здешних мест, смуглая, как у местных иннейцев, кожа и густые волосы цвета вороньего крыла.
Многие поколения семьи Вингмохавишну объединяла одна черта. У всех членов этого рода прямо по центру грудной клетки виднелось продолговатое родимое пятно, словно змеившееся на смуглой коже извилистым зигзагом молнии.
Никто не мог объяснить происхождения этого знака, но каждый ребенок рождался именно с такой приметой.
Из старинных книг Таррейтал знал, что Индия, загадочная страна его предков, располагалась безумно, безумно далеко. Туда нельзя было добраться на собственных ногах, а нужно было прибегать к помощи неких летательных аппаратов, широко распространенных в далекой древности, в третьем тысячелетии.
Старинные фолианты, чудом сохранившиеся в библиотеке Наккута, словно сами собой раскрывались на цветных фотографиях. Из этих старых, потемневших от времени снимков он узнавал многое о людях, населявших далекую южную страну, о густых влажных лесах и странных животных с длинными хоботами, населявших в незапамятные времена далекую Индию.
После ядерной катастрофы, которую выжившие земляне по традиции называли Смертью, к моменту рождения Таррейтала Вингмохавишну прошло около четырех тысячелетий. Земля, когда-то нежно именуемая старинными поэтами «голубой планетой», уже понемногу оправлялась от чудовищных ран. За это время мир уже забыл о мечтательных эпитетах и вовсю зализывал раны, нанесенные атомными схватками.
Бескрайние густые леса, обширные прерии и степи уже снова стали покрывать выжженный радиацией американский континент. Климат потеплел, потому что после всех испытаний планета снова вошла в новый межледниковый период.
Да, погибло огромное число людей, но некоторым удалось выжить. Смертоносное дыхание ядерной войны слизало с поверхности Земли множество растений и животных, но другие изменились, хотя и приняли весьма странные, нередко очень опасные формы.
Конец света давно ожидался человечеством. Еще мифические древние философы, жившие, по преданиям, в дремучей тьме веков, красиво именовали конец света в своих фолиантах на латыни «finis mundi».
Только Страшный суд наступил не сразу, не в одно мгновение. Не трубный глас ангельского воинства Распятого Спасителя вострубил преставление мира, а воинственный клич Нечистого.
Наивные мудрецы прошлого считали, что точные знания дадут человечеству силу. Но именно к двадцать второму веку, самому развитому в научном отношении из всех предыдущих, оказалось, что темным силам удалось расшатать цивилизацию, насквозь прогнившую и безнадежно, неизлечимо больную.
Тени невозможных реальностей, казавшиеся еще в начале третьего тысячелетия выдумками распаленного мозга, внезапно обрели плоть. Страшная болезнь охватила цивилизацию, над Землей зависла исполинская хищная птица по имени Безумие, и именно она накрыла землю тенью крыльев ядерной схватки.
Множество огромных городов, предназначенных для жизни десятков, сотен миллионов людей, за несколько секунд обратились кучами радиоактивного пепла. От сотрясений опустились в морские пучины одни страны и вознеслись из волн другие. Губительного дыхания атомного оружия оказалось достаточно для того, чтобы огромные древние континенты поменяли свои очертания. Полноводные североамериканские реки обмелели или изменили направления, а Великие озера слились, образовав колоссальное Внутреннее море.